Таким был Струковский сад, когда Владимир Ульянов, сам 20 лет от роду, встречался в саду с революционно настроенной самарской молодежью. Своими ровесниками. Интересно представить, с кем из современной самарской молодежи захотел бы встретиться в Струковском саду Володя Ульянов сегодня вечером.
История у Струкачей давняя. Сад этот разбил Григорий Никанорович Струков — герой самых первых войн с Наполеоном, он провел в плену, в Лилле, больше года, по возвращению был чествован, как герой, получил полковника и продолжил карьеру на восточных рубежах — в Оренбуржье. Струков — кадровый военный, но стал пионером солеварения, и был назначен императором Александром управляющим Илецкими соляными промыслами, которые имели для экономики России огромное значение. Назначение произошло в 1816 году, скорее всего, дом на краю тогдашней Самары и сад, точнее, лес он приобрел в это же время. Учитывая наши климатические особенности, можно предположить, что устроение сада началось в 1817 году, а значит, можно смело праздновать 200 лет Струковского сада!
Что из того, чем мы любуемся сегодня в Струкачах, мог видеть молодой Ульянов? Например, его встречи с революционно настроенной молодежью вполне могли проходить в гроте — всю эту часть паркового ансамбля построили в 1878 году пленные турки.
Территория сада существенно расширилась к концу XIX века, и сами Струкачи, после некоторых коллизий, оказались в городской собственности. На территории сада стояла дача губернатора и воксал — помещение для танцев и прочих увеселений.
Так выглядел нынешний Красноармейский спуск. Уже после обустройства сада, городским властям пришлось выкупать и присоединять к Струкачам не только соседние сады, но и отселять и сносить дома, отделявшие сад от Волги.
Это вход в сад на углу нынешних улиц Куйбышева и Красноармейской. Благоустройство, которое застал в Струкачах Володя Ульянов, было произведено специальной садовой комиссией, в которую вошли такие известные самарские садоводы, как Алабин, Санин и Аннаев. Сад уже тогда считался старым, ветхие постройки в нем снесли и на сумму 1800 рублей произвели следующий объем работ:
«…вместо приносивших только убытки оранжереи и теплицы с экзотическими растениями выстроена небольшая теплица для современной выгонки цветов на украшение садовых клуб, с этой же целью сохранено несколько парников; для жилья садовнику выстроен хорошенький домик и такой же для сторожей; часть сада обнесена изящным, резным деревянным забором в каменных столбах, на каменном фундаменте; вместо безобразной деревянной лестницы сделана большая каменная лестница по всей горе от входа в сад до его главной площади; изящной решеткой отделена часть сада к летней даче губернатора; проведены и засажены новые аллеи с хорошими по ним дорожками; устроены большие резервуары для воды; сделано много новых цветочных клуб; насажены рощицы на бывших пустырях; заведен большой питомник скорорастущих деревьев и кустарников, из которых уже высажено на места более 800 штук; устроено много новых скамеек; сад хорошо освещен фонарями на деревянных столбах красивого рисунка; наконец, ветхий воксал, безобразивший собой картину сада, уничтожен и на его месте сооружен вполне изящной архитектуры воксал, с которого открывается великолепный вид на Волгу…»
Из воспоминаний Петра Алабина
В советское время Струковский сад переименовали в честь еще одного молодого человека, проводившего здесь встречи с революционно настроенной молодежью, — Алексея Максимовича Горького. Он здесь тоже бывал, как и многие другие знаменитости. Первым, кстати, был, еще в 1824 году царь Александр I, проезжавший на Илецкий соляной промысел и остановившийся у Струкова.
В советское время в парке показывали кино и стоял цирк-шапито.
Не обошлось без памятника вождям.
Поменялась и входная группа парка.
Сейчас от этой конструкции осталась только трансформаторная будка.
Уже ближе к 60-м, архитектура входной группы снова изменилась. А внутри самого парка «турецкие гроты» сначала украшали вазоны и пловчихи, но потом вернулись к первозданной красоте камня.
Одни из первых цветных фотографий Куйбышева, в начале 50-х, были сделаны в Струкачах, которые тогда официально именовались городской парк культуры и отдыха имени Горького.
Жизнь в парке не затихала ни летом, ни зимой. Впрочем, заливать аллеи в Струкачах начали еще во времена Ульянова. Так что возможно, что часть встреч он проводил на коньках.
Некоторые фотографии из советского периода ПКиО почему-то хочется назвать «самарской готикой».
А таким стал вход в парк в 70-е годы. На входе можно рассмотреть женщину с весами.
