Женщина

Обычно, когда пишут статьи или делают телепередачи о самарских красавицах, обязательно рассказывают о Сандре Курлиной, хозяйке чудесного самарского особняка, в котором расположен ныне Музей Модерна. Получается, и в вопросе женской красоты, моды, идентичности в нашем городе сформировался стойкий стереотип: «Самарская красавица – Сандра Курлина».

Конечно, раскрасавица! Конечно, умница! Блистательно выезжала в дорогих экипажах в сонную тишь пыльных мостовых. Уютно прятала симпатичные щечки в дорогие меха. А как насчет тех женщин, которым не посчастливилось иметь шикарный особняк, оборудованный по последнему слову техники и поэтизированный изгибами модерна?..

Менее распространенный в широких кругах пример самарской женщины, но все же любимый литературной общественностью – Александра Бостром, мать А. Н. Толстого, и ее совершенно выдающийся для дореволюционной России поступок во имя любви…

А если посмотреть на проблему не со стороны великих личностей, знаменитых женщин, а взглянуть на обывательскую среду, на «маленького человека», на рядовую жительницу города – какой она была?

Приезжие в наш город мужчины, ну, такого возраста, которые еще застали советский Куйбышев, часто жалуются, как будто между прочим, на «грубую самарскую бабу». Мол, злая такая и ядреная баба обитает в городе на Волге. Но уехавшая в эмиграцию во Францию еще в советский период одна из самых шарманных женщин нашего города, увидев которую, я сразу же приняла когда-то решение поступать на истфак КуГУ, Нина Порываева, заметила в Париже, на крыше универмага La Samaritaine , что только в Самаре существовала раньше бесподобная протяжная и мелодичная женская речь. А дородную женскую самарскую красоту она называла «самарская божественная телесность».

Спасибо предпринимателю, краеведу и художнику Константину Павловичу Головкину! В своей краеведческой картотеке он описал быт самарцев, в том числе и самарских торговок: «Весною с открытием навигации и приходом первых пароходов из Астрахани по городу, по улицам начинали ходить торговки, продающие прибывшую воблою рыбу, нося ее связками на коромысле и предлагая нараспев: «Ры-ыбы воблой! Ры-ыбы!». С появлением из Ставрополя «посудин» с луком – предлагали: «Лу-уку зеленого! Лу-уку!». Позднее торговали цветами и главным образом только ландышами, за которыми ходили в леса нынешних волжских дач, Барбашиной поляны и Сорокиных хуторов. Разносили их по городу в решетах, выкрикивая: «Ландышев кому надо! Ландышев!». В остальное время лета разносили фрукты и ягоды местных садов, которые обыкновенно носили на плече в «ночевке» и звонко нараспев кричали: «Клубники шпанской! Клубники! Малины садовой! Малины! Вишоны садовой! Вишоны! Яблоков садовых! Яблоков!..».

Или у Алексея Толстого в «Хождении по мукам»: «Навстречу проплыла лодка, полная народу. Три мещанки в зеленых и пунцовых кашемировых платьях грызли семечки и плевали шелухой себе на колени. Напротив сидел совершенно пьяный горчишник, кудрявый, с черными усиками, закатывал, точно умирая, глаза и играл польку на гармонике. Другой шибко греб, раскачивая лодку, третий, взмахнув кормовым веслом, закричал Семену Семеновичу: «Сворачивай с дороги, шляпа, тудыть твою душу». – И они с криком и руганью проплыли совсем близко».

