Самарский Бродвей Игоря Вощинина

Мне повезло. Я родился и 26 лет жил в самом центре центрального квартала центральной самарской улицы. Во дворе художественного музея. Тогда, правда, это был двор горкома КПСС. Куйбышева, 92. На фасад смотришь – здание вроде небольшое, на самом деле огромное, поскольку через галерею соединено с пристроем, который тянется к Волге аж до Степана Разина.

До революции в этом здании был Волжско-Камский коммерческий банк. А во дворе – хозяйственные постройки банка, в том числе конюшни, которые в советское время переделали в коммунальные квартиры. Вот в одной из этих квартир и поселили моих родителей.

Папа у меня агроном по образованию. Сергей Акимович Вощинин. Вернулся с войны, и его тут же поставили главным агрономом района, который сейчас Волжский, а тогда был Молотовским.

Послевоенные годы, 46-й и 47-й, это, если ты не знаешь, голод. А папа ухитрился добиться каких-то фантастических урожаев в Волжском районе, и ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. И вот на этой стене, что на холме площади Славы [монумент «Гордость, честь и слава Самарской области». – Ред.], есть и имя моего отца.

Между прочим, когда ему это звание присвоили, то дали премию. Но не деньгами, а коровой. Привели к нам во двор и поставили в сарай, где хранились дрова. Квартиры же были с печным отоплением. У нас, у единственных, к слову, печь была русской. Огромная русская печка, и на Пасху весь двор ходил к нам выпекать куличи.

Так вот, поставили корову в сарай, а корову же надо доить. А мама в жизни коров не доила. Но деваться некуда – научилась. И все бы ничего, да первого секретаря горкома партии заинтересовало, почему это у него под окнами кто-то мычит. Пришлось сдать корову в аренду. Арендатора нашли в одной из пригородных деревень, и мама туда каждый день с бидонами ездила. А надои были такие, что меньше десяти литров она домой не приносила. Ну куда нам столько молока? Конечно же, раздавали. Родственникам, соседям.

Вообще, скажу тебе, от коммунального житья-бытья у меня самые теплые воспоминания. Ну, может, потому что с соседями везло. Жил у нас, скажем, во дворе дядя Федя Карлов. Великий человек! Академик! Хотя и шофер, на «скорой» работал. Притащил как-то, помню, обломки харлея. Через две недели мотоцикл ездил! Потом у дяди Феди появился форд 29-го года выпуска. Автомобиль принадлежал известному самарскому гинекологу. Стоял у того и ржавел. Дядя Федя машину у гинеколога купил и тут же привел в порядок. Причем колеса у этого форда из строя к тому времени вышли все, и великий мастер дядя Федя заменил их на колеса от советской пушки-сорокопятки. Сын дяди Феди работал в ГАИ и при регистрации форда добился, чтобы машине дали номер 1929.

Колеса со спицами, брезентовый верх, номер 1929… Когда дядя Федя на этом своем форде где-нибудь на улице останавливался, тут же собиралась толпа. Ну и, конечно, все мальчишки нашего двора вечно возле дяди Феди крутились. Или возле дяди Феди, или на крышах.

***

У меня с досугом был, конечно, напряг. Мне было шесть, когда мама, собрав с большим, надо сказать, трудом нужную сумму, купила старенькое пианино «Красный Октябрь» и отвела меня в музыкалку. И это была та еще мука: вышагивать под ухмылки дворовых приятелей с нотной папкой и играть гаммы в то время, когда пацаны гоняли под окнами в футбол.

Но крыши – святое. Все крыши на улице Куйбышева с чердаками, и на нашем был штаб, как у Тимура и его команды. Ну и милое дело, разумеется, оседлать дракона. Там же драконы бронзовые на фронтоне художественного музея. Залезешь, сядешь верхом – красота!

Мы и в кинозал «Триумфа» проникали через чердак. Здания-то рядом. Я писал в «Культуре» о кино своего детства. Вот об этом нашем легендарном треугольнике: «Триумф» – «Художественный» – «Молот». Ты почитай.