Фетиш эпохи — аттракцион «машинки». Так же в парке был тир, аттракционы, шахматисты, бассейн «Чайка», Летний театр, игровые автоматы по 15 копеек и знаменитая на весь Куйбышев дискотека, именуемая в народе «клетка». Ничего этого сейчас нет.
В Струкачах идет масштабная реконструкция. Не на 1800 рублей, конечно, но будем надеяться, что после нее из сада исчезнет парковая скульптура эпохи мэра Тархова — облезлый бегемот и шахматы с березовыми поленницами и появится что-то менее халтурное и более достойное памяти этого места.
А чтобы до конца проникнуться духом Струкачей предлагаем прочитать эссе самарского писателя Бориса Свойского, который был самым большим поклонником этого легендарного парка, в легендарные уже 70-е годы прошлого века.
Борис Свойский. Струковский сад
Проходя мимо легкой решетки, я всегда говорю себе: «Нет, не зайду. Пройду мимо». Это моя давняя игра с самим собой, ибо я наперед знаю, что не удержусь. Я все-таки делаю несколько шагов прочь от входа в парк, но потом возвращаюсь и переступаю черту. «Что мне там делать?» — буду бормотать я, спускаясь по лестницам к гроту, к камням, среди которых извивается слабая струйка воды.
Эти стены — прошлое. Я тут бегал мальчишкой. Асфальта не было. Был желтоватый песок, который в жаркие дни поливали из шланга, после чего земля пахла упоительной летней свежестью. Цветов — море. Над Волгой нависали деревянные беседки. Маленькая уютная голубая эстрада была таинственно хороша. Из шашлычной струился острый теплый аромат. Тени в аллеях все время шевелились, и от этого казалось, что парк — это огромное неведомое существо.
В киосках продавали лимонад. Один стакан этого счастья стоил не так уж дорого.
В то время Струкачи были почти такими же, как до революции. Входные билеты по вечерам и воскресеньям. Цирк Шапито, откуда гремел оркестр, напоминая, что жизнь прекрасна.
Позднее возвели танцплощадку с высоченным забором. Но мы умудрялись перелазить через него (денег на билеты не было).
Слаще всего было бродить по парку жарким будничным днем, изнывая от безделья и мечтая о девушках, которые в ту пору нас, еще почти мальчишек, не замечали.
Старики играли в шахматы. Я часто смотрел на игру. Один из стариков вдруг бросил на меня взгляд. В глазах — горький сарказм, улыбка нахальная и дерзкая.
— Что вы уставились на меня, молодой человек? — ядовито спросил он. Я ничего не ответил и отошел, ошеломленный. В этом недобром взгляде мне вдруг открылась бездна бытия. На меня посмотрел бывший ловелас, один из королей Струковского сада. Молодость его — великолепный фейерверк, а старость — грустная партия в шахматы. Жизнь прошла. И я почему-то вдруг напомнил ему давнее молодое смелое житье, прежний Струковский сад, где все ему было покорно.
Зимой парк становился катком. Мы катались по редким аллеям под музыку, нас заносило в самые темные уголки, где жизнь теряла четкие очертания, где чуть искрился под фонарями холодный воздух и торопливые поцелуи влюбленных парочек кружили головы юнцам.
Позднее парк окончательно заасфальтировали. Сначала одну аллею, потом другую. И, в конце концов, он оказался весь под асфальтом. К этому времени вход в него стал бесплатным, и город словно ворвался в него, превратив его в сквер.
Поникли клумбы, поредели аллеи.
Кто заасфальтировал парк? Время. Это уж так устроено: только оно покрывает асфальтом прошлое, чтобы не утомлять нас бесконечностью жизни. Было и прошло. Хватит. Теперь другие годы. Другие дни. Сколько бы мы ни повторяли: «Не надо асфальта!» — он все равно ложится ровным слоем в аллеях былого.
***
Григорий Струков показывал Александру I свой сад в центре Самары. Это было в сентябре 1824 года. Царь ночевал у Струкова, своего давнего приятеля. Самарский бомонд недоумевал по этому поводу: «С какой стати?»
Но царей трудно понять.
Сад Струкова был тогда густым как лес. Самара дышала его свежестью. Он должен был распахнуть свои ворота жаркому пыльному городу, тоскующему по зелени. Так и вышло. Купцы, дворяне, мещане, горчишники сделали сад своим — началось его великое общественное служение.
Однако где находится Струковский сад? Разумеется, все там же и совсем не там. Оставаясь на прежнем месте, он все время перемещается. Судите сами: Лев Толстой приглашал друзей лечиться под Самару, в Постников овраг. Это овраг Подпольщиков. Он теперь почти в центре города. Улица Полевая потому и называлась Полевой, что за ней уж желтели нивы.
