Места: ,

Парижские встречи. Дени Грозданович

9 октября 2015

Дени Грозданович 1

Мои парижские приключения начались с того, что я чуть было не пропустила встречу с французским писателем Дени Гроздановичем, которую он мне назначил рядом с «Кафе де Флор».

Самое легендарное кафе, собирающее у себя поэтов и писателей еще со времен Аполлинера, месье Дени навещает по пятницам, а обедать предпочитает в другом, менее знаменитом, но более уютном – Le Marais. Наше знакомство началось со встречи на Парижском книжном салоне – Дени Грозданович очень удивился, узнав, что в России знают о его книгах… Ну а потом завязалась переписка.

Итак, то, что встреча будет вовсе не завтра, как я полагала, а сегодня утром, выяснилось в тот момент, когда времени осталось только чтобы одеться и, как есть, с мокрой, только что из душа, головой помчаться ловить такси. Десять минут двенадцатого я подъехала к Le Marais и увидела в тени платанов одинокую фигуру месье Дени в плаще цвета палевых листьев, в руке он держал чемодан и оглядывался по сторонам. Я живо представила, как он стоял здесь, поминутно взглядывая на часы, с этим чемоданом, но «Таинственная мощь случая» (так называется книга Дени Гроздановича) распорядилась так, чтобы наша встреча все-таки состоялась. По дороге месье Дени рассказал о литературном фестивале в Лионе, куда он собрался ехать: поезд отправлялся через несколько часов.

И вот мы оказываемся за небольшим круглым столом у окна, месье Дени заказывает обед. Я следую его примеру: что же предпочитают на обед французские писатели? Нам приносят soup aux marrons (суп из птицы с каштанами), я пытаюсь его распробовать, но мешает волнение.

– Вы часто здесь обедаете?

– Сейчас нет, хотя прежде, когда еще начинал писать, я сюда частенько захаживал.

– И спускали здесь свои гонорары?

– Нет, в то время гонораров не хватало, и приходилось зарабатывать совсем другим. Например, уроками по теннису. Я был, между прочим, первой ракеткой Франции. Платили немного, но зато эти деньги можно было быстро заработать, а печататься я стал довольно поздно. Теперь я живу на средства от изданных книг. Это не Бог весть какие деньги, но мне хватает.

– В последние годы вас много издают – и «Галлимар», и «Даноэль». Странно все-таки, что вас так долго не печатали.

– Неизвестного писателя печатать никто не хочет. А как стать известным? Опубликовать книги. И непонятно, как выбраться из этого замкнутого круга.

Тем временем месье Дени разделался с первым блюдом и пододвинул canard an vin rouge (утка в красном вине). Я тоже придвинула к себе тарелку и попробовала утку – она оказалась непривычно сладкой.

Удивительно, но мне даже не приходится задавать традиционный вопрос о вдохновении – месье Дени довольно подробно рассказывает об этом сам. Выясняется, что по-настоящему пишется ему отнюдь не в Париже, а в небольшом домике с садом, среди холмов Бургундии, куда он часто приезжает. В одно и то же время – в девять утра – он садится за стол и выводит свои чернильные буквы, похожие на иероглифы (Дени Грозданович достает из портфеля толстую кожаную тетрадь – рукопись новой книги).

И все же остается непонятным, как месье Дени обходится без Музы – этого капризного существа в целомудренном хитоне, которое столько веков тиранит ни в чем не повинных людей. Впрочем, его книга «Искусство почти ничего не делать», переведенная на русский язык и вышедшая в московском издательстве «Текст», – о том, как уловить поэзию минуты, следовать ходу вещей, не теряя внутреннего ритма. Иногда для этого можно заняться самыми простыми вещами, например, послушать, как шумит ветер в листве платана, или поправить изгородь в саду, а может быть, пойти купаться на озеро, если погода хорошая.

Месье Дени полагает, что образ жизни неразрывно связан с образом письма: что можно написать, находясь в душном суетливом городе?

– Вот, например, Лев Толстой, – Дени испытующе глядит на меня. – Великий писатель, а выходил в поле как обычный крестьянин – с косой.

– Но это было довольно театрально, – говорю я. – Да и какой из графа крестьянин?

– Может быть. Хотя барство – это целое искусство. Вовсе не так просто – лежать, как Обломов, целыми днями на диване и ничего не делать. Меня восхищает, как Гончаров описывает жизнь в усадьбе, когда даже получение письма с просьбой выслать рецепт вишневой наливки становится невероятным событием. Письмо долго и подробно обсуждается, высказываются всевозможные замечания по поводу существа дела. Наконец, составляется рецепт – наилучший из возможных. Ну а после всех пережитых эмоций писать, собственно, и ни к чему. И все возвращается в свое обычное состояние.

– Вы были в России?

– Давно, еще в советские времена. Меня особенно удивило русское гостеприимство, при том, что в продуктовых магазинах ничего не было. Кроме того, я поражаюсь способности русских приноравливаться к обстоятельствам, даже самым невероятным. Мне интересно было бы вновь приехать не только в Россию – в Самару, посмотреть на Волгу, о которой вы мне писали.

cafe-de-flore1

До поезда месье Дени еще оставалось время, и мы успеваем выпить чаю, а потом и кофе.