У каждого из этих кинотеатров был свой оркестр. И тот, что играл перед сеансами в «Молоте», был лучшим в городе эстрадно-джазовым оркестром. Юрий Яковлевич Голубев, бесподобный трубач, руководил коллективом. Мне посчастливилось в этом бэнде играть. Причем девятиклассником. Пианист у них был грамотный, но имел известную слабость и периодически пропадал. Ну и в один из таких периодов сижу дома, отворяется дверь: Боря Комаров, гениальный барабанщик и тоже у Голубева в коллективе. Меня Боря знал по студенческому оркестру индустриального института: я же там со школы играл, а Боря оркестром этим руководил. Ну и говорит: «Собирайся, в «Молот» пойдем». Я в ужасе: «Борь, ты чё?! Лучший оркестр, а я даже программы не знаю». – «Сыграешь с листа. В две клавиши из трех попадешь – будет нормально».

В две я не попадал – попадал в полторы. Но программу отыграл, причем в двух залах: два зала же в «Молоте». Юрий Яковлевич подходит с нотной папкой: «Чтоб, – говорит, – через три дня все отлетало от пальцев!» Так я оказался в легенде самарского джаза.

Сколько платили? Не особенно много. А вот когда в 56-м году, уже обучаясь в строительном, я играл в ресторане «Жигули»… Вот это были деньги. Он тогда именовался «Гранд-отелем», этот ресторан. Сейчас там элитным парфюмом торгуют, а был «центрово́й» ресторан города. Состав типично кабацкий: рояль, аккордеон, саксофон, скрипка. Никаких певцов – коллектив инструментальный. Зарплата и там у меня была небольшая. Но с учетом заказух до 1 600 доходило, а это астрономические по тем временам деньги.

Подходит человек, как правило, уже готовый совершенно: «Давай, мою любимую». Я с краю сижу, крышка инструмента приоткрыта. Говорю: «Как называется?» – «Думаешь, помню, да?» – «Ну хоть напеть можешь?» – «Ля-ля-ля-ля-а-а-а!» – «Все понятно, – говорю – и ребятам: – Вот это «ла-ла-ла-ля-а-а-а» в фа-миноре». Мужик доволен – сует купюру в рояль.

Постоянные клиенты? Конечно, были. И мы их всех знали. И были постоянные кагэбэшники (мы их тоже всех знали), которые постоянных клиентов вылавливали. Наши люди, они ж не только в булочные на такси не ездили, они и в рестораны должны были ходить по большим праздникам исключительно. А тут – постоянный клиент. А еще и за вечер пять «Мурок» закажет. Ну и, конечно, органам интересно: на какие, с позволения сказать, шиши кутеж.

Был у нас один такой постоянный. Мы с 7:30 до 12 работали, приходим – он уже тут. Я ребятам: «Клиент в зале, открываем программу». И начинаем: «Летят перелетные птицы…» – любимая его песня. Все программы у нас этой песней начинались. Через полтора месяца исчез. Может, уехал, а может, посадили. Но и я недолго заработку радовался. А он был очень кстати, этот заработок. Отец умер, пенсия у мамы – 330 рублей, у меня стипендия – 120. На 450 жили, при том, что уборщица 600 получала. А тут я из «Гранд-отеля» 1 600 приношу. Месяц приношу, второй, на третий сижу в институте на лекции, входит секретарша деканата: «45 группа, Вощинин – к декану». Ну, иду, по пути вспоминаю, чё натворил. Ну, прогулов до хрена. Зачета нет, с курсовым проектом тяну. Ну за это ж не вызывают к декану – все примерно аналогично учатся. Прихожу, сидит вальяжно так Третьяков Владимир Николаевич, декан, и мне: «Ну что, Вощинин, докатился? В кабаке лабаешь?» Я – про пенсию матери, он: «Это твои проблемы. Послезавтра заседание комитета комсомола, будем тебя исключать».

Ну я прикинул: без комсомола, уж ладно, проживу. Но через день же появится приказ ректора с той же формулировкой: «За моральное разложение…». А вот это уже совсем лишнее.

Думаешь, не выгнали бы? Да с треском! Я ж ко всему прочему еще и стилягой был. И когда, к примеру, в Дзержинке играл, надевал белый «буклевый» пиджак вот с такими плечами и красные брюки, 14 сантиметров по низу. Сам брюки не ушивал – были мастера, которые знали, что сделать, как и за сколько. А с пиджаками соцлагерники, как правило, выручали. Польша, Румыния, Болгария… И башмаки у нас были исключительно чешские. Вот на такой вот подошве белой. Где брал? Да в наших магазинах и брал. Выбрасывали, правда, редко – надо было караулить или иметь блат. Ну и у фарцовщика можно было одеться. За другие, конечно, деньги.

