Бывший восточный ресторан «Бухара» на улице Куйбышева, 96 этой осенью превратился в арт-бар «Party Hard» – самую неоднозначную и трэшевую концертную площадку города.
Ленор Вишневская поговорила с промоутером и арт-директором бара Анатолием Доровских (Evil Electro) о политике места и о том, почему в Самаре так плохо с клубными заведениями.
— Расскажи о концепции «Party Hard». Есть ли какие-то отличия от концепции твоей прежней площадки в баре «По ту сторону»?
— Концепция, по большом счету, не изменилась. Просто новая площадка в два раза больше прежней и дешевле раза в три. Здесь есть еще и технические моменты (более хитрая геометрия), ну и само помещение нам больше нравится.
— Ты встаешь в последовательную оппозицию моде, условно говоря, хипстерской культуре…
— Ну, какая хипстерская культура, её же нет. Когда-то они были модные, но сейчас субкультура изменилась, и это уже не так круто для них же самих. Сейчас «хипстерская культура» – это просто слова, которые не имеют внятного содержания, но сами хипстеры на них реагируют, и порой болезненно, поэтому я их иногда дружески троллю, назовем это так.
— Просто бросается в глаза, что ты без разбора собираешь все немейнстримовые явления – культуру андеграундных рейвов, «немодный» рок, откровенный трэш вроде Пистолетова или Барецкого – кажется, что единственный принцип отбора для тебя: всё хорошо, что не хипстерский мейнстрим. Но дело в том, что публика рейвов и публика Барецкого – это, вообще говоря, разные люди. Кто вообще твоя публика, и есть ли она?
— Ну да, мы пытаемся смешивать разные вещи и разную публику. Потому что в разных стилях есть кал, а есть хорошие вещи. И взять отовсюду что-то хорошее и смешать на одной площадке – это, можно сказать, у нас стратегическая задача такая: талантливо перемешать несмешиваемое. На нас хипстеры вот и ругаются из-за этого. Поэтому публика «Party Hard» – это, конечно, разные люди, но эти люди из разных культур приходят на интересую им площадку, там знакомятся друг с другом и с какими-то неизвестными им до этого музыкальными явлениями, и так наращивается публика заведения. Вот «Девушка школьника» – такая модная молодежная московская группа, и им неожиданно понравилось творчество самарской труппы «Space Beatlos», они подружились и в феврале у нас на одной сцене выступят.
Есть несколько промо-групп, которые с нами работают, и у них могут быть разные направления. Вообще же мы стараемся вводить интересные вещи, которые здесь не востребованы. Нам интересно искать. Вот тебе как журналисту деталь: весной приводили того же Барецкого, и наш друг Матвей привозил Пистолетова – а недавно в Москве было мероприятие, где Барецкий и Пистолетов на одной площадке выступали. В связке. И эта связка у нас раньше образовалась. То есть тут мы впереди столицы были.
— Слышала, что ты много ездил по европейским тусовкам и видел тамошний опыт организации работы андеграундных клубов. Ты что-то оттуда заимствуешь?
— Да, было такое, но это было достаточно давно. Как и в любой сфере: человек печет блины, а ты рядом стоишь, пытаешься повторить, как он работает. Те места, где я был, кардинально отличаются от того, что здесь, в Самаре, происходит. И я стараюсь делать так же, иногда получается, но в этом не всегда есть наша заслуга. Просто есть активы, которые мы задействуем при организации клуба, и ничего другого с такими активами мы сделать и не можем. Например, тебе надо на организацию клуба столько-то денег, а их нет. Есть сумма в пять раз меньшая. Приходится как-то выкручиваться, что-то придумывать. И это иногда получается похоже на какие-то европейские андеграундные площадки. Все клубы с небольшими бюджетами немного похожи друг на друга.
— Сейчас «Party Hard» является одним из трех-четырех клубных мест в Самаре, куда вообще можно пойти. Все остальные позакрывались. Перестали работать «Steam Blues» и «Саша», еще раньше закрылся «Здесь». У твоей площадки почти не осталось конкурентов.