Не могу в этом отношении не отметить, что К. П. Головкин описывал таких же хулиганов-современников, «горчицу – горчишников»,  без оскорбительных коннотаций, душевно, с юмором и исследовательской трепетностью: «В настоящее время этот тип самарского обывателя…ещё не совсем исчез, он только выродился, изменился и благополучно здравствует под именем хулигана. Внешний вид горчишника в недавнем сравнительно прошлом был таков: чёрный костюм, короткий пиджак, брюки или штаны, забутые в непременно лакированные с блестящими на солнце голенищами сапоги, иногда жилет; вышитая или ярко цветная навыпуск рубаха, подпоясанная шнуровым поясом, непременно с кистями, видными из-под пиджака. На голове картуз, изменявшийся благодаря «моде» то с широким блинообразным верхом, то совершенно почти прямым. Картуз надет как-то небрежно, «лихо», далеко назад; он не закрывает густой спускающийся низко на лоб клок волос – «чолку». За голенищем сапога или нож или гирька на проволоке. Лицо красное, заветренное, грубое, совершенно не интеллигентное, с резко выступающими жевательными мышцами, способными во время драки откусить нос или палец у своего противника. Походка качающаяся с боку на бок, как бы у выпившего, задевающая прохожих. Иногда с железной тростью, иногда с гармошкой. Ходили горчишники большей частью партиями со свистом, песнями, громким хохотом и грубой руганью. Горе прохожему, если он встретится с двумя-тремя такими господами – лучше воротиться назад или перейти на ту сторону улицы… Лиц, прилично одетых, «горчишник» не выносил, называя их за «белый воротничок» «белогорликами»… Старожилы передавали, что, главным образом по зимам, на некоторых улицах проходили жестокие кулачные бои…»

***

Женщины-мещанки Самары были… обыкновенными женщинами. Они страдали, когда их обижали, но действительно умели сражаться за свои права, когда мужья уже совершенно превращали их жизнь в сплошную безнадегу. Это было связано в первую очередь с тем, что в мещанском сословии существовала так называемая «паспортная зависимость».

Для мещан были введены срочные паспорта (в отличие от бессрочных для представителей других, более высоких сословий), которые получались в мещанских управах при условии отсутствия недоимок по сословным и общественным сборам. Без паспорта мещанина, застигнутого полицией в городе, к обществу которого он не был приписан, могли выслать к месту приписки в арестантских одеждах и под конвоем. Поэтому паспорт был главным условием мещанской мобильности в границах империи. А что касается мещанок, то паспорт могли получать только девицы или вдовы, а замужние женщины вписывались в паспорта своих мужей или им выдавался вид на жительство только с согласия мужа. Вот с этим-то и были связаны разные болезненные для женщин ситуации. С другой стороны, сбежавшего мужа тоже можно было вернуть домой, если сообщить в управу, что он бродит где-то по империи без паспорта.

2 февраля 1898 года самарский мещанин Парамон Прянишников написал заявление на имя мещанского старосты: «Имею честь просить Ваше степенство законной моей жене Елене Васильевне Прянишниковой Невыдавать Положительно ни какого Письменного вида на жительство не только в иногородни места но и в самом городе Самаре без моего нато Письменного согласия или личной явки в Мещанскую управу в следствии ея Елены Прянишниковой безнравственного поведения».

А 8 августа на имя самарского губернатора поступило прошение от самарской мещанки Е. В. Прянишниковой: «Муж мой самарский мещанин Парамон Николаев Прянишников, вот уже четвертый год, как бросил меня, не давая мне не только что на прокормление, но постоянно бил меня, в виду чего и не имея при себе какого либо документа, я нахожусь в крайне безвыходном положении, а потому желая поступить куда либо на место и там добывать себе средства к жизни, я обратилась в самарскую мещанскую управу с просьбой о выдаче мне свидетельства на проживание, но Управа в выдаче мне такового отказала, требуя на то согласие мужа, тогда как я и сама не знаю где он в настоящее время находится. Объяснив такое мое безвыходное положение Вашему Превосходительству я имею честь покорнейше просить о производстве о вышеозначенном полицейского дознания предписать самарской мещанской управе на основании Высочайшего Положения 7 июля 1897 года выдать мне годовой паспорт на проживание. Справедливость объясненного мною могут подтвердить симбирская мещанка Марья Павловна Счастливцева, проживающая во второй части г. Самары по Казанской улице в доме Павлова и мещанка… Кашина».

Паспорт Прянишниковой выдали.

