«В 30-ти верстах от города С*** Симбирской губернии есть село…». Это у Пушкина в «Капитанской дочке». Село в 30 верстах от Сызрани называется Троицкое. И было оно когда-то усадьбой рода Дмитриевых. О поэте Михаиле Дмитриеве напомнил исследователь самарской литературы Георгий Квантришвили.
В эти выходные было 221-летие со дня рождения поэта Михаила Дмитриева. Давайте, я буду единственным, кто его вспомнит, хотя прошлогоднее 220-летие рождения и полтора века со дня смерти так никому и не впёрлись. Родина и место создания значительной части его стихов — село Троицкое (тогда Богородское) Сызранского района Самарской области. В сельском ДК есть библиотека, по совместительству музей Дмитриева. Но другого, Ивана, родного дяди того, о котором речь. На деле племянник интереснее и талантливее дяди. Ровно настолько, насколько дядя известнее и знаменитее племянника. На фото — церковь, в которой оба крестились, венчались и т.п., там же родовая усыпальница этой ветви Дмитриевых. Церковь сельчане ломали упорно, целое столетие выбивая кувалдами кирпичи, но потерпели фиаско. Обращались за подмогой к специалистам-сапёрам, те огорчили, сказав, что скорее взлетит на воздух село. Тем более, на месте кладбища, впритык к останкам недобитой церкви, построена школа для деревенских детишек.
Усадебный комплекс Дмитриевых оказался менее вандалоустойчив. Поэтому от него не осталось почти ничего. Кроме крошечного домика, сомасштабного остальным крестьянским жилищам. В нём живут. Ещё чудом сохранились деревья на месте приусадебного парка.
Михаил Дмитриев, ровесник Золотого века русской поэзии, в этот век не вписался. Сначала он поссорился с ближайшим другом Пушкина князем Вяземским. Оба любили писать эпиграммы, на этой почве и схлестнулись. По практически общему мнению, Вяземский Дмитриеву продул. Этого он не простит всю оставшуюся жизнь. А Вяземскому предстояло пережить семерых своих детей. Пушкин как раз Дмитриева хотел посадить в редакторское кресло в затеваемом своим кружком издании. Ха, так бы Вяземский и позволил!
В принципе, одного Вяземского было бы достаточно, чтобы поставить под сомнение литературную будущность. Но Дмитриев не останавливался на достигнутом и продолжал ссориться с литературными ВИП-ами. Опуская мелочь, вроде Грибоедова, перейдём к ссоре, которая вбила последний гвоздь в крышку гроба его литературной репутации. На этот раз Дмитриев сцепился с вождём всей последующей русской литературы и признанным основателем русской литературной критики. Одно лишь небрежное замечание которого возносило и рушило писательские карьеры. «Неистовым Виссарионом» Белинским. Ну, вот после этого можно было спокойно умирать. Поэта Михаила Дмитриева в русской литературе теперь не существовало. И сегодня его если изредка и вспоминают, то почти исключительно как мемуариста.
Если же просто взять и прочитать написанные в двадцатых «Подражания Библии» или написанные в пятидесятых «Деревенские элегии», то нетрудно убедиться — Михаилу Дмитриеву посчастливилось создать то, что «прах переживет и тленья убежит».
Ниже любознательному читателю предлагаются три дмитриевских переложения Гете. Одни из первых опытов в русской поэзии на пути к свободному стиху. Продолжившие этот путь стихи Фета появятся на полтора десятилетия позже. Опять же, фетовские опыты есть в сети во множестве. А нижеприведенные в текстовом виде появляются в первый раз
.
БОЖЕСТВЕННОСТЬ
Будь благотворен
И духом возвышен,
О человек!
Благость и духа высокость — одни лишь
Тебя отличают
От тварей других.
Слава невидимым, вышним
Тем существам,
В которых, не видя, мы верим,
Которых, не видя, мы чтим!
Нас учит им верить
Благого пример!
Природа бесчувственна: солнце
Сияет равно
На злых и на добрых!