У нас, между прочим, и свои парикмахеры были. Стрижка стоила копеек 10-12. А ты к своему приходишь, даешь рубль, и он тебе делает то, что нужно. В середине 50-х канадка, помню, пошла. А я с 8-го класса стиляга. А это как раз 53-й, 54-й. Ну да, Сталин жив еще был. Но если ты думаешь, что движение стиляг как-то связано с «оттепелью», то ты заблуждаешься. Это все в конце 40-х началось. Тогда же развернули борьбу с космополитизмом и запретили все, что имеет штамп «маде ин не наше». В том числе и джаз. Ну и возникла молодежная субкультура как протест на запреты. Как реакция людей, которые не желали ходить строем и делать все по команде. И я бы не сказал, что в Самаре стиляг как-то уж особенно прессовали. Ну да, висел в витрине почтамта стенд позора со снимками особо отличившихся. Ну брюки, бывало, кому из стиляг разрежут; кому-то прическу «поправят». Но это скорее эксцессы. Хотя в 55-м произошло грандиозное событие.

По Броду ведь не только стиляги разгуливали. Там можно было встретить и тех, кого стиляги называли «жлобами». Кто такие стиляги? В основном старшеклассники и студенты. А жлобы – учащиеся ремеслух по преимуществу. И у них, кстати, тоже была своя неформальная экипировка. Штаны, заправленные в кирзовые сапоги, а в сапогах очень даже могла и финка лежать. Осенью и зимой – серые плащи. Белый шелковый шарф и крохотная фуражечка с крохотным козырьком и пуговкой на макушке.

Антипатия у стиляг и жлобов была обоюдная. И вот в мае месяце по стилягам, что тусовались на Броде, пошел сигнал: наших бьют. Стянулись – выясняем: Боря Сыроежкин, великолепный аккордеонист и очень спокойный парень, мирно гулял со своей подругой по Броду, а жлобы на него наехали. Побить не побили – мы показались на горизонте. Они ноги сделать успели. Мы помчались в погоню. В Струкачах не нашли – нашли на набережной. Тогда только строили первую очередь. Вот этот вот участок между Льва Толстого и Красноармейским спуском. Окружили, наваляли как следует, да еще и нескольких искупали.

На другой день по «Голосу Америки» сообщают: «В крупном промышленном центре на Волге начались волнения на классовой почве». Ну, конечно, приврали. Но недели две после этого милиционеров на улице Куйбышева было больше, чем стиляг.

Вообще говоря, свои «бродвеи» были тогда практически во всех наших городах. В Москве – район от площади Пушкина до площади Маяковского. Кусок Невского проспекта в Питере. У нас от площади Революции до Некрасовской. Ну и фланировали. Пойти-то некуда, понимаешь, в чем дело? Танцы в клубах только по выходным. Четыре ресторана на город, если речь о Самаре. Да и потом: откуда у студента деньги на ресторан? «Гранд-отель» или «Центральный» (мы его звали ЦК – «центральный кабак») студенту не по карману. Дешевле несколько был ресторан в Доме сельского хозяйства. И мы со стипендии туда ныряли. Но стипендия не каждый день. Да и жить на что-то надо. Ну, сходишь в кино на 9-ю серию «Тарзана». А дальше? Так что «шланговали» по Броду. Ну как без общения? Мы росли, общаясь друг с другом. И на самом деле именно на Броде впервые стали возникать мысли о том, что нужен какой-то более цивилизованный досуг.

Это потом будут весна 62-го, скамейки в Струкачах и идея создать в городе молодежный клуб. Первые такие мысли появились на Броде. Но про ГМК я тебе как-нибудь потом расскажу. О`кей?

Личное пространство Игоря ВОЩИНИНА нарушала

Светлана ВНУКОВА

Член Союза журналистов России, «Золотое перо губернии»

Опубликовано в издании «Свежая газета. Культура», № 19 (107) за 2016 год