Центр Прикладной Урбанистики в Самаре начал свою работу. Самара — один из 173 городов России, в котором горожане собираются и обучаясь, самоорганизуясь, пытаются решать задачи, стоящие перед городом.
Как гражданам организоваться и чего делать, рассказывал самарцам на школе ЦПУ урбанист Святослав Мурунов.
Он сегодня, в этой сфере общественного приложения, самый главный герой. Потому что центры прикладной урбанистики работают. Люди, обеспокоенные судьбой своего города, начинают самоорганизовываться, а у Святослава есть технология, отработанная и эффективная.
Я познакомился с Муруновым на обсуждении Ширяевской биеннале и грядущего центра ГЦСИ на Фабрике-кухне. Теперь он приехал, чтобы провести школу и совместно с “Том Сойер Фестом” запустить ЦПУ в Самаре. Встретились мы во дворе у Веры Закржевской, после финального обсуждения школы, возбужденные и очень активные ученики которой, постоянно клубились рядом, прислушиваясь к нашему разговору. И, конечно, сперва речь зашла о главном изобретении Святослава — сети центров прикладной урбанистики.
— Насколько это всё универсально?
— Во-первых, это не только моё. Мне кажется, это такая поколенческая технология, просто она через меня выражена. Я же все равно это не в одиночестве сочинял, а общаясь, коммуницируя, взаимодействуя. И все равно это считается неким коллективным продуктом, даже если я его и формализовал. В одиночку в этом мире уже ничего нельзя сделать. И никогда нельзя было. Изначально, когда задумавалась сеть центров прикладной урбанистики, она задумывалась, как горизонтальное, саморегулирующееся сообщество. Большое. В масштабах страны, даже в масштабах постсоветского пространства. Ключевая задача была — сделать это живучим, неформальным и прикладным. Потому что как раз этих трех составляющих не хватало. И вот этот мой пост про «Форум живых городов» в Петербурге, был связан с тем, что мы, во-первых, в Форуме живых городов принимали самое активное участие, в его самоорганизации, становлении. Я видел как все это вырастало, но так как там было много идеологов, методологов и субъектов, то я в какой-то момент почувствовал, что некий формализм и стремление в первую очередь договориться с властью преобладали. И мне пришлось совершить такой камин аут, я был вынужден стать на такую позицию и сказать: “Господа! А, может, все-таки практика? Сначала, может быть, города?! Потому что нам нечего обсуждать на российских форумах. На общероссийских форумах обсуждать НЕ-ЧЕ-ГО! Мы еще не наработали опыта здесь, в городах. Мы не добились каких-то тактических системных изменений, чтобы о чем-то хотя бы говорить. Но со своей стороны, мы в ЦПУ видим позитив. Во-первых, все больше и больше людей вовлекается, набравшись отрицательного опыта менять пространство в одиночку. Все больше и больше люде, разных причем социальных слоев, субъектов понимают, что изменить существующую политическую систему невозможно. Она, как бы, имитационная, симуляционная, и примитивная, честно говоря. Там даже нет механизмов и смыслов.
— Нажать некуда
— Да. Это такая упрощенная системка. И то, что сейчас в нашей сети 183 города и каждый день кто-то прибавляется, люди письма пишут такие, что просто песня: “Я — предприниматель, у меня есть помещение, я бы очень хотел заниматься, я посмотрел ваши технологии, все понял начинаю делать, от вас ничего не надо, просто знайте, что я есть!” Для этого все и затевалось! Никаких иерархий, никакого центра! Наоборот, сейчас я отхожу от каких-то оперативных вопросов, потому что, когда ты инициируешь создание сети, ты волей или неволей, как бы затягиваешь на себя кучу точек принятия решений. Рассылка, репост новостей… И сейчас у нас просто есть дежурный по сети — Денис. Он сам вызвался и все это делает. Мы доказываем, что можно бороться с иерархиями, с индивидуализмом и только это будет толкать нас дальше. С другой стороны, мы рассчитываем, что это будет самореализация, через самоорганизацию. Идеология сети именно так и звучит. Каждый должен найти свое место, каждый должен не подчиняться кому-то, верить кому-то. А чувствовать и рефлексировать, прежде всего, свое состояние. Моё/не моё. Получается/не получается.
