Карьера московского пианиста Филиппа Копачевского складывается удачно — в рамках программы Московской филармонии «Звезды 21 века» он объездил с гастролями практически всю страну, выступает в зарубежных странах, в хороших залах, с хорошими оркестрами и дирижерами.
Он хорошо научен и умен, надежен и стабилен, как большинство выпускников педагогического тандема «Шашкина-Доренский», фирменным знаком которого является железная воля к победе, прививаемая ученикам и приносящая самые ощутимые дивиденды. Этого вполне достаточно, чтобы порадоваться за нашего гостя самой большой и искренней радостью.
В Самару Филипп приехал в этот раз в новом статусе, уже не мальчика, но мужа. Повзрослевший, как будто потяжелевший в кости, хотя внешне оставшийся все тем же хрупким «вьюношей», каким его привез в наш город когда-то Мстислав Растропович в числе своих стипендиатов. Изменилась по сравнению с предыдущими выступлениями и манера его игры. Она тоже как будто обрела более жесткий каркас, и даже звук стал чуть жестче «на ощупь».
В сопровождении симфонического оркестра Самарской филармонии под руководством народного артиста России Михаила Щербакова Копачевский сыграл Третий концерт Сергея Прокофьева в программе, приуроченной к юбилею композитора. Юбилей был объявлен на всю страну Президентом В. В. Путиным. Самара отметила юбилей скудновато. Оперный театр извиняет хотя бы тот факт, что он бросил все силы на блестящую постановку оперы «Леди Макбет Мценского уезда» другого юбиляра — Д.Шостаковича, а филармония обошлась рядовыми абонементными концертами, в которых, не мудрствуя лукаво, наложила два исполнения Третьего концерта Прокофьева на один сезон.
Впрочем, самарской публике не привыкать к подобным «изыскам». Юбилейная тематика вообще не относится к репертуарным поводам нашей единственной крупной академической концертной площадки. Уж как весь мир радовался, отмечал 250-летие Моцарта, но Самаре и это было нипочем. Слишком много напряжения: придумывать оригинальные программы, вовлекать собственные творческие силы, обновлять репертуар, заманивать публику — ну их к лешему, эти классические юбилеи. Абонементы проданы организациям, копеечка уже в кассе, формально юбиляры в программе есть, галочка стоит. А придут люди или не придут, узнают новое о великом композиторе или не узнают — дело десятое.
Вернусь к Прокофьеву и Копачевскому. Пианист начал концерт легко и звонко. Может, на придирчивый слух немного легковесно, кое-где комкая и смазывая мелкие детали, но светло и задорно, как того требовала музыка. На солнечных акцентах он лучезарно взмахивал головой, впрочем, в полном соответствии с характером музыки, и взлетающие волосы как-то симпатично добавляли полетности этим акцентам. Полюбоваться на эти взмахи можно в фоторепортаже на сайте филармонии. Совершенная этюдная техника, свойственная «шашкинцам», как нельзя лучше легла на технические приемы, использованные композитором — и вся эта гаммообразность засверкала и заискрилась под руками артиста.
И тут. Он вдруг незаметным экономным движением протянул руку в рояль и… перевернул нотную страницу. Там, где обычно лежит сложенный пюпитр, лежали ноты. Да. Это очень, очень сложный пианистически концерт. Да, произведение, скорее всего, было выучено недавно и еще не «село» в руки и голову. Да. Забытый публично текст в сто раз хуже скрытых листков. И я не осуждаю Филиппа. Но все-таки это уже было как-то на микрон, но нечестно. Не думаю, что за границей или в той же Москве он позволил бы себе выйти на сцену с шатко выученным текстом и вот так украдкой, делая вид, что ничего в этом такого, переворачивать спрятанные от публики ноты.
Впрочем, первая часть закончилась ярко, благополучно — и даже была вознаграждена преступными, но милыми в своей искренности аплодисментами. Вторая часть тоже пошла хорошо. И оркестр, и солист были увлечены красотой причудливого сказочного танца, ломаные построения и неудобные скачки фортепианной партии не стали препятствием для создания общей картины легкой «замороженности», а изменения темпа с целью большего удобства исполнения этих скачков вполне были оправданы характером музыки.
Хотелось бы, конечно, в аккомпанементе оркестра большей строгости вертикали, но это уж слишком было бы хорошо для нашего академического коллектива. Ужасный скачковый и синкопированный средний эпизод удачно пролетел на всех парах, затем картина «сонного царства» в который раз обнажила проблемы нашего бедного рояля, доведенного заботливым уходом до состояния перманентной потери строя. Но зато какая потом была реприза! Полцарства за такую репризу. Октавное крещендо неумолимым экспрессом тутти идеально «въехало» в изменившийся почти неузнаваемо гавот — и карета времени, слегка потряхиваясь на ухабах истории, проехала по залу и остановилась аккурат на сцене. Это было очень-очень хорошо. Браво.
Финал, построенный преимущественно на пассажной и аккордовой технике, явно доставлял Филиппу Копачевскому физическое удовольствие из разряда специфических пианистических наслаждений. И вот начался широкий солнечный распев оркестра, который должен был развернуть во всю мощь легкие публики и слушатели должны были задышать привольно и прикрыть от счастья глаза. Но оркестр, к сожалению, самым банальным образом «повис» на руках солиста и далее Филипп, как тот Сизиф, потянул его в гору, к свету. В этой непростой борьбе пианист проявил бойцовские качества, практически взяв на себя управление всем процессом. Его хлесткие глиссандо и аккордовые «гребенки» соединили музыкальное пространство воедино, к счастью всего зала концерт завершился на достойной ликующей ноте.
На «бис» Копачевский сыграл «Меркуцио» из сюиты балета «Ромео и Джульетта». С тем же напором, той же звонкостью, теми же чуть-чуть смятыми мелкими деталями. Он устал. И на завершающий аккорд, глубоко трагический, как предчувствие смерти — толком сил уже не осталось. Но это, право, ерунда. Честно. Потому что самое главное было вот что: Прокофьев.
Инга Майорова