1 октября в Художественном музее откроется выставка Юрия Роста «Групповой портрет на фоне мира». А 2 октября, в пять часов, состоится творческая встреча с этим великим, без преувеличения, человеком.
Самкульт специально нашел этот текст из «Новой газеты», в котором Юрий Рост рассказывает о своем посещении небесного брата нашего города — деревни Самар, затерянной в Гималаях, в княжестве Ло. Эта история, как и многие другие, произошедшие с Юрием Ростом, может показаться совершеннейшей фантастикой, даже сказкой. Но это правда. Деревня Самар в Гималаях действительно существует. Спросите об этом у Роста!
… Густо-синяя туча накрыла светло-серую скалу. За деревней Чейле, примостившейся на скале над Кали-Гандаки, крутой подъем по уступу глубочайшего каньона. Огромные каменные ступени, вырубленные в скале, — единственный путь к деревне Самар. Вид красного каменного «сфинкса» у крохотного поселения Гьякар, куда ведет умопомрачительный подвесной мост над ущельем, отвлекает от усталости, но не облегчает ее. Хороший Карма забрал рюкзак, чтоб я шел налегке. Витя и Эдик тоже освободились от лишнего груза. Сережа и Андрей, который выбирал нам ботинки (хорошие, кстати), со своими рюкзаками замыкают шествие. Шерпы же и коноводы шагают легко, словно на них не висит наша тяжелая поклажа.
Здесь грузы носят с детства. Ладные мужчины и женщины затаскивают на эти заоблачные высоты все необходимое для жизни — от еды до строительных материалов. Собственно, сейчас мы идем по старому торговому пути. Раньше караваны мулов и носильщиков шли из Мустанга с солью, а возвращались с рисом и другими товарами. Дети с малых лет приучаются носить грузы и ходят с ними, как без них. Женщины грузоподъемностью не уступают мужчинам. Прекрасная Лакшми на наших глазах заполняла водой кубовый бак на крыше трехэтажного дома в Ло-Монтанге, таская по лестницам сорокалитровые канистры, закрепленные лобным ремнем, и неизменно улыбаясь, как, впрочем, все, кого ты встречаешь. Улыбаются дети, мужчины, женщины, старики, которых здесь много, хозяева гостевых домов, монахи, ламы, наследный и не наследные принцы, и даже собаки от огромных пыльных тибетских мастифов до маленьких мохнатых апсо. Здесь никто не просит милостыню, здесь милость Божью зарабатывают чистым сердцем, верой и трудом.
Пройдя мимо дома, где вахтовым методом два брата живут с одной женой (то один, то другой поочередно уходят пасти скот на высокогорных пастбищах), мы оказались в Самаре в гостевом доме Намгяла Гурунга. Нам достались крохотные чистенькие комнатки с изрядным количеством китайских одеял и роскошным видом из оконца на снежники Дамдар Химал массива Аннапурны и на пик Тиличо, под которым расположилось высокогорное озеро, принимающее лавины и айсберги. На первом этаже стояли столы с лавками, горел очаг, и красавица-хозяйка в высокой ступе сбивала масло. Было тепло и уютно.
Нездешняя девочка Тенсинг
— Хорошо бы курочку, — мечтательно сказал Такнов, который вообще-то ест, что дают, но всегда мечтает о несбыточном.
— Тут я встретил старую знакомую, — Эдик галантно ввел в кухню симпатичную сестру хозяйки, которая держала в руке общипанную курицу.
Я вспомнил встретившихся нам в Джомсоме двух носильщиков с набитыми живыми курами клетками за спиной и понял, что они проделали неблизкий путь. Прекрасный вкус сваренной птицы свидетельствовал о жизни на природе, а крепость и жилистость свидетельствовали, что жизнь эта была долгой и счастливой. Витя предположил, что курица пришла к столу своими ногами. Добрая, однако, чарка рома «Кукури» и высота 3700 м объединила гостей и хозяев в радости. Скоро из соседних домов подтянулся самарский ансамбль песни и пляски в составе шести женщин. При свете крохотной лампочки, присоединенной к автомобильному аккумулятору, заряжаемому днем от солнечной батареи, они стали искренне петь монотонные песни, ритмично двигаясь по кругу.
В углу за столом сидела дочь хозяев — Ламу и Нямгала — маленькая Тенсинг и тихо наблюдала за происходящим.