— Прямых конкурентов нет, да, потому что все делают разные вещи, у всех своя ниша. В Самаре, кроме «Party Hard», есть и другие хорошие площадки – «Comprendo» вот открылся, «Подвал» всё существует. Их мало и не хватает, но живые концерты спокойно можно делать. Все заведения, которые закрылись, были достаточно бюджетными. Допустим, люди открывают заведение – типа, у нас будет ресторан. Открывают ресторан, потому что им подвернулся где-то подвал съемный. Потом проходит год, а там нет людей, хотя хозяин сделал все, чтобы ему было самому там удобно и его трем друзьям. Потом приходят люди с предложением: давайте сделаем дискотеку, это молодежно – и вот примерно со «Стим Блюзом» такая происходила ситуация. Но потом закрылись – причина там в аренде, но еще, возможно, что просто надоело все, или не очень до конца понимали, что делали сами. Бывают такие ситуации, что человек-моторчик этого дела может выдохнуться, просто перегореть, потерять интерес к этому заведению как к бизнесу.
Если брать те клубные площадки, где могут выступать музыканты, то да, последние два года можно назвать печальными для них. Сейчас в Самаре их количество стремится к нулю. Почему так? Думаю, здесь нет какого-то заговора, просто так фишка легла. Те, что закрылись, имели каждый свои причины для этого, а новые не открываются, потому что экономически открывать площадки очень тяжело, и пока площадка выйдет на прибыль, надо год её раскручивать. В этом смысле «Здесь» – хороший пример: пока ребята вышли в рентабельность, они долго и нудно трудились.
— Почему в Самаре так плохо с клубами? Город с населением более миллиона — больше населения некоторых европейских столиц. Что с Самарой не так?
— Нет среднего класса, по большому счету. Его нет и в финансовом, и в культурном смысле. Когда чувак живет, работая по 14 часов в день, и денег ему хватает только, чтобы выживать – ему не до клубов обычно. А, кроме того, я прикидывал: открыть клуб в Берлине экономически в десять раз проще, чем здесь. И бюрократически – проволочек меньше, и ты можешь заниматься делом, а не отчетами. И есть такое представление, что Самара – город мещанский, в принципе, у нас люди могут тусоваться, но тяжело их раскачивать. Если брать шире, то в Хельсинки 250 тыс. население, но там много людей тусуются. А в России менталитет такой, и это не сейчас так стало: даже если взять и отмотать время назад, будет такая же ситуация.
— Ты раньше был анархистом и главным самарским анархо-экологом. Находят ли сейчас анархистские идеи какое-то отражение в принципах твоей работы?
— Есть идеология, и есть практика. Понятно, что у второго больше влияния в принципе, когда ты делаешь руками, а не сидишь и придумываешь. Бывает по-разному, в зависимости от ситуации. Тоже из практики приведу в пример один клуб в городе, там работали люди коллективом: несколько человек, которые менялись по должностям и делили доход между собой. Достаточно сложно представить, чтобы так работало что-то еще. А так – банки не грабим. (смеется)
— Если ли в России какие-то перспективы у клубной культуры сейчас, когда Крым наш, все кругом патриоты, и евро почти 60 рублей.
— Ну, а какая разница. Есть такая группа людей, которая будет развлекаться, что бы ни происходило. Если рынок шатнется, значит, артист меньше гонорар будет получать, вот и всё. Есть порядка 50-ти групп и артистов, которые постоянно турят, есть локальные группы, не может такого произойти, чтобы сфера вообще перестала существовать. Пример хороший – Ямайка. Раньше там все голодали, но у них появились саунд-системы, люди во дворах разворачивали какие-то колонки, ставили музыку и продавали дешевый алкоголь. Так что сферу просто так не убьешь, она может только уменьшиться или увеличиться, в зависимости от экономической ситуации. По моим прогнозам, к новому году у нас уже зарплаты бюджетникам задерживать будут, а дальше, возможно, и стрелять начнут. Но клубная сфера всё равно не может перестать существовать. Как дворники, например.
Беседовала Ленор Вишневская