Спустя минуту после того, как мы простились, я иду по бульвару Сен-Жермен: слева – магазины и кафе, справа – церковь и крошечный сквер, где за оградой – розы и акации, но стоило мне открыть калитку, как я сразу же оказываюсь жертвой юной студентки с фотоаппаратом и, не успев опомниться, обнаруживаю себя на скамейке, в одной руке – спелая груша, в другой – раскрытая книга.

Фотохудожница то и дело поправляет мою руку с грушей, которая, видимо, является ключевым образом замысла и не дает девушке покоя. Но вот, наконец, все готово. Девушка делает несколько снимков, осыпает меня на прощанье преувеличенно-восторженными благодарностями и удаляется, а я направляюсь в сторону площади, где играет небольшой оркестрик: саксофон, кларнет, контрабас, ударные.

Вокруг собирается толпа прохожих, наискосок – два знаменитых кафе, «Дю Маго» и «Де Флор». В подвешенных к окнам горшочках цветут цикламены, розы, маргаритки, клематисы. Я заглядываю внутрь – там горят люстры, и кажется, что здесь всегда только вечер и люди за столиками принадлежат этому вечеру, как и пианино с канделябрами, фотографии на бежевых обоях, официанты в черных жилетках.

Напротив кафе – книжный магазин, у самых дверей – портреты Ахматовой, Цветаевой, Пастернака. Из французских поэтов – только Поль Верлен. В одном из залов обнаруживаю книги Дени Гроздановича – их много: и в толстом переплете, и в тонком. Помнится, он писал мне, что последняя его книга – «Похвала времени, как оно идет» – стоит совсем дешево. Я беру ее с полки – два с половиной евро. Месье Дени подарил мне несколько своих книг, но я решаю купить и эту, тем более, она совсем легкая. Видимо, французские издатели дорожат читателями, если устанавливают на книги такую символическую цену.

Я перелистываю новую книгу и невольно сравниваю ее с «Искусством почти ничего не делать». Можно было бы сказать, что она представляет собой небольшие новеллы, связанные единым сюжетом, хотя это, скорее, остроумные размышления обо всем на свете, которые гораздо ближе к поэзии, нежели к прозе: и пластикой языка, и тембром авторского «я». В книге Дени Гроздановича нет ничего, о чем бы говорилось прямо, но именно этой ускользающей манерой он гораздо сильнее приближает к сути повествования.

В одном из писем ко мне Дени Грозданович заметил, что подлинные поэты живут в тишине слов, недосягаемые для повседневности. Но есть и другие, что ведут увлекательные беседы, с кем легко иметь дело – до тех пор, пока им не придет в голову почитать вам свои стихи. Эти версификаторы – всегда желанные гости на званых вечерах и встречах. В некоторых литературных салонах Франции, где они выступают, властвуют законодатели мод на слова – своего рода «литературные кутюрье». Именно поэтому многие громкие имена, по мнению Гроздановича, – интеллектуальное надувательство, не вызывающее сопротивления лишь в силу невежества публики.

Тем не менее месье Дени не упускает случая почитать время от времени любимые стихи – это может быть Валери Ларбо, Жорж Лембур, Жан Тардье, Жан Фоллен. Впрочем, среди любимых авторов у него есть и современники, чьи стихи, по его словам, «пульсируют, как световые вспышки, смыкая ряды чувствительных душ».

Я спускаюсь в подземный переход и пытаюсь найти на схеме нужную мне линию. И вдруг нахожу глазами станцию «Севр-Бабилон». Она выходит на улицу Севр, в район парижского литературного истеблишмента, где на площади Сен-Сюльпис собираются поэты. Вдоль улицы расположен парк. В разное время года здесь можно было увидеть одного и того же странного человека, который произносил единственную фразу: «За стихи бутерброда не жалко, верно?». В руках этого человека действительно были листки со стихами, которые он предлагал прохожим по цене бутерброда.

Место, где стоял безымянный поэт, довольно подробно описано в книге «Искусство почти ничего не делать» – вот здесь, неподалеку от входа в метро. Что это были за стихи, какая сила гнала его сюда – и осенью, и весной? Скорее всего, он настолько же притягивал своей тайной, насколько пугал возможностью остаться с ним один на один. В повествовании нет ничего «поэтического», а между тем оно именно о поэзии, ее тайной и стихийной силе. Недаром заканчивается эссе воспоминанием о судьбе Жерара де Нерваля, который, по выражению Жоржа Лембура, «повесился на газовом фонаре парижской улицы, как на огромной лестнице Бога».

Я шла по аллеям парка на улице Севр. И как было не думать обо всем этом, если послезавтра мне предстоит визит на рю Сюлли, 1, где находится ассоциация Le Printemps des Poètes.

 

Продолжение следует

Ольга Соколова

Фото автора

Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета»,

№ 14-15 (81-82), сентябрь 2015 года

 

pNa

Оставьте комментарий