***

Подтверждение тому, что самарская бюрократия и паспортный контроль помогали мещанским жёнам призвать к порядку их мужей находим в деле 1863 г., когда жена самарского мещанина Степана Андреева Мельникова, Татьяна Иванова обратилась с просьбой о помощи в городскую думу. Городской голова отправил все документы в земский суд, было проведено следствие по розыску блудного мужа. Когда же данный мещанин был найден, жена уже проживала вместе с ним. «7 числа ноября минувшего года муж мой Степан Мельников, из г. Самары от меня тайным образом уехал в село Русскую Селидьбу Самарского уезда, где и по настоящее время имеет проживание без всякого письменного вида, меня же с малолетним сыном оставил не при чём, почему я крайно имею нужду в содержании себя с сыном, а потому прошу Городскую Думу, сделать распоряжение о высылке в г. Самару мужа моего, по прибытии в г. Самару обязать его надлежащею подпискою в том. Что бы он содержал меня так, как велено законом и не доводил меня до крайней нищеты. На что и буду ожидать надлежащего удовлетворения (к сему объявлению руку приложил самарский мещанин Михайла Фёдоров)».

Пристав второго стана спустя какое-то время (в границах 1863 г.) докладывал в земский суд: «Имею честь донести, что самарский мещанин Степан Мельников проживает в с. Русской Селитьбе по паспорту, одномесячному билету, выданному из Городской Думы, тут же с ним живёт просительница жена его татьяна иванова и малолетний сын, а потому высылку Мельникова в г.Самару не нахожу нужным, что же касается до билета, …то…можно выслать в думу».

***

В 1892 г. в самарскую мещанскую управу поступило заявление от мещанки Ефросиньи Кузьминой  Гнеушевой с просьбой вернуть ей блудного мужа, уехавшего вместе с цирком, на основании того, что он проживает без вида на жительство: « Муж мой… в настоящее время как мне известно из письма г. Управляющего Цирком Никитина-Миссури находится в г. Киеве при цирке Никитина шорником без всякого документа на жительство несмотря на то, что мною неоднократно были подаваемы прошения г. Харьковскому и Курскому полицмейстерам, Самарскому и курскому губернаторам и в Самарскую мещанскую управу В этом же письме г. Миссури высылая в мещанскую управу 3р. просит меня, чтобы я не препятствовала к выдаче документа моему мужу, при чём высказывает, что если я не вышлю паспорт, то ему придётся платить штрав…Покорнейше прошу Ваше высокоблагородие сделать зависящее распоряжение о немедленной высылке мужа моего…в Самару как не имеющего никакого вида на жительство…».

По всей видимости, Ефросиньи не удалось вернуть мужа из Киева. Цирк, по её сведениям, переехал в Курск. И вот уже она пишет письмо курскому полицмейстеру: «Его высокородию г. Курскому полицмейстеру /…11 ноября сего года мною было подано прошение г-ну самарскому губернатору, чтобы он сделал зависящие распоряжения о не выдаче моему мужу Алексею Васильеву Гнеушеву паспорта на свободное проживание, в виду оставления меня с детьми без всяких средств к жизни, т.к. муж мой в июне месяце уехал от меня тихообразно с цирком Никитина в Нижний Новгород. Не оставив мне на пропитание положительно ни одной копейки, почему я как больная женщина сильно бедствовала не получая от него и по отъезде ни одной копейки. Затем мною было написано прошение г. Харьковскому полицмейстеру об обязании мужа моего Алексея…подпиской о немедленном выбытии в г. Самару к своей семье. Т.к. у мужа моего документ только на 1 месяц и уже несколько месяцев просрочен./ Ныне узнав, что цирк Никитина находится в г.Курске, я в виду выше изложенного имею честь просить…».

К делу мещанина Гнеушева был приобщен полицейский протокол, составленный околоточным надзирателем Дворцово-Полицейского участка г.Киева Якубовским на основании предписания Киевской городской полиции от 27 января 1893 г.. Полицейский чиновник писал: «…14 января прибыв в цирк Никитиных разыскивал там Алексея Гнеушева и нашедши его, требовал предъявить документы о его самоличности, но Гнеушев пояснил, что документа о самоличности не имеет в настоящее время, раньше имел месячный билет…но т.к. билету тому срок окончился примерно 6-7 декабря 1892 г., то он послал его с 5 руб. для перемены на новый…Предъявил два свидетельства о приписке и отбытии воинской повинности…».