Закончив программу, женщины сели на лавку рядком, но тут вышел Эдик и, найдя на своем айфоне подходящий репертуар, пригласил всех дам на танец. Когда отзвучали неизвестные в этих местах «шаланды, полные неведомой кефали», в исполнении одесского шансонье Валика Кубы, он снял шапку и обошел участников экспедиции. Ансамбль принял гонорар достойно.
Утром трехлетняя очаровательная Тенсинг молча смотрела сквозь стекло окна в горы. Потом она повернула голову и сквозь стекло объектива стала смотреть в меня.
Никогда раньше я не видел у ребенка такого взгляда.
— Может быть, она только внешне маленькая девочка, а чужого опыта у нее больше, чем у нас, — сказал Сережа.
— Чужого опыта не бывает.
— Это уже ее опыт.
— Ты веришь в реинкарнацию?
— Я тебе рассказывал о брате Цаванга, не наследного принца, у которого мы будем жить в Ло-Монтанге. Его младший брат Карма — реинкарнированный большой желтошапочный лама. Кстати, имя нашей красавицы означает «Внемлющий Будде».
Тенсинг соскочила со скамейки и, радостно улыбаясь, побежала навстречу маме, которая принесла лепешки для завтрака.
Кайлаш в пещере
Вертелов подошел к можжевеловому дереву с тремя мощными ветвями в виде креста, повязал на него белую шелковую полоску — кату и прижался надолго к толстому стволу.
— Это мой Вифлеемский дуб. Я с ним здороваюсь и прощаюсь. Что-то в нем есть.
Можжевельник стоял один на четырехтысячном перевале, осеняя своим крестом весь невиданный горный мир.
Мы сошли с основной тропы. Предстоял почти отвесный пыльный спуск метров на триста по вертикали, а потом подъем в пещеру, где в девятом веке пребывал Падвасамбхава (гуру ринпочи — драгоценный учитель), который принес буддизм из Индии в Тибет. Несколько раз он хотел построить монастыри, но Демон всякий раз их разрушал. И он решил уничтожить Демона, но для этого надо было копить силу и концентрацию. В пещере он провел много лет, медитируя и творя темный (без света) ретрит. Демона он убил и из кишок его сотворил самую длинную молельную стену в районе селения Гами, а горы вокруг окропил его кровью.
Скалы Дагмар вокруг стены действительно окрашены мощными охристыми вкраплениями, а ступа у подножия, сложенная из их камней, столь совершенна и уместна в пейзаже, словно создана самой природой. Но это мы увидим завтра, а сейчас под палящим солнцем добрести бы до пещеры. Ох, кто сказал, что спуск легче подъема, особенно если после него опять подъем? Спутники машут мне руками — они уже там. Над ними трепещут сотни флажков с молитвами, у входа лежат добродушные собаки с красными тиками на лбу.
Внутри пещеры, украшенной красочной буддийской символикой, сталактит, напоминающий священную гору Кайлаш, которая является центром мироздания для трети населения земли, исповедующей индуизм (хинду), буддизм, джайнизм и бон. Вокруг Кайлаша в пещере тоже совершают обход — кору.
— А сколько километров надо пройти, чтобы совершить кору вокруг большого Кайлаша?
Мы лежим без ног на лавках в странноприимном доме рядом с монастырем Сянгбоче, и заботливый повар Пасан Шерпа приносит еду и чай.
— Полсотни километров с перевалом выше пяти километров.
— Посильно. А сколько нам сегодня идти до Гами?
— До позднего вечера, — улыбается Вертелов. — Там в доме моей сестренки есть теплый душ. Если солнце нагрело воду. Можем остановиться раньше, в Челинге, там в монастыре хранятся отрубленные руки монахов, написавших священные книги.
— Пойдем до Гами, — сказал Витя.
Лучший вид в Гималаях
На крутом и длинном подъеме на перевал Ньи мы взгромоздились на лошадей, которые, несмотря на привычку к нагрузкам, останавливались как часы на каждом двадцать четвертом шаге для передышки, словно у них заканчивался завод. После отдыха они делали очередные двадцать четыре шага и снова замирали.
