Наследие: ,

Пропавшие без вести

16 мая 2015

4-5_4

Третий, заключительный очерк о куйбышевских литераторах и журналистах, участниках сражений Великой Отечественной.

Некоторые из них выжили. Выжили чудом, даже если они в него и не верили. Вернулись по домам и успели сделать что-то еще. Другие – погибли: большинство – не дожив до тридцати, а те, кому повезло, – чуть-чуть за сорок. Третьи – пропали без вести. Впрочем, нет, не так, не совсем так. Без вести пропали не только те, кого разорвало на куски на минном поле. Без вести пропали и многие из тех, кто погиб или даже вернулся. Во всяком случае – для нас, вопреки всем нашим «никто не забыт и ничто не забыто». Забыто, еще как забыто. И что самое обидное – забыто там, где пошевели пальцем – и не пришлось бы потом охать и ахать, что вот, мол, был человек – и нет человека. И ничего от него не осталось – ни имени, ни года рождения и смерти, ни фотографии. Ну, или только какие-нибудь крохи.

Извилины Витькиного мозга

«Леночка! Это, конечно, не крымский пейзаж и сзади меня не маячит Ай-Петри. Но это дорого мне как память о том, что я пережил. Эти леса и поля с грохотом войны на всю жизнь запечатлены в извилинах моего мозга. Полюби меня в этой каске – небритого и пыльного, как все солдаты. Витюша. Юго-Западный фронт. Август-октябрь 1941 года. Действующая армия».

Это надпись на фотографии, сделанная рукой научного сотрудника на картоне, на который когда-то была наклеена ветхая фотография. Пока снимок жил своей собственной, не музейной еще жизнью, он потрескался, выгорел, и, чтобы не потерять его окончательно, сотрудник музея аккуратно наклеил его на плотный картон, а надпись, сделанную от руки на обороте, старательно переписал своей рукой. Страшного ничего нет. А вот обидное есть. И еще какое обидное! Потому что эта самая надпись про «леса и поля с грохотом войны» и про «извилины мозга» была единственной, сделанной самим «Витюшей», и никаких других сделанных им надписей, увы, не сохранилось.

А вот и он, «Витюша», – «небритый и пыльный, как все солдаты». В каске и в гимнастерке, перехваченной крест-накрест ремнями. В руке – винтовка, другая рука как-то лихо подогнута и лежит на поясе. Вот, мол, я какой – боец Красной Армии, герой! Герой – потому что все-таки, скорее, август, а не октябрь. Потому что в октябре все будет совсем по-другому: и гимнастерка, и винтовка, и ремни, и рука… Та самая рука, которая написала вот эти заклеенные строки: дескать, «не крымский пейзаж и не Ай-Петри»

4-5_1

А это другой фотоснимок, очень редкий и даже, наверное, уникальный. Потому что сделан он 23 июня 1941 года, и запечатлены на нем куйбышевские журналисты перед отъездом на фронт. Шесть человек, пять из которых уже получили военное обмундирование и только что надели на себя новенькие гимнастерки. Это потом, пару недель спустя, эти гимнастерки пропахнут дымом и впервые обагрятся кровью, а еще позже те, кто выживет, проделают в них первые дырочки для наград. Но этого еще надо дождаться, это впереди. А один из этих шестерых еще даже и гимнастерку получить не успел – так и сфотографировался в самом обыкновенном «штатском» пиджаке, с галстуком. Это и есть он, «Витюша». Молодой, красивый, рослый. Бритый и нисколечко не пыльный – как и все солдаты. Будущие солдаты. Солдаты совсем близкого будущего. Вот сейчас фотограф нажмет на спусковой механизм, вылетит птичка, и это «будущее» станет совсем-совсем близким: два часа на сборы и прощание с близкими – и по вагонам. А ты, Витюша, поторопись – тебе еще надо получить обмундирование!