Околоточный надзиратель составил протокол. Однако, решено было Гнеушеву предоставить двухнедельный срок для того, чтобы «исходатайствовать» себе новый паспорт. В мае 1893 г. из киевской полиции направляли ещё запрос в самарскую мещанскую управу о том, как обстоят дела с Гнеушевым. После этого блудный муж и его настойчивая жена исчезают из делопроизводственной документации.

***

Интересный пример прямо противоположного поведения мещанки, не желающей иметь ничего общего с мужем-«альфонсом», обнаруживаем в делопроизводстве думы за 1863 год: «В Самарскую городскую думу самарской мещанской жены Прасковьи Ефимовой Леонтьевой докладная записка. Со дня своего вступления в супружество я выношу от мужа своего постоянные претеснения и преследования. Разойдясь со мной назад тому ближе года, по собственному желанию, он оставил меня без всяких средств к жизни, даже почти без платья, которое было отчасти продано и отчасти заложено для удовлетворения его же разным надобностям. В то время, когда я, перебиваясь с гроша на грош жила у сестры своей в материнской келье и не имела ничего, а равно не могла и ему чего-либо доставить, он, мой муж, оставлял меня в покое, и на образ жизни моей не обращал никакого внимания. Равным образом он не обращал на меня, как будто я вовсе для него не существовала, – никакого внимания и в ту пору, когда я проживала в модных магазинах; но только лишь разведал, что я, отошедши от модистки, живу сама по себе, работаю на некоторых лиц и кроме того нахожусь в услужении у двоих чиновников, доставляющих за это мне содержание и квартиру и кроме того платящих за мои труды, – муж мой тотчас же заявил на мою жизнь свои претензии с целью, чтоб я, – взяла его с собой жить и опять прожила с ним все, что только я могла приобрести своими трудами; а он бы в это время ничего не делал и ел даровый хлеб, и проживал бы по прежнему всякую добытую мною копейку. Как жена своему мужу – я обязана с ним жить, но покорнейше прошу городскую Думу обязать его, чтоб он – во 1-х не мучил меня теми истязаниями, которые я от него выносила… и на которые уже жаловалась Градской Думе; а во 2-х доставал мне все средства к жизни; а в противном случае предоставил бы мне право жить независимо от него своими работами, которых я найду себе столько, чтоб прокормить самою себя и которыми вовсе не намерена кормить мужа и поощерять его к пьянству и разврату».

Грамотность письма на фоне других мещанских писем объясняется тем, что героиня самостоятельная городская барышня, для провинции в определенной степени даже эмансипированная. К письму она «руку приложила». Или письмо написано достаточно грамотным горожанином, вполне возможно, из тех, у которых Прасковья работала в услужении.

***

Но «эмансипированная» Прасковья скорее выступает как исключение. В основном паспорта необходимы были женщинам для устройства на работу с одной целью: выжить с детьми, оказавшись брошенными мужьями.

Некоторые мужья писали прошения в думу с целью напомнить чиновникам, кто в мещанском доме хозяин: «Самарского мещанина Василия Степанова Бабушкина прошение. Жена моя Агрофена Иванова с малолетней дочерью Елизаветой неизвестно куда, без моего позволения в 1866 г. из г. Самары скрылась. На проживание она… получает из думы паспорты или билеты, а как по статье… жена обязана жить вместе и по статье… в непосредственном послушании к мужу… просить думу более жене моей паспортов не высылать и сообщить где она живет и немедленной высылке ее в г. Самару. 1868 г.».

Василий, отправляя прошение в думу, не забыл, по все видимости, с кем-то посоветоваться о тех статьях законов, в которых речь шла об обязанностях жены. Думе отстаивать интересы женщины в данном случае не было резона, и она выдала справку: «Аграфене был выдан паспорт на один год 1867 г…. так как срок паспорта уже истёк, то вновь паспорта не выдавать».  