«Остановись! Оглянись! Это лучший вид в Гималаях!» — прочел я кривоватую надпись на стене пустого домика пастухов. Я остановил Кумари — так божественно звали мою сивую кобылу — и посмотрел назад. У меня перехватило дыхание. Массив Аннапурны, полуцирком ограничивающий пейзаж в лучах ускользающего солнца, стереоскопично светился всеми суровыми красками, доступными Гималаям, — от темной охры величественно смятого занавеса и сине-серых кулис до сверкающего на лиловом, почти небесном фоне ослепительного снежного венца. В центре композиции, много ближе задника, на одинокой скале покоилась одинокая, остро освещенная руина Дзонга — старинной цитадели. В правом нижнем углу картины, уже в тени, словно подпись, стояла маленькая красно-белая ступа. Знак участия. Мы всё еще здесь. На земле.
Я свистнул. Все оглянулись и замерли. Ненадолго.
Спасибо тебе, Господи, за глаза, которые это видели, и за уши, которые слышали движение воздуха под названием ветер.
На перевале (4100 м) нас чуть не сдуло. Гирлянда флажков, которыми он украшен, выгнулась в дугу строго горизонтально. В заходящем солнце органными трубами светились белые и голубые отроги. Лошадей мы отпустили и шли дальше, предвкушая душ, который обещал Сережа в доме его названой сестрички Тари (разумеется, племянницы короля).
У Вертелова везде по тропе друзья и «родственники». Они обнимают Сережу при встрече искренне. Сейчас я написал глупость. Они его просто обнимают. Потому что всё они делают искренне. И наивно. Здесь никто не подвержен «синдрому барабана», когда испытываешь неловкость за движение, слово или мысль, которые оказываются категорически некстати в природной среде (пусть они выглядят привычными и даже приемлемыми в нашей обычной, выстроенной из композитных материалов, отношений и чувств, жизни). Здесь все естественно. Мне так кажется. Мне так хочет казаться. Мне необходимо, чтобы так казалось. «Пока», однако, шепчет демон сомнений, которого я не убил в себе, и хотя он по знакомству не мешает мне строить храмы отношений с привлекающими меня людьми, но мешает чувствовать полное счастье от рассеивания в других. Надо бы построить длинную стену, отгораживающую от него. Но есть ли такая длина?
Мустанг я ощущаю как пространство для душ, открытых не тебе, так горам; так живому; так живым; так богам; так Будде Шакьямуни; так твоим святым, которые, раз тебе, ими принятому с дороги, так и им святы…
108
После смерти Будды последователи и ученики разделили мощи на 108 частей и замуровали их, построив 108 ступ в Индии, Тибете, Непале, Бутане, Шри-Ланке… Войти в ступу нельзя, она сложена без полостей и представляет собой алтарь. А храм вокруг: горы, небо, воздух, земля. Сто восемь — священное число. «1» означает — ты один, ты единственный. «0» — ничто. Реинкарнация выбирается через пустоту. «8» — знак бесконечности.
Теперь ступ, или по-тибетски чортанов, многие тысячи. В святых местах, вдоль троп и дорог, в монастырях, в городах. Парадный вход в столицу Мустанга украшает целая аллея ступ.
Праздник
Три дня в мае (ламы подсчитывают, в какие именно дни) длится главное на протяжении пятисот лет событие в Мустанге — праздник Тиджи — избавление от Духа Зла.
В Ло-Монтанге в это время людно. Из горных деревень, из пещерного до сих пор обитаемого города Гарфу, из селения кузнецов, где обитатели держат единственную курицу не для еды, а просто так, со всей столицы, огражденной крепостной стеной и густо населенной чуть не тысячей человек, живущих на глиняных и каменных домах, разместившихся на узких улицах-лабиринтах, зрители стекаются на крохотную, мощенную камнем прямоугольную площадь, ограниченную трехэтажным «дворцом» короля с одной стороны и, чуть поменьше, хоромами его сестры, матери нашего друга Цаванга (где мы, кстати, и квартируем), с другой. Зрители рассаживаются на земле по периметру и наблюдают за трехдневным действом, которое повторяется из года в год с пятнадцатого века в одних и тех же декорациях (город и горы не изменились) и костюмах. Диковинные маски и яркие одежды целый год хранятся в королевской кладовой для одного дня. Для одного, потому что каждый из трех дней наряды меняются.