Еще в 50-х годах Самарская площадь считалась захолустьем. Там то в жидкой грязи, то в пыли топтался и галдел рынок. Пироговская больница все еще по старинке звалась в простонародье Земской и была за городом. А Клиническая — это уже бог знает где. По тем давним меркам Струковский сад являл собой самый центр «благородной» части города.
Кто там бывал в разное время? О, это даже представить трудно.
Краеведы собрали немало сведений о Струковском саде. В их руках факты, разложенные по ячейкам (как бабочки, приколотые булавками к картону). Краеведческому мышлению не хватает живого мышления, движения и тайны бытия.
Разумеется, по аллеям сада гуляли все знаменитые купцы и все губернаторы Самарской губернии. Но, кроме них, кого там только не было.
Ироничный Сухово-Кобылин, романтический сноб Алексей Пешков, совсем юный Алеша Бостром, еще не знающий, что он — сын графа Николая Толстого. И, конечно же, один из самых красивых мужчин той Самары Гарин-Михайловский. И Неверов. И Скиталец.
Была в саду аллея марксистов, где, несомненно, мелькал иногда Владимир Ульянов. Самарские марксисты обменивались там книгами, рефератами и мыслями. И, по сути, ничем не рисковали, ибо главный их бестселлер «Капитал» Маркса не был запрещенной книгой, а их мысли касались скучной экономики и в сравнении с мятежным сознанием народовольцев были детским лепетом в глазах охранки.
Молодой капельмейстер Шатров дирижировал в Струковском саду духовым оркестром. И он, и его музыканты вернулись с проигранной японской войны. Шатров привез свой упоительный, грустный и светлый вальс «На сопках Манчжурии». Сад каждый вечер слушал эту музыку, напоминающую, что жизнь бесконечна.
Но вот что любопытно: все эти люди в своих воспоминаниях даже не упомянут самарский Струковский сад. Почему? Причина есть. Но она — не конкретный факт, а свойство человеческой души. Мы забываем те места, где окончательно становились взрослыми, где принимали свои главные решения.
Пешков именно в Самаре шагнул в профессиональную литературу, Алеша Толстой здесь открыл, что он граф. Владимир Ульянов здесь нашел, как ему казалось, разгадку главной экономической тайны России и, отказавшись от идеи заняться сельским хозяйством в Алакаевке, ушел в революционеры. Память так устроена: она сдвигает нашу личную хронологию, вычеркивает трудные моменты принятия главных решений, моменты открытий, моменты поворотов в судьбе. Нам кажется, что все это случилось с нами позже, момент истины мы датируем более поздним числом.
Влюбленный Пешков бродил с Катей Волжиной по аллеям Струковского сада, но тогда он еще не был Горьким, а был каким-то странным и нелепым Паскарелло, Дон Кихотом, Иегудиилом Хламидой. Душа его металась, открывая мир. Это трудное, запутанное время, и лучше его забыть. Смятение забывается, выкидывается, как черновики. То же, но всякий по-своему, пережили остальные. Достойны ли Самара и Струковский сад такого забвения?
Наверное, да. Ибо эта земля, этот край, эта дьявольская и благословенная Средняя Волга куда проще и сложнее всех слов, которые могли бы написать о ней ее питомцы и ее мимолетные гости.
Изгиб Волги — Самарская Лука — образовался именно в том месте, где дуют особые ветры свободы. Не той романтической, книжной, придуманной свободы, которая манит нас, а свободы изначальной, свободы первого рывка, первых открытий, свободы без условностей и без правил! Прикоснуться к ней и забыть ее навсегда, ибо помнить все это — непосильная работа. О, Средняя Волга! — край прозрений, край главных набросков, смятых и порванных черновиков, написанных милыми человеческими душами.
***
Такие городские сады, как Струковский, не живут вечно, ибо помнят слишком много интимного, неописуемого, негодного для книг и стихов.
Да, по этим аллеям гуляли и Гашек, и Андерсен Леже, и Эренбург, и Козловский, и оба Симоновых (и поэт, и актер), и бог знает кто еще.
В жизни этих людей он мелькнул, как легкое видение, как призрак тихого волжского города, далекого от столичных правил и условностей.
А мы, те, кто выросли в нем, теперь боимся заглядывать туда. Ибо время рушит его: уж больно много знает, хватит!
Где теперь Струковский сад? В нашей памяти.
Мы не будем асфальтировать его аллеи.
Мы будем беречь его, пока живы.
Огромная Самара, наверное, должна забывать минувшее.
А мы — другое дело. Мы все еще блуждаем по аллеям, мечтая о счастье.
Фотографии из собрания Бичурова