— Хочу/не хочу…
— Да! Нет жестких форматов. Ни зарплаты, ни договоров. Ты включаешься или не включаешься. Нету никаких жестких правил. И это мне кажется важным, потому что технология работает на разных масштабах. Мы же работаем сейчас с администрациями городов, с крупными девелоперами, с активистами, с локальными сообществами. Везде одна и та же проблема — отсутствие технологий, самых элементарных и простых. Условно говоря, отсутствуют навыки диалога. Все понимают, что такое диалог, но…
— У нас очень долго и борьба за сохранения наследия рассматривалась исключительно, как противостояние на конкретном объекте. Принципиальное, и заранее обреченное на поражение. Что вы будете с такими “борцами” делать? Как они в вашу систему впишутся со своей “непримиримостью”?
— Ну, как они впишутся?! Например, как отдельные узлы системы. Любой субъект, любая система могут стать частью большой системы, если она станет за всеми остальными субъектами признавать право на существование. И мы все-таки предлагаем более сложные повестки, которые поодиночке никто решить не может. Мы же не только занимаемся социальным проектированием. Нельзя объединить людей просто так, механически. Вот ты, ты и ты — пошли вместе! Это исключительно смысловая работа. Работа с локальной идентичностью. Слоган сети ЦПУ: Да пребудет с вами локальная идентичность! Понимаешь, “Звездные войны” и культура синтезированы, и вступает в игру поколение от 20 до 40 лет, для которых это важно!
— И которые понимают, о чем идет речь!
— Да! Которые понимают, что всё зависит от меня, но кто я? Кто рядом со мной? Чего мы хотим? И в этом плане предыдущие поколения, конечно, утеряны. Они в такой позиции разочаровавшейся, или в позиции “у нас все хорошо, нам ничего не надо”, или в позиции таких троллей, мол, у вас ничего не получится, мы пробовали… И те и другие разочаровавшиеся, но эти еще гасят эмоционально: ничего не получится, мы пробовали, только на баррикады… Может быть. Я не знаю, может, только на баррикады. Но вот даже анализ ситуации в Украине показывает, что смена иерархических систем без подготовленных других субъектов и без проактивных, конструктивных позиций, ни к чему не приводит. Сейчас Украина занимается чем? Формированием локальных сообществ, предпринимательских ассоциаций. Потому что нужно с кем-то договариваться, а никого нету. Понимаешь? Нету альтернативы. И многие люди в администрациях понимают, что нужен заказчик на город, нужен диалог, но нету никого…
— Альтернатива, горизонтальная структура, масштаб, 183 города… Это прекрасно! Но здесь, в Самаре, конкретно речь идет сегодня о трех домах, которые мы пытаемся спасти. А их вокруг — тысячи. Когда и как это движение приобретет массовый масштаб? Вы рассчитываете, что в какой-то момент эта сеть вступит в прямой диалог с федеральной властью?
— Это уже и сейчас происходит. На разных площадках мы ведем дискуссию с людьми разного масштаба, вопрос не в этом. Вопрос в том, нужно ли это? По большому счету, когда граждане начинают самоорганизовываться — предприниматели, активисты, то оказывается, что чиновники, по большому счету, не очень-то и нужны. Мы законы не нарушаем. Но меняя наше мышление, мы начинаем принимать другие решения на разных уровнях. Девелоперы, например, это же тоже особая каста. И когда с ними начинаешь говорить… они тебе сразу: слушайте, с нами же никто не хочет говорить! Нас либо сразу ненавидят, либо сразу просят денег!
— И при этом ненавидят!