Преступнику
И праведну мужу
Луна и звезды
Блестят равно!
Поток и буря,
Гроза и град
Шумят, несутся
И настигают,
В слепом стремленьи,
Кого ни встретят!
Так точно и Счастье
Хватает в толпе!
То избирает
Невинного отрока
Светлые кудри,
То преступный
Старческий череп!
По неизменным
Вечным, великим законам,
Все мы должны
Волей-неволей исполнить
Начертанный круг!
Но невозможное может
Один человек:
Он различает,
Он избирает, он судит,
Он может мгновенью
Дать бытие!
Он лишь может
Благому воздать за благое,
Злое за зло покарать,
Спасти, излиять исцеленье,
И все, что блуждает, и все, что превратно,
Пользой в едино связать!
Как чтим мы бессмертных?
Как человеков,
Творящих в великом
То же, что лучший из нас
Здесь в малом творит уже,
Или возмог бы!
Будь же ты духом возвышен
И благотворен,
О человек!
Неутомимо
Правду твори и добро!
И будь для нас образ
Тех высших Существ,
Которых дано лишь
Угадывать нам!
(1827)
ПРОМЕТЕЙ
Скрывай, о Зевс, небесный свод
Под облаками
И пробуй силу
Над крепостью дубов
И над верхами гор,
Подобно шалуну мальчишке,
Который
Сгибает с розмаху колючие верхушки
С иссохшего репья!
Но землю ты мою не сдвинешь;
Не тронешь хижины моей,
Которую не ты построил;
Не тронешь сей очаг,
Которого огню
Завидуешь ты сам!
Не знаю ничего беднее
Под солнцем вас, о боги!
Питаете вы, бедняки,
Величество свое
Приносом жертв и дымом
Молитв!
Во всем нуждались бы,
Когда бы не было
Ребят и нищих,
Глупцов, живущих упованьем!
Когда я сам ребенком был,
Не знал и что, и как,
Я к солнцу обращал блудящий
Свой взор,
Как будто кто-то там
Внимал моим стенаньям,
Как будто чье-то сердце
Жалело там
Об угнетенном!
Кто ж мне помог
Противу дерзости Титанов?
И кто меня от смерти спас?
И кто от рабства?
Не все ли ты само свершило,
О сердце, пламенем горящее святым?
Обманутое, ты
Пылало юностью и благом,
И все благодарило
Того, кто спит на небесах!
Мне чтить тебя? — за что?
Ты ль утишил мои страданья?
Ты ль слезы утолил мои?
Меня творили мужем время
И вечная Судьба,
Мои владыки и твои!
Не думаешь ли ты,
Что должен жизнь я взненавидеть
И убежать в пустыню
С досады, что не все
Цветы мечты моей созрели?
О нет!
Я здесь сижу и образую
Людей по моему подобью,
Чтобы сей род был равен мне,
Как я страдал и плакал,
Как я смеялся, наслаждался,
И презирал тебя,
Как я!
(1827)
ПРЕДЕЛЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Когда Ветхий деньми
Творенья отец
Спокойной рукою
Из облак гремящих
Молнии сеет
По лону земли —
Я, с трепетом детским
В покорной груди,
Целую воскраие
Ризы его!
Затем, что не может
Вступать в состязанье
С Творцом человек!
Касается ль звезд он
Челом дерзновенным:
Уже не находит
Стопам он опоры
Нигде!
И им уж играет
Ветр в облаках!
Стоит ли он твердо
На крепкой в основе
Твердыне земной —
Его превышают
И дуб, и лоза винограда:
Не равен он даже и им!
И что отличает
Богов от людей?..
Пред теми стремятся
Многие волны,
Вечный поток!
Нас смертных, напротив,
Волна поднимает,
Волна поглощает —
И тонем навек!
Круг малый и тесный
Жизни нашей предел;
Но многие роды
Связуются, держатся
Бесконечною цепию
Их бытия!
(1829)