В первых рядах зрителей стриженые мальчики в темно-бордовых монашеских одеждах. Взрослые монахи сидят на помосте под огромной танкой — буддийской иконой, специально вывешенной к празднику, дуют в гигантские трубы, бьют в тарелки и барабаны или просто наблюдают своих товарищей, которые, несмотря на страшные маски, вызывают радость и восхищение.
Ведет эту службу-спектакль высокий красивый монах, который, готовясь к ритуалу, постился и медитировал три месяца, три дня и три часа. (Наверное, насчет трех часов я приврал, но получилось красиво.)
Трубы монотонно и непрерывно ведут свою тягучую партию. Участники пластично двигаются в говорящем (для посвященных) танце, порой замирая в неузнаваемых позах. Само Зло олицетворяет тряпичная кукла без лица, вокруг которой и ходит «хоровод» и которую время от времени главный на празднике монах колет трехгранным маленьким кинжалом пурба.
Важные зрители сидят рядом с ламами и ничем не отгорожены от народа. Король в этот раз не присутствует, но есть наследный принц и бояре, главы семи важных семей, — все в роскошных меховых шапках. Среди них в ондатровой ушанке улыбчивый глава лейб-медиков и духовник короля лама Гияцо. Мы познакомились накануне. Его отец основал школу травников, в которой аккуратно одетые в синюю форму дети начинают учиться лет с семи и не прекращают никогда. Младший брат его — лама Тенцинг — лучший доктор королевства, теплотой и лучезарностью немедленно вызвал доверие. У меня.
— Скажи, ну что он узнает по пульсу? — подозрительно спрашивает Эдик. — Мы поднялись на четыре километра, организм в стрессе…
— Все узнает.
Лама взял левое запястье, потом правое. Потом две руки одновременно.
— Вы здоровы, но не спали два дня. Я принесу травы, попьете на ночь.
— Потрясающе! — сказал Эдик. — Преклоняюсь! Как он узнал по пульсу, что я двое суток не сплю?
Вечером лама Тенцинг принес нам травы.
— Вы можете помочь при любой болезни?
— Я могу помочь вам, чтобы вы помогли себе во многих случаях. Но если необходимо хирургическое вмешательство, надо ехать в госпиталь в Гамии.
Утром третьего дня праздника нас принял король. Пройдя по разгороженной простыми занавесками большой избе с земляными полами, мы поднялись по деревянной лестнице в горницу приемов с железной печкой- буржуйкой посередине. Большая панорама Лхасы, плюшевый коврик с конем, две лавки и стол на деревянном (!) настиле — вот и все убранство покоев. Король и наследный принц повязали нам на шеи белые каты, спросили о самочувствии в высокогорье и пожелали удачи. Визит к монарху вообще-то, пусть небольшая, но статья дохода королевской казны, но Вертелову как министру связи двора и его друзьям рукопожатие — бесплатно.
Последний день Тиджи клонился к закату. Главный монах с нарядными помощниками загнали Зло в керамические кубики на подносе, и яркая процессия двинулась на окраину города, метров за сто от площади. Впереди монахи в шлемах с малиновыми гребешками, за ними принц и бояре в меховых шапках, за ними оруженосцы с мушкетами восемнадцатого века, дальше мы — народ. По пришествии на место все смешались, только бордово-багряные монахи на фоне величественных серых гор стояли в стороне и творили молитву. Заиграли гигантские трубы дунчены. В дула мушкетов засыпали порох и резаную бумагу. Монах дал знак. Заряжающие поднесли тлеющие фитили к пороховым полкам, стрелки зажмурились. Грянули холостые выстрелы. Когда полоски бумаги упали на землю, а дым рассеялся, пять кубиков Зла странным образом оказались разбитыми.
Я навел аппарат на поверженное Зло, но кто-то мягко взял меня за локоть. Сережа Вертелов.
— Ну его, Михалыч! — и он махнул рукой.
Мы пошли в город. На чистой пустой площади лениво потягивался пыльный тибетский мастиф.
В этот вечер мы выпили любимый ром «Кукури» за одно крохотное место на земле, которое, пусть на время, избавилось от Зла.
Утром за городской стеной, у каменной изгороди, разделяющей поля, стоял мальчишка и жевал сухую китайскую лапшу «Доширак». Он смотрел на приближающийся на фоне дымчатых Гималаев вертолет. То, что эта бескрылая железка сама летает по воздуху, его нисколько не удивляло.