— Да. И они говорят: мы многое не знаем, мы много ошибаемся, у нас свои проблемы — и они рассказывают, например, про проблемы с администрациями, перед которыми они отчитываются квадратными метрами… И мне кажется, что сейчас и у бизнеса, и у активистов запросы примерно одинаковые. Первый запрос — на смыслы. Причем не на абстрактные, космические, а на конкретные, локальные смыслы. Кто мы и куда мы хотим? И что мне нравится, что резонирует, это явное желание придумать самим. Не скопировать с Москвы, не взять откуда-то, потому что прошел уже этот период, все наелись уже этими одинаковыми торговыми центрами, одинаково неработающими кластерами. Да и с Европы не скопируешь ничего, Европа все-таки далеко и как копировать непонятно. И каждый город сейчас оказался в позиции, когда ничего нету, ресурсов нету, но есть люди и есть какая-то базовая история. Давайте, все-таки, попробуем от нее оттолкнуться. И чего точно городам сейчас не хватает, если говорить про количество и качество, конечно, не хватает вот этих субъектов, которые могли бы выступать с позиций городских модераторов. Ребята, мне главное, чтобы вы между собой договорились. Я готов свои притязания на субъектность понизить. На следующем уровне будет совсем другой запрос. Надо, чтоб появились люди, которые мыслили чуть дальше, чем на 2-3 года. Хотя бы лет на 10-15. И в эту историю поверили и начали усложнять социальную ткань, кноструировать эту коллаборацию городскую.
— Ну, вот этот разговор про социальную ткань, если продолжить его чуть подольше — то и до гражданского общества недалеко…
— Да, конечно, оно неминуемо!
— Но всегда, мы по опыту знаем, все эти вещи происходят довольно долго и очень болезненно. И ни вертикально, ни горизонтально насадить их за месяц нельзя. Ты сам говоришь: давайте посмотрим с перспективой в 15 лет. То есть у вас результат предполагается вот в такие сроки?
— Ну, где-то 12 лет.
— Хорошо. Через 12 лет, вот мы здесь находимся, вот ты приехал, поговорили, процесс пошел. Через 12 лет здесь что будет? Как это могло бы выглядеть в Самаре?
— Тебе с точки зрения смыслов?
— В том числе.
— Если говорить про смыслы, то они в Самаре проявятся раньше, потому что здесь уже всё лежит на поверхности. Если через 12 лет, и говорить не только про Самару, но и про Самару в частности, то сейчас мы видим, что города мигрируют в сторону творческой экономики. Все ресурсы, все земли, всё кончились. Расти уже дальше городу некуда, потому что этот рост тянет за собой кучу проблем. Все ресурсы и все что связано с их добычей, переработкой и транспортировкой — уже настолько понятно, и там ничего нового не найдешь. Осталась единственная ниша — это творческая экономика, которая базируется на культуре, на образовании, на сервисе и экспорте. И хотелось бы, чтоб через 12 лет Самара экспортировала свою волжскую цивилизацию в каких-то прикладных решениях. Не знаю, что это будет. Возможно это будет какая-то особенная самарская архитектура или самарский дизайн, или что-то еще, когда вот эта самарская раслабленность и дуальность будет проявлена в прикладных историях, и под это дело — создание кластеров, площадок, общественных пространств, что, как раз, является ресурсом творческой экономики. И понятно, что сохранение исторического наследия жизненно необходимо. Вот она, культура, данная нам в ощущениях! (широким жестом показывает на двор и сараи вокруг) Ее проще всего передать вот так вот. Когда пришел во дворик и твои органы чувств сразу все считали. Сложней ту же самую культуру описать в книжках и показать в фильмах, потому что она не так уже считывается. Тем более, если вы хотите свою локальную идентичность сохранить, она должна жить. Она должна все-таки как-то поддерживаться. И тут очень важный вопрос. Самара может ответить на самый главный вопрос, который сейчас стоит у многих городов исторических: как развиваться, сохраняя свою самарскую идентичность? Сначала ее как бы вычленить, зафиксировать, а потом все-таки ответить на вопрос: как развиваться, сохраняя это? Это вопрос диалектический. Потому что сараи падают. А, не дай Бог, пожар?! Что с ними можно сделать? Архитекторы могут ответить на этот вопрос. Так, понятно — сараи, функция, сценарий, вот эти досочки снимем, потому что они не имеют ценности, что-то добавим, какую-то функциюновую, сделаем творческие мастерские… Но для этого нужен архитектор, строитель, который во все это вложится, оператор, который туда сядет… И вот за 12 лет Самаре нужно будет ответить на кучу таких вопросов, самого разного масштаба. Тогда мы увидим здесь совсем другую экономику, совсем другую деятельность, совсем другое состояние города.
