Наследие: ,

Дневник эпохи катастроф

20 декабря 2015

Андреев

Издан дневник русского писателя Леонида Николаевича Андреева, создававшийся им в 1914 – 1919 годы.

Какие литературные тексты мы обычно читаем? В первую очередь художественные произведения – романы, рассказы, поэмы, стихотворения, пьесы. Но порой в поле нашего внимания попадают и, так сказать, сопутствующие тексты, создаваемые писателями, – их дневники, обширная переписка, записные книжки, рабочие записи. Это неслучайно, ведь творческий пишущий человек созидает вокруг себя огромное вербальное пространство.

И во всем, за что бы он ни брался, он может быть оригинален и ярок. Потому и возникает наш читательский интерес к этим сопутствующим текстам – за ними стоит незаурядная Личность, во всей совокупности своих мнений, оценок, пристрастий, неприятий и т. д. Литературоведы нашли для обозначения таких материалов специфический термин – «несобственно-художественное творчество».

Такие тексты полезно не только читать, но и перечитывать, ведь меняется время и соответственно меняется оптика восприятия написанного. Об опыте такого перечитывания и пойдет речь.

Зарубежные исследователи Ричард Дэвис и Бен Хеллман подготовили к изданию и добросовестно прокомментировали дневник русского писателя Леонида Николаевича Андреева, создававшийся им в 1914 – 1919 годы. Это пронзительный по своему трагизму дневник. Публикаторы не ограничились только корпусом дневниковых записей, но включили в том с красноречивым названием «S.O.S.» ** переписку писателя, его статьи и интервью, воспоминания современников, фотографии.

Дневник Леонида Андреева – это откровенный разговор с самим собой, пространство авторефлексии, нелицеприятное зеркало, в которое пристально вглядывается писатель, оставаясь недовольным собой, сетуя по поводу упущенных возможностей, стремясь понять логику (или алогизм?) переменчивой судьбы. Многие страницы дневника написаны в ночные часы во время острых приступов депрессии, свидетельствуют о мрачном мироощущении автора. Через весь текст сквозным пунктиром проходят две неизменно тревожащие писателя мысли, два вопроса, обращенные и к самому себе, и к окружающим: «Почему я остановился?» и «Почему меня забыли?».

Говоря современным языком, Андреев был поистине культовым писателем, кумиром, от которого постоянно ждали нового текста-потрясения. Писателя, имевшего действительно грандиозный, ошеломительный успех, получавшего целые горы писем от страстных поклонников, не на шутку пугает собственная остановка в творчестве.

А второй вопрос был уже обращен к миру литературному и к миру внешнему (пространству современной писателю социокультурной действительности). Да, в писательском мире происходили неизбежные изменения. Очередные литературные сезоны знаменовались появлением новых кумиров. Леонида Андреева постепенно забывали. Неотвратимо менялся и внешний мир. Европа и Россия были полны явных признаков катастрофизма бытия. В августе четырнадцатого грянула война. Война страшная – и по масштабу, и по наличию новых примет: с отравляющими веществами, с обилием техники, с континентальным размахом. Скоро ее назовут «первой мировой», «великой войной».

Собственно, дневник Андреева и начинается с записи, связанной с реалиями военного времени. Запись фиксирует сцену прощания с братом, отъезжающим на фронт: «Сегодня, 15-го августа, я, может быть, в последний раз виделся с Андреем. <…> И пока он ел и пил в Анином кабинете, я говорил ему все только хорошее о войне, а сам смотрел вторыми настоящими глазами, запоминал движения и лицо. И когда он попросил ветчины ему на дорогу, то я запомнил ветчину; на белой тарелочке полукруглые, с жиром, действительно приятные ломти. Было очень радостно, что он попросил этой ветчины, точно в чем-то и мы помогли, и тут же горько и стыдно, что так мало, какой пустяк: ветчины! <…> Говорили о многом, а самого главного – боится ли он идти и думает ли, что может быть убит и что это свидание может быть последним и что отсюда для нас он, может быть, идет в бесконечную смерть – этого нельзя было ни спросить, ни сказать».

Тревожное предчувствие, касавшееся этой войны, к счастью, тогда не подтвердилось: брат Андрей провоюет всю войну, до 1918 года, вернется живым. Однако вскоре все же погибнет, уже в 1920-м, в Сибири.