И наконец – еще одна карточка. Но только этой карточки мы не увидим, потому что ее нет, а может быть – никогда и не было. Впрочем, как не было? Была! Ведь он-то ее видел и с рассказа о ней начал свой очерк. Вообще-то очерков было много – больших, маленьких, сообщений, заметок… А этот – об офицере гвардии. И вот в нем-то она, карточка.

«Гвардии капитан достал из кармана фотографию. На нас глянуло лицо пожилого солдата. «Отец. Погиб в атаке. Это мой талисман, я пронесу его до Германии», – сказал капитан. Орден Красного Знамени и медаль «За оборону Сталинграда» на груди офицера говорили, что он честно идет к победе и не опозорит память отца. Офицера зовут Петр Пырсенков. В штабе его именуют комбатом 120, а жена, наверное, называла бы Петей. Но двадцатитрехлетний капитан еще не успел жениться, война посадила его в свою огненную тележку и завладела всеми мыслями и чувствами. Хотел после финской – раздумал, а теперь говорит: «В шесть вечера после войны»…».

Что делать, не успел жениться офицер гвардии Петр Пырсенков. Гвардии капитан Пырсенков. Во всяком случае – до войны не успел. А вот офицер гвардии ВИКТОР ЧУХЛАНЦЕВ – успел. Гвардии капитан Чухланцев, написавший этот и другие очерки, публиковавшиеся в газетах 21-й и 6-й гвардейских армий. И мы точно знаем, что его жена Леночка называла его «Витюшей». А вот больше мы не знаем о нем ничего, ну или почти ничего. Потому что нам все-таки известно, что Виктор Чухланцев не погиб на войне, а работал после нее заместителем редактора газеты «Советская Латвия», последней номер которой вышел в 1991 году, – так что спросить сегодня, как сложилась послевоенная судьба офицера гвардии Чухланцева, просто некого.

Шелковая нитка капитана Полторацкого

Спросить бы об этом другого гвардии капитана – АЛЕКСЕЯ ПОЛТОРАЦКОГО или тех, кто его знал, но, увы, нельзя сделать и этого. Потому что… н-да, по разным, в общем, причинам.

То ли дело в войну: «А где у нас товарищ Полторацкий, Алексей Иваныч?».

– Здесь Полторацкий. Слушаю, товарищ майор!

– Ты вот что, Алексей Иваныч, подумай-ка вот над какой темой… Фашист сегодня уже не тот, что год-полтора назад, нет у него прежней силы и нахрапа. Но менее опасным он от этого не стал, на какие только не пускается хитрости. Даже юбку готов на себя надеть – лишь бы ускользнуть у тебя из-под носа. Чуешь, о чем говорю? Ну, вот то-то. Он хитер, а мы еще хитрее должны быть. Вот и подумай, может, и найдешь какой сюжетец…

– Есть подумать, товарищ редактор. Есть поискать сюжетец!

А через пару дней – «Шелковая нитка». Маленькая, красная, почти не видная глазу. Но это смотря чьему. Тому-другому, может, и не видная, а вот майор Попов сразу смекнул, в чем дело. Смекнул, как только увидел двух пленных фрицев в сопровождении красноармейца. Что-то ему в них не понравилось, показалось подозрительным. Почему, пока конвоир не заметил его, Попова, он шел не позади пленных, а рядом с ними? Почему отдал приветствие двумя пальцами? Откуда ему, красноармейцу, известна французская пословица, часто употребляемая гитлеровцами? И наконец, откуда на воротнике его шинели взяться тоненькой красной ниточке, которой были пришиты ефрейторские нашивки, споротые фальшивым красноармейцем с шинели убитого ефрейтора Павлова, найденного задушенным и раздетым в землянке? Вот тебе и ниточка, а потяни за нее – и придет врагу крышка!

Вот об этом и расспросить бы теперь капитана гвардии Алексея Полторацкого, об этом и о многом другом. Ну, или, на худой конец, – его детей или внуков, которые, наверное, у него были и есть, ведь капитан Полторацкий вернулся с войны живым и почти невредимым, после войны редактировал журналы «Украина» и «Отчизна», двенадцать лет был главным редактором «общественно-политического и литературно-художественного иллюстрированного журнала иностранной литературы «Всесвiт». Да что там, в 1959 году на Одесской киностудии по его сценарию был снят фильм «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»! Умер в 77-м в Киеве, похоронен на киевском Байковом кладбище…

Какие цветы растут сейчас на могиле гвардии капитана Полторацкого и растут ли? Увы, спросить об этом тоже некого.

4-5_2

А пока – на дворе июль 43-го. Июльские бои. «Братья-писатели», Алексей Иванович и я, беседуют с танкистом, вышедшим из боя. Около меня исторический рюкзак, который ты мне подарила в июне 1941 года». Рюкзак, действительно, на месте – за спиной капитана Кацнельсона. На коленях – полевая сумка, на плече погон с четырьмя маленькими звездочками, в руках – блокнот. И такой же блокнот – в руках капитана Полторацкого. Только вот вместо погон со звездами пока что петлицы и шпалы: июльские бои – они такие, ни сна от них, ни покоя, так что даже нет времени, чтобы отпороть петлицы и пришить погоны. Но он отпорет, обязательно отпорет. И пришьет все, что нужно, – крепкой шелковой ниткой. Потому что ему-то, Полторацкому, торопиться некуда. Пусть торопится Кацнельсон, которому осталось жить меньше года. А он, Алексей Полторацкий, успеет еще и перешить погоны, и написать сценарий кинофильма, и лечь на Байковом кладбище в землю советской Украины, которая, разумеется, победит – вместе с советской же Латвией, советской Россией и всеми остальными советскими республиками. И только потом он пропадет без вести – так, точно его и не было, и…

Гренадер Мясников

…точно так же, как пропал без вести его боевой товарищ военный корреспондент БОРИС МЯСНИКОВ. Гвардии майор Борька Мясников – хороший товарищ и соавтор некоторых его, Полторацкого, публикаций. Вот, например, «Что мы видели в Харькове». «Мы» – это как раз таки Мясников и Полторацкий. Гвардии майор и гвардии капитан административной службы.

А видели они в сожженном и разрушенном Харькове разное, и единственное, что их утешило, – «это кладбище фрицев в городском парке. Двенадцать тысяч крестов выстроились стройными рядами на аллеях. На каждом кресте фамилия и круглый номерок, похожий на те, которые цепляют собакам на ошейники». Вот это и есть Харьков, увиденный глазами специальных корреспондентов «Боевого листка» Полторацкого и Мясникова, Алексея Ивановича и Бориса… нет, отчества, увы, не сохранилось, «пропало без вести».

4-5_3

Сохранилось два-три групповых фотоснимка, где среди других сотрудников армейской газеты можно найти и его, Бориса Мясникова. Здесь – в каске и с винтовкой, а на этом – в фуражке и с ножом на поясе… Сохранилось несколько публикаций в тех же газетах – «Мы идем к Сталинграду», «В снайперском окопе», «Ты воюешь под гвардейским знаменем», «Гренадер»…

Последняя – о старике, издеваясь над которым, немецкий офицер заставил его ложиться, вставать, выполнять ружейные приемы: «Старик проделал полный артикул и закончил его молодецким ударом штыка в офицерскую грудь». Это он тоже видел, гвардии майор Мясников. Видел и запомнил на всю жизнь. «Мы сняли его с виселицы и похоронили под троекратный залп пехотинских винтовок. Представитель старого поколения русской пехоты рядовой гренадерского полка Иван Селищев отдал последний долг Родине».

Вот здесь Борис Мясников поставил точку – и растворился в безвестности.

Федя, поймай в лесу медведя!

А вот Федя не растворился. Ну, или почти не растворился. Хоть и прожил всего ничего – тридцать восемь без копеек: двадцать три «до» и одиннадцать «после». Но двадцать три и одиннадцать – это пустяки, а вот четыре между – это не пустяки, совсем не пустяки.