— Хорошо, давай про идентичность тогда. Вот прошла четырехдневная школа, посмотрел ты на город и на людей, в чем она все-таки заключается, самарская идентичность?
— Я согласен с теми, кто ее сформулировал вот здесь на крыше во время нашей совместной рефлексии, а потом мы доказали ее за Волгой, еще лишний раз прочувствовали. Самарская идентичность формируется за счет вот этой дуальности “город” и “не-город”. И вы apriori рождаетесь более свободными, чем в других городах на реке. У вас там, на той стороне, совсем не город. У вас там первозданная природа, которая изначально с детства у вас формирует такой широкую душу, простор. С той стороны город красивый, чистый, аккуратный. То есть еще и некая иллюзия существует. Поэтому понятно, почему такая захламленность, неустроенность. Когда ты попадаешь сюда, чтоб вот это все поправить, нужно всем вместе… а это какие-то нервы, усилия, технологий нет, поэтому лучше отвернуться и смотреть на Волгу, за реку уехать или куда-то спрятаться в свое культурное Заволжье, в виде всяких лакун. Поэтому мне кажется, первое, что бросается в глаза в идентичности самарца, эта дуальность. Второе, что ребята тоже сказали — это некая многоярусность, то, что здесь несколько слоев и это результат перекрестка разных культур. Когда возникают разные слои — подполье, подвал? Когда разные культуры сталкиваются и кто-то куда-то прячется. И вот мы когда вскрывали эти слои: от космоса до каких-то катакомб, они формируют самарскую идентичность, что все здесь должно быть многослойно, и, на самом деле, Самара не вот чтоб прям взяла тебе и открылась. То есть, многие люди говорили, что Самара их еще и не с первого раза приняла. Не в тот слой попали. Она выбрасывала, она отказывалась и приходилось за что-то зацепляться… И третье — это раслабленность. То, что сразу в противофазе этой дуальности и многослойности — такая самарская расслабленность. Которая сейчас в городе существует в двух состояниях — такое классическое городское раздолбайство, не расслабленность, как состояние комфорта, а когда она превращается уже в леность… А с другой стороны расслабленность — как некий защитный кокон, в котрый все спрятались, чтобы ничего не делать и ни в чем не разбираться глубоко. Ну, а мы вот самарцы такие… Хопа! И это формирует такую иллюзию, что и дальше так будет продолжаться. Но именно из анализа среды, то, что было на школе — когда люди погружаются в реальность, начинают друг с другом разговаривать, они понимают — что-то не так, у них начинают возникать вопросы. Мы здесь, на городском разговоре, задавали вопросы людям, случайным прохожим, в разных местах общественных: что вас вдохновляет? Во-первых, все обратили внимание, что самарцы мало улыбаются. Во-вторых, после вопроса “что вас вдохновляет?” люди просто вставали в ступоре… Ну, понятно, что он придет домой и жене скажет: о! А меня сегодня спросили, что меня вдохновляет — и, возможно, что через некоторое время мы получим городского активиста, потому что он впервые задумался, что же его вдохновляет! Но! Первая реакция была такая — никогда об этом не думал. Вот это зацепило. Я почувствовал вот эту самарскую широту, свободолюбие, особенно за Волгой, но и понял в чем основной конфликт города, потому что город жесткий. Жесткая сетка, много конфликтов, серьезные проблемы и вот этот маятник, он у вас качается и качается, а вы, наверное, внутри этого маятника в таком расслабленном состоянии.
