Мое знакомство с Куйбышевской филармонией состоялось в 1951 году на сольном концерте выдающегося пианиста Генриха Густавовича Нейгауза. Мне очень повезло: кроме замечательного пианизма, этот художник обладал настолько огромным личностным потенциалом, что не мог оставить равнодушным слушателя с десятилетним оперно-балетным стажем.
В филармонии мне тогда очень понравилось все – и концерт, и общая атмосфера. Меня туда влекло снова и снова, тем более, что окно нашего класса в 72-й школе выходило прямо на фасад филармонии и концертные анонсы всегда были перед глазами.
Череда ярких имен инструменталистов, прекрасные программы симфонического оркестра под управлением Бруно Бермана. В это же время за пультом начал регулярно появляться москвич Абрам Стасевич, с именем которого в дальнейшем был связан ряд этапных премьер оркестра: например, Двадцать седьмой симфонии Н. Мясковского (1951), Десятой – Д. Шостаковича (1956). А исполнение в Куйбышеве Двенадцатой симфонии Шостаковича вообще было мировой премьерой: из-за разницы во времени на полчаса раньше, чем в Ленинграде. Дважды в 50-е годы с нашим оркестром выступал Кирилл Кондрашин.
В 1958 году после I Международного конкурса имени Чайковского в Куйбышеве гастролировал лауреат III премии пианист Наум Штаркман, ставший одним из самых любимых музыкантов нашего города и моим в частности. Наум Львович, несмотря на свою последующую мировую известность, никогда не забывал Куйбышев и был частым гостем Ленинского музыкального фестиваля, каждую весну в течение 27 лет проходившего в городах и районах области.
1960 год. Меня, окончившую историко-филологический факультет пединститута, принимают на работу в областное управление культуры на должность старшего инспектора по учреждениям искусств. Так я на 41 год оказалась связана с филармонией «по должности». Как это замечательно, когда должностные интересы совпадают с собственными!
Срочно поступаю на театроведческий факультет Ленинградского института театра, музыки и кинематографии, а в филармонии начинается «моя консерватория» с незаурядными профессионалами и замечательными людьми – Алексеем Александровичем Трифоновым (в разные годы он был художественным руководителем филармонии, ее директором, худруком лектория), Марком Викторовичем Блюминым и Геннадием Пантелеймоновичем Проваторовым.
Директора и худрука филармонии (в течение десятилетия – в одном лице!) М. В. Блюмина хорошо знали не только в родном городе, но и в стране. Он быстро стал одним из лучших директоров. Выпускник Московской консерватории по классу хорового дирижирования, он сразу получил руководящий опыт, короткое время поработав в органах управления культурой, а вскоре был направлен на фронт как руководитель ансамбля песни и пляски.
В людях он ценил профессионализм, прямоту, порядочность. За внешней самоуверенностью и амбициозностью скрывались его собственная ранимость и неудовлетворенность достигаемыми результатами.
Ежедневно этот высокий, красивый, яркий человек на контроле встречал публику, которая его хорошо знала, уважала и доверяла ему.
Многие выдающиеся гастролеры – Я. Флиер, Л. Оборин, Д. Ойстрах, позднее Н. Петров – ехали «к Марку».
Коллегами он тоже был признаваем, но, как в «Пиковой даме», «тайная недоброжелательность», а попросту – зависть, находилась неподалеку. Все знали: в случае несогласия по какому-либо вопросу Блюмин может высказаться прямо, не увиливая.
Так, успешно начав в качестве зав. музыкальной частью драмтеатра сотрудничество с П. Л. Монастырским, Марк Викторович вскоре вышел из игры: слишком разными были их критерии оценок как творческих устремлений, так и человеческих поступков.
«Дар божий» всегда оставался для Блюмина в искусстве главным. Регулярное обсуждение прошедших концертов было уроками профессии, воспитания и формирования вкуса. Я на всю жизнь запомнила его уроки мудрости, хотя, думаю, что далеко не все, к сожалению, усвоила.