– Эй, Федя, поймай в лесу медведя!

– Товарищ Ведин, поймать медведя!

– Федя Ведин – три медведя!

Этих шуточек он наслушался еще у себя в деревне Чириково и потом, когда работал счетоводом в колхозе и инспектором народно-хозяйственного учета в селе Безводовка, что в Ульяновской области. Школьником начал печатать рассказы – в куйбышевской областной газете «Будь готов!», в «Волжском комсомольце». В начале 40-го был призван в армию, где окончил полковую школу и был назначен литсотрудником в дивизионную газету. Под Сталинградом стал сотрудником «Боевого натиска», в каждом номере которого печатались его фельетоны, заметки и очерки…

Увы, пока мне удалось найти только одну газетную публикацию ФЕДОРА ВЕДИНА. Вот она, передо мной. Называется «Стойкость в обороне»: «На участке Н-ской части ни днем, ни ночью не смолкают бои. Сконцентрировав крупные силы, враг бешено рвется вперед, стремясь вернуть потерянные в прошлых боях позиции. Атаки следуют одна за другой, и каждый раз, натолкнувшись на железную стойкость красных воинов, гитлеровцы откатываются обратно, неся огромные потери в живой силе…».

Подзаголовок: «От нашего корреспондента». Подпись: «Ф. Ведин». Ф. Ведин и есть «наш корреспондент». «Федя, поймай медведя», или «Федя Ведин съел медведей».

Нет, медведей он не ел. Зато опубликовал за три довоенных года больше трех десятков рассказов, а вернувшись после войны домой, снова с той же страстью бросился писать на самые разные темы. «Родная семья», «Город – будет!», «Золотая жила», роман «Место в строю». Последний так и остался неопубликованным: автор не успел подписать договор с издательством, скончался, чуть-чуть не дожив до тридцати восьми, – подполковником в отставке, награжденным двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны второй степени, и отцом двух детей – сына и дочери.

Собственно, это они – сын Иван и дочь Тамара – и не дали имени отца пропасть без вести: спросите «Яндекс», знает ли он что-нибудь о Федоре Ведине, и услышите в ответ: «Обижаете! С Федором Вединым мы – на короткой ноге!».

«Рис. В. Клюжева»

С Вединым – на короткой, а с Клюжевым – на длинной. Я бы даже сказал: на очень-очень длинной. Пара коротких упоминаний – и все, словно никогда такого человека и не было. Смотрю «Самарскую историко-культурную энциклопедию» – пусто. Юбилейное издание Самарского отделения Союза художников – тоже пусто. Без вести! «А был ли мальчик? Может, мальчика-то и не было?»

Был! Мальчик был!

Иначе откуда взяться сотне карикатур, опубликованных на страницах того же самого «Боевого листка» со стихотворными подписями Леонида Кацнельсона? Например, «Волк в чепчике»: «Опять и вновь (который день!) / Он врет и врет, и все без толку. / Какой ты чепчик ни надень, / Волк все равно остался волком!». А на карикатуре – он, волчище, в мундире офицера гитлеровской армии и в белоснежном чепчике.

4-5_5

Или: «Гитлер вновь обеспокоен: / Все растет потерям счет. / Где еще бы для убоя / Отыскать арийский скот? / Пусть он занят вычисленьем, / В том мешать ему зачем? / На Руси для удобренья / Хватит места немцам всем!». А вот и Гитлер – чешет макушку, а перед ним – счеты с черепами вместо костяшек. И еще, и еще…

Но если бы только это! Беру с полки своего любимого «Буратино»: «Куйбышевское издательство, 1950 год». Все правильно. Стоп! Что это? Под издательством и под тиражом, мелкими буквами, – «рис. В. Клюжева». Не может быть! Ан нет, может. Потому что – вот и другая книжечка, читал ее раз триста сам, а потом еще столько же – сыну: «Сельма Лагерлёф. Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями». Прекрасная обложка, только уже до дыр затертая. Прекрасные рисунки… В. Клюжева! А еще «Незнайка в Солнечном городе». Одним словом, стоило чуть-чуть пошевелить пальцем, и передо мной лежала уже целая гора книг куйбышевского издательства с «рис. В. Клюжева».