— Ну, да. Качается — укачивает.
— Укачивает-укачивает! Вот это кратко про самарскую идентичность. Но она глубокая, она сложная, с ней работать и работать, но есть, главное, с чем работать.
— Я бы хотел вставить замечание… У меня есть знакомый, он когда-то много сделал для города, но уже 25 лет живет не здесь. И мы с ним обсуждали такую тему… почему не состоялся куйбышевский рок? Он сказал, что одна из главных наших проблем, проблем города, что мы воспринимаем Самару, как большой город, а на самом дел, по духу, Самара — это город маленький. Самара большой город — или маленький? Это чувствуется?
— Чувствуется даже сегодня. Вот сегодня я, в сланцах и в шортах, прямо на себе ощущал, когда я вышел так из дома, во дворе покрутился, сколотил какой-то ящик, бросил туда земли и с лопатой спокойно вышел в другой сад, взять там что-то еще. И в этот самый момент я понимаю, что для меня Самары, как разделения пространства на “город” и “не-город” не существует. Это один такой большой двор. Мне комфортно. И даже трамвай как-то незаметно проходит. Ощущение, как в хорошем провинциальном городе. С другой стороны, могу сказать следующее — с точки зрения окружающих вас городов и, бывая в Самаре регулярно, могу сказать, что два города в сране очень недооценены — это Нижний Новгород и Самара. При этом складывается ощущение, что это из-за какой-то внутренней специфики. Не из-за федеральной повестки, потому что вам не дают, а именно из-за внутренней непересборки. Потенциал-то для этого есть. И культурный, и географический и экономико-географический.
— Даже люди и ресурсы есть.
— Конечно! И если говорить с точки зрения “ощущения себя в городе”, то это соразмерный человеку город, в историческом центре, действительно не воспринимается, как мегаполис. Это однозначный плюс. С другой стороны, он является большим городом с точки зрения потенциала, компетенций, смыслов и так далее. Вот эта дуальность Самары — она даже здесь проникает. С одной стороны — город, соразмерный человеку, живи-отдыхай. С другой стороны — нужно отвечать на вызовы, причем вызовы, хотя бы российские, хотя бы федерального уровня.
— Я много лет назад общался с серьезными банкирами из Европы и они очень уверенно мне рассказали: вы, говорят, неправильно к себе относитесь — у вас город, входящий в 20 крупнейших городов Европы…
— Во! Нормально. Абсолютно четкая позиция. С этим и нужно работать.
— А с другой стороны — пример Китая, где таких городов миллионников десятки и десятки и некоторые из них просто построены при заводах… Как с такой логикой бороться?
— Чем хороша постиндустриальная экономика? Тем, что дело уже не в количестве людей. Тем и хороши города со сложной идентичностью, такие, как Самара. Они могут играть свою роль, независимо от плотности населения. Только пользуясь своей колоссальной исторической глубиной и людьми, которые еще здесь и держатся за эту идентичность. Они могут пересобраться так, что будут играть роль на европейской сцене! Как Пермь. Пермь сыграла. Только за счет того, что внутри пересобралась. Понятно, что там понадобились какие-то внешние истории. Но все равно — это пример. Пермь прекрасно показала, что не шахты и дороги, а культура и коммуникация — это и есть сейчас основной инструмент изменений. Это то с чем власти не умеют работать. И никогда не научатся, после Советского Союза. Потому что там это была жесткая машина, которая выполняла все задачи сверху вниз. А сейчас культура никому не принадлежит и валяется под ногами у всех, условно говоря. Второй момент, что у городов сейчас есть шанс подобрать эту культуру, которая валяется, разобраться с ней, научиться на ней зарабатывать, выживать и договариваться… и двигаться дальше!