***
Г. П. ПРОВАТОРОВ был приглашен Блюминым на закрытие сезона 1971 года. Геннадию Пантелеймоновичу было 42 года, он был зрелым сложившимся музыкантом, за плечами которого была шумная московская премьера «Катерины Измайловой» Д. Шостаковича в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. В оркестре у Проваторова впервые в жизни в оркестровой яме играл М. Ростропович. Запись оперы была удостоена Гран-при в Париже…
В тот момент с Проваторовым, бывшим главным дирижером МАЛЕГОТа, случилась беда. Придя на вечерний спектакль ранее обычного, он решил выйти и посидеть в скверике с аникушинским Пушкиным, но нечаянно заснул. Спектакль был сорван. Большой скандал был завершен увольнением по статье.
Блюмин срочно приглашает Проваторова на гастроли и зовет меня на репетиции, после которых мы едины во мнении – заполучить Маэстро на постоянную работу. Тут же на нашем пути возникает соперник – Саратов. «Чем Саратов привлекательнее Куйбышева?!» – спросите вы. Консерваторией!!!
Во-первых, Проваторову в Саратове наряду с руководством оркестром предлагалась работа в консерватории. Во-вторых, все вопросы формирования творческого состава оркестра решались значительно легче и качественнее. Был выбор. В Куйбышеве при полном отсутствии выбора каждый музыкант – это еще и квартира.
Но мы с Марком Викторовичем включаем в единомышленники начальника управления культуры Бориса Ивановича Шаркунова и смело вступаем в бой. На нашей стороне – два веских аргумента: репертуар на предстоящий сезон, сверстанный с учетом всех творческих интересов Маэстро, связанных со 100-летием А. Скрябина, исполнением произведений Малера, Брукнера, Р. Штрауса, доселе не звучавших в Куйбышеве, и гарантия изменения формулировки об увольнении в трудовой книжке.
Марк Викторович вскоре по состоянию здоровья переходит на работу в лекторий, возглавив его художественное руководство. Мы с Борисом Ивановичем во время каждой командировки в Москву уговариваем, просим заместителя министра культуры РСФСР В. В. Кочетова выдать Проваторову новую трудовую книжку (в то время главные дирижеры были номенклатурой министерства культуры РСФСР).
Сдержать слово – дело чести. Но взамен – десятилетие работы Маэстро, значительно расширившего диапазон слушательских интересов и пристрастий и все творческие задачи решавшего на высочайшем исполнительском и этическом уровне. Он всегда стремился приглашать на гастроли самых лучших дирижеров и исполнителей и никогда не боялся сравнений.
Быстрый рост исполнительского мастерства оркестра обеспечивался тем, что кроме самого Проваторова за пультом постоянно появлялись такие выдающиеся дирижеры, как Е. Светланов, Ю. Симонов, Н. Ярви, Р. Матсов, М. Ростропович, М. Плетнев, болгарин Д. Димитров.
Светланов и Плетнев выступали и как пианисты, Ростропович неоднократно солировал на виолончели. Талантливая молодежь – Г. Жислин, пианисты Б. Петрушанский, Е. Могилевский, М. Петухов – с удовольствием сотрудничала с нашим оркестром. Маститые композиторы – Т. Хренников, А. Эшпай, Б. Чайковский, С. Слонимский, Д. Кабалевский, А. Хачатурян, В. Овчинников, К. Хачатурян, О. Тактакишвили – доверяли Проваторову первые исполнения своих сочинений. В программах Проваторова постоянно звучала музыка любимого Шостаковича. Неоднократно его творчеству посвящались монографические фестивали.
Столичная критика внимательно следила за программами Проваторова, из подполья вылезли яркие местные критики, почуявшие, что можно писать, не вступая в компромисс со своей совестью. На всесоюзных и всероссийских смотрах отмечают успехи симфонического оркестра Куйбышевской филармонии и его руководителя, смелую репертуарную политику и огромные заслуги в пропаганде сочинений современников.
Но самое интересное заключалось в том, что Геннадий Пантелеймонович, числившийся по разряду «гениев» у самого Светланова, постоянно убеждал меня, что музыкант он средний, но вот дипломат – неординарный. Когда он сказал мне об этом впервые, я подумала, что он шутит, и имела неосторожность рассмеяться (дипломатии он был лишен абсолютно).
Это была наша первая ссора. Слава богу, что «дипломат» все, кроме музыки, забывал быстро, и новая творческая идея овладевала им безраздельно.