После революционных событий 1917 года произошло отделение Финляндии, и Леонид Андреев, практически безвыездно проживавший в своем доме в Ваммельсуу, неожиданно для самого себя оказался в эмиграции. Разумеется, это драматическое обстоятельство повысило градус пессимистических настроений писателя. Его дневник этих лет становится подлинным литературным убежищем, спасением от одиночества, приобретавшего уже широкий экзистенциальный смысл. Сиротство, оставленность человека миром становились тотальными. Возникал вопрос: а может ли вообще выжить писатель как приватный человек в эпоху слома эпох?

Андреев пишет о позитивных ценностях такого приватного человека, помогающих сохранить присутствие духа в самую тяжелую минуту: «Живем мы совершенными Робинзонами, и это было бы невыносимо, если бы не дети. Вот кто придает смысл даже этой жизни, и только теперь, за этот каторжный год, я оценил их значение. Останься мы только взрослые: мать, Анна, Наташа и я, было бы глупо до ненависти друг к другу, до невозможности смотреть в глаза от стыда и бессмыслицы. С детьми мы составляем, сколько нас ни мало, целое человеческое общество, человечество, со всеми возможностями, в него заложенными: бессмертием, преемственностью, и жизнью идей, совершенствованием, любовью, ревностью, страданием и гениальностью. Перенеси нас в таком составе, как дерн на лопате, на какой-нибудь истинно необитаемый остров, мы будем жить и положим начало новой Америке или Австралии».

Рядом с горькими рассуждениями о приближающейся старости, сетованиями на недомогания мы находим вдруг строки, свидетельствующие о почти мальчишеской целомудренной влюбленности, нахлынувшей на стареющего писателя, влюбленности в дочь Евгения Чирикова Людмилу. Эти записи обозначают еще таящиеся в душе нерастраченные запасы нежности и жажды счастья.

Может ли писатель быть вне схватки, над схваткой? Может ли обрести душевный покой? Наверное, может, если имеет крепкие нервы и здоровое сердце. Но у Леонида Андреева ни того, ни другого не было. 12 сентября 1919 года в Нейволе, на даче друга – врача и литератора Ф. Н. Фальковского, – писатель скончался от сердечного приступа.

Смерть Леонида Андреева была воспринята российской литературной интеллигенцией как знаковое событие. Их было несколько – этих в самом деле знаковых смертей, запечатлевшихся в сознании современников. Вот, скажем, три смерти 1921 года. 7 августа умирает Александр Блок, не выдержав столкновения со временем, – «от отсутствия воздуха». В ночь на 26 августа расстрелян Николай Гумилев. 25 декабря умирает в Полтаве Владимир Короленко, писатель-правозащитник, ходатай по делам людским, активный гуманист, писавший пронзительные и гневные письма Луначарскому по поводу бессудных расстрелов. Эти смерти обозначили рубеж – уходила прежняя литературная эпоха с ее бесспорными властителями дум, с ее событиями, гуманистическими надеждами и ожиданиями.

Любая смерть культурного деятеля, помимо неизбежной скорби и итоговой оценки пройденного почившим творческого пути, порождает и вопросы о задуманном, но неосуществленном. Примечательно, что 9 сентября 1919 года Леонид Андреев пишет из Финляндии публицисту В. Бурцеву: «Таким образом, я окончательно решаю плыть в Америку, рассылаю письма, телеграммы и запросы. Пока ни на одно ответа не имею, но с упованием жду. Пишет мне о какой-то работе в Лондоне Н. К. Рерих, чудесный человек и мой большой друг, но в чем дело, еще не знаю. Во всяком случае, по дороге в Штаты, я пробуду некоторое время в Лондоне, а если будет возможность (виза), то приеду в Париж исключительно для беседы с Вами и согласования действий».

Возможно, задуманная заокеанская поездка встряхнула бы писателя, вывела его из глубокого депрессивного состояния. Кто знает, может, такая поездка стала бы продуктивным началом нового, уже «американского» периода творчества…

Русская литература первой половины ХХ века была богата литературными дневниками. Достаточно вспомнить дневники Бунина, Пришвина, Чуковского. И невыносимо грустно, если в зеркале такого дневника отражается не мирная мозаика повседневности, а кровавая эпоха грандиозных катастроф.


 

Андреев, Леонид. S.O.S. : Дневник (1914-1919); Письма (1917-1919); Статьи и интервью (1919); Воспоминания современников (1918-1919) / Вступ. статья, составление и примечания Р. Дэвиса и Б. Хеллмана. – М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1994. – 598 с., илл.


 

Сергей Голубков

Доктор филологических наук, заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы СамГУ.

Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета», № 20 (87) за 2015 год

 

pNa

Оставьте комментарий