— Как известно, министерство культуры — это советское изобретение. Франция его позаимствовала у СССР. Осмыслила и развила. В том числе идею о контроле и управлении культурой… Мы, если вдруг решим «подобрать» все-таки культуру, будем развиваться по “американской” схеме с полностью частным капиталом или попытаемся забрать обратно то хорошее, что сделали в Европе? Или какой-то найдем свой вариант?
—Если говорить в масштабе города. Когда мы берем идеальную модель города постсоветсткого, то есть творческую экономику, то там администрации отводится роль управляющей компании — отвечаю за хозяйство, но не лезу в смыслы. Вот и ответ про министерство культуры: это просто учреждение отвечающее за техническое состояние других учреждений культуры, локальных центров, библиотек, еще чего-то…
— Но так и есть, а хотят другого. Хотят смыслов.
— Хотят смыслов, но не тянут! А тянули бы смыслы — мы бы все сейчас маршировали, ходили строем и дудели в горны. Если бы что-то было, чем они нас вдохновили, зацепили… Время ушло вперед так далеко… Открытость границ в 90-х сыграла свою роль — целое поколение в хорошем смысле, инфицированы. И в системе ценностей активистов очень много общечеловеческих, европейских ценностей и их очень тяжело переделать, сделать из них условно “русских”. Тем более, что на вопрос: что такое русский? — министерство культуры ответить не может. Читал культурную политику Мединского? Мы — казаки, у нас была война, мы — православные. Татарстан задает вопрос: а мусульмане где в вашей культурной политике? Ой, давайте уберем, мы недоработали. И всё. Они не могут ответить на этот вопрос. Национальная идея не конструируется сверху. Время ушло. Изменились не наши люди, изменилась цивилизация. Она настолько усложнилась и ускорилась, что сформировать какой-то смысл, который накрыл бы, как колпаком, всех, очень тяжело. Можно сформировать платформу, сформировать сетевую структуру, комплекс взаимодействий, а одну идею — извините! Всё уже! Все они переварены, прожиты и пережиты. Поэтому министерство культуры в нашей стране, в идеальной ситуации, это какая-то управляющая компания, технической составляющей. А смысловая деятельность — это результат сложного городского диалога. Мне кажется, что именно нам нужно в культуру вернуть ее первозданное приложение. Культура, как конкуренция мнений, как синтез и конфликт. Тогда это будет иметь ценность. А если вывести в конструктивное социальное поле, то это позволит нам быстро провести саморазвитие через самоорганизацию. С учетом нашего богатейшего социального опыта — чего мы только не пережили, как мы только не перегибались! С учетом нашей сложной культурной составляющей. Особенно советский период, который не переосмыслен вообще! С учетом этого багажа можно было бы быстро стартануть. Ресурс-то есть.
— Наследие советской эпохи не переосмыслено… Мы его либо огульно ругаем, либо начинаем так же огульно восторгаться…
— И не знаем! Банально не знаем! Даже когда начинаешь знакомить молодых архитекторов с советскими главными архитекторами… Ребята, идемте познакомимся — он еще жив! Волосы дыбом! Там столько решений, идей, смыслов! И особенно шокирует, когда он говорит: а когда мы проектировали вот этот театр, мы вдохновлялись вообще-то Стругацкими. Потому что это было модно, а мы были молодыми архитекторами… Шок! Как это? Да вот, у них есть сказка… Так молодые не думают вообще. И вот это советское наследие лежит мертвым грузом. Мне кажется, это колоссамльный ресурс. Тем более, что многие люди еще живы, и они готовы включиться.
— Более того, в этом наследии очень много произведений высокого искусства, такого уровня, который мы сейчас не тянем.
— Конечно! Это конкурентное преимущество, которое может нас вытянуть.