А значит, мальчик был. И не просто был, но и работал не покладая рук – до войны, во время и после нее, но прошло совсем немного времени – и тоже пропал без вести. Вместе с Чухланцевым, Полторацким, Мясниковым, Вединым и многими другими военными журналистами, сотрудниками армейской газеты «Боевой листок».

«Так и лежим, как шагали, попарно, / И общий привет!» – так, кажется, у Галича? Между прочим, нелишне будет заметить, что все, о ком выше шла речь, – сотрудники газеты той самой 21-й армии, именем героев которой (а значит – и их именем тоже!) названа одна из остановок общественного транспорта в нашем городе, та, где находится любимый всеми самарцами фонтан.

«И не тревожит ни враг, ни побудка померзших ребят». Враг – не тревожит, а нам – придется, и вот почему.

Живые мертвые

– Кто остался на трубе?

Они и остались. А «и» – пропало. Было-было и пропало. Потому что Победе – 70. Великой Победе – ровно семьдесят. Что это значит? Это значит, что в живых теперь уже почти нет – за очень-очень редкими счастливыми исключениями – никого, кто видел эту войну своими глазами и мог бы рассказать о ней «от первого лица». Да и непросто теперь, спустя эти семьдесят лет после Победы, рассказывать «от первого лица» после того, как было столько написано, сказано, снято…

Но без рассказа «от первого лица» нельзя, никак нельзя. Без этого размывается фокус, черное кажется белым и наоборот. Где выход? А выход – в крохах, в этих самых, о которых здесь и шла речь.

Мне кажется, что, начиная с сегодня, если мы хотим помнить ту войну и ту – нашу – Победу, нам надо начать учиться помнить ее как-то по-другому, несколько иначе, чем мы делали это до сих пор. Без ветеранов и участников, без вдов и сирот. Расспрашивая документы и вещи, возвращая из забвения то, что еще можно вернуть оттуда, из бездны «без вести пропавшего». Слушая и слыша живых мертвых.

Михаил Перепелкин

Литературовед, краевед, журналист, доктор филологических наук, профессор СамГУ.

Фото из фондов Самарского литературно-мемориального музея имени М. Горького

Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета» № 8 (75) за 2015 год

pNa

2 комментария к “Пропавшие без вести

  1. Уважаемый Михаил! Спасибо Вам за Ваше творчество, за вклад в увековечивание памяти самарцев-литераторов — участников Великой Отечественной войны. В Вашем очерке не встретила имя Андрея Петтоки. Он ушел на фронт в первые дни войны…Не успев увидеть свою дочь -Людмилу Андреевну Петтоки (она всю жизнь проработала в нашем художественной музее). Андрей Петтоки бежал от угроз репрессий из ЧУвашской АССР в Куйбышев, здесь работал в краеведческий музей…Писал стихи на чувашском и на русском, член Союза писателей СССР…http://www.nbchr.ru/virt_vov/p2_11.htm
    Светлая память А.Петтоки
    Тел. для связи -8 937 6476265

  2. Уважаемая Надежда! Спасибо за Ваше внимание и добрые слова. Что же касается имени А. Петтоки, то его и не могло быть в тексте этой статьи, т.к. и она, и весь цикл («Чтобы Крым — наш», «Вернулся из боя», «Пропавшие без вести») был посвящён журналистам-военным корреспондентам 21-й армии. А.Т. Петтоки в этой армии не воевал, а поэтому рассказ о нём — отдельный. Мы, кстати, сняли на «Самара ГИС» передачу об А. Петтоки, она есть на сайте телеканала. Людмилу Андреевну я тоже знал и вспоминаю всегда как очень светлого человека, бережно хранившего память отца. С уважением, Мих. Перепёлкин

Оставьте комментарий