В 1890 г. самарский мещанин, ефрейтор запаса Михаил Петров Пашкин писал в мещанскую управу заявление: «Минувшего 1889 г. 2 октября месяца я был повенчен по первому браку с девицею самарской мещанкою Екатериной Ивановой Поповой. Как видно что жена моя Екатерина Иванова ныне Пашкова оказалась дурного поведения и в настоящее время от меня самовольно удалилась… покорнейше прошу жене моей… без ведома моего паспорта… не выдавать».

Козьма Конатов оказался более детален в своём заявлении о запрещении выдавать паспорт жене, из которого мы узнаём следующее: «так как моя жена законная уже не живёт со мной…4 года, и притом имеет у себя лёгкое поведение которое посрамляет моё имя…известна на всю Самару…». Никита Осипов вообще не видел свою жену Матрёну Порфильевну около 15 лет, её местожительство ему также неизвестно, поэтому «в случае явки моей жены паспорта ей не выдавать». Мещанин Андрей Захаров просил не выдавать письменного вида жене Марине, «так как она со мной не живёт а ведёт жизнь развратную».

Мещанскому старосте понадобилось разъяснение от губернатора закона от 12 марта 1914 г. о выдаче паспортов и видов на жительство замужним женщинам без согласия мужа. Губернатор так и приписал в своей разъяснительной записке: «Можно».

С 1903 по 1916 год председателем мещанской управы (мещанским старостой) Самары был Степан Матвеевич Евсеев. К нему и писала молодая особа, мещанка Самары, проживавшая в 1916 г. в Бузулуке: «Милостивый государь Степан Матвеевич! Я посылала Вам свой паспорт, чтобы Вы мне его переделали. Но до сих пор не получила…» Следом приходит телеграмма: «Покорнейше прошу скорее выслать его [паспорт – З. К.], т. к. 8 октября я уезжаю в Хабаровск».

Далее в письме от 5 октября барышня пишет: «Что за причина задержания? Меня это волнует. Скоро ведь две недели, как я его вам отослала. Вас просил наш папа. С полицией неприятно дел иметь да и задержать могут лишних несколько дней. А мне каждый день дорог. Елена Михайловна Коновалова».

В письме от 9 октября Елена Михайловна пишет: «Милостивый государь Степан Матвеевич! За сообщение мне о моем паспорте благодарю вас. Теперь вынуждена сказать вам о том, как бы не вышло какое недоразумение ввиду того, что у меня не было документов, я вынуждена была жить гражданским браком. Мои родные против гражданского брака. Когда я попала к своему жениху, то им сообщила, что вышла замуж, но в действительности я жила гражданским браком. Вот только теперь я хочу уже обвенчаться. Но мои родные, больше чем уверены, что я уже обвенчана! И я теперь боюсь, как бы не обнаружилось и они не узнали бы о моем гражданском браке. Вдруг у них что-либо запросит полиция? Конечно, они уверено так скажут, что я замужем. Вот тут то и может выйти недоразумение очень беспокоюсь! Я покорнейше прошу Вас нельзя ли полиции помимо их моих родных навести обо мне справки? С почтением к Вам Е. М. Коновалова»…

***

Я решила написать эту статью и посвятить ее женщинам, потому что вдруг, как лакмусовая бумажка, на себе, в дискуссии на статью о «фурагах» **, ощутила, что мужчины разучились разговаривать с женщинами. Может быть, конечно, это мы, женщины, в погоне за эмансипацией развинтили в них какие-то сдерживающие механизмы, но…

О чем бы я ни писала в самой статье – основная мысль в названии. Мужчины, не забывайте, что рядом с вами – женщины: чуткие, ранимые, любящие, просто очень эмоционально воспринимающие жизнь. Ну и, конечно, слегка провокаторы. А вы – не поддавайтесь, вы же мужчины!

Зоя Кобозева

 Доктор исторических наук, доцент Самарского университета.

Фото из архива автора

** Крутится-вертится шарф голубой // Свежая газета. Культура. – 2016. – № 4. – С. 5.

Полный вариант статьи, опубликованной

в издании «Культура. Свежая газета», № 6 (94) за 2016 год