— Знаешь, у меня был идея на эту тему, когда только начиналась история с Фабрикой-кухней, стало ясно, что столько современного искусства здесь нет, я предложил, давайте сделаем центр по наследию русского авангарда. Это наше искусство признаваемое всем миром, футуризм, супрематизм, конструктивизм, но при этом осмысления этого богатейшего наследия не было, из-за того, что все задавил соцреализм…
— Вот, кстати, это тоже проблема Самары, про которую хотелось сказать, как бы, часть идентичности. Это индивидуализм такой… Мы с Андреем шли, и я ему сказал: у вас все привыкли жить в своих палаточках. Палаточку поставил, территорию обозначил. Так и с Фабрикой-кухней. Огромнейшее пространство, общегородской проект по возвращению, целая эпопея. И сидят два человека, как-то пытаются это пространство вдвоем (!) переварить. Там сразу нужно было сажать кластер, сообщество, может быть, даже несколько идеологов, чтобы они вместе что-то рожали, качали эту систему. Невозможно, не то что в одиночку, даже одной институцией такой проект не запустишь! А у вас как? Поставили палаточку, застолбили полянку и сидят ждут, когда наступит современное искусство. Самарское. Я тогда еще говорил, что-то здесь не так! С точки зрения соотношения масштаба проекта и субъекта… Вы всех наймете? Это одна история. Где бюджет? Вы всех вовлечете? Почему до сих пор не вовлекли? И это могло бы объединить всех, кто мыкается тут с проектами идеями, такой штаб городских изменений, хорошая концентрация людей и у каждого была бы своя палаточка, но была бы общая полянка, чтобы на ней всё обсуждать у костра. Тем более, что фабрика-кухня, она для этого прямо и предназначена. Предки знали, что когда-нибудь нам потребуются сложные комбинации индивидуальных и общественных пространств!
— А есть еще вопрос про взаимодействие с научными и академическими кругами. Как они реагируют на вашу деятельность? Все равно ведь есть какая-то “интеллектуальная элита”, а ты вот говоришь все время: объяснять проще, спуститься вниз…
— Ну, спуститься вниз, не значит сразу садиться на корты. Я вообще могу рассказать про реакцию научных институций. Они все говорят: вы правы. Мы завидуем вам белой завистью, потому что у вас есть материал, у вас подход, вы реально накапливаете опыт, в отличии от нас, которые бьются за заказы, за гранты, делают исследования, которые никому не нужны. И многе известные урбанисты России сказали: мы все равно приходим к тому, что ты говорил четыре года назад. Что только через создание субъектов, только через перевод активизма в другую фазу… И сейчас все начинают заниматься локальными сообществами, все про это говорят, но мало, кто делает. И “Форум живых городов”, кстати, это был шанс договориться не только нам с одной яблони яблокам, но и между субъектами договориться. Но пошло что-то не так, социальная гравитация сработала. Слишком мощное, сильное, умное у нас государство. Государство без заказчика. Поэтому противостоять ему — это нужно иметь очень жесткую систему ценностей внутри. Чувствовать каждый раз — что-то не так, какой-то существует риск. И вот этот риск переводить в другую плоскость: друзья, давайте, мимо государства что-то сделаем большое, что-то вместе сотворим! Чтобы хоть немного на него повлиять, чтоб сформулировать ему тему хотя бы. Потому что все хотят сразу примкнуть к нему: ну, давай, царь, будем вместе сидеть и думать. И, конечно, это ключевая проблема. Но, с другой стороны, судя по городам, все не так плохо. Сейчас каждый город начинает нащупывать какие-то смысловые моменты, которые начинают всех вдохновлять. Они может быть, кажутся очень абстрактными, но было бы интересно провести отдельную встречу на этут тему. Между городами, которые свою идентичность нащупали. Сделать междугороднюю историю.
— Я был на фестивале Trancemusicales во Франции, в городе Ренн. И вот там обратил внимание, на приеме у мэра собрались гости фестиваля, и это практически на 100% люди из других маленьких французских городов. Менеджеры, продюсеры, музыканты, они вообще не стремятся, например, в Париж. Наоборот, противопоставляют его настоящей Франции. А у нас Москва — это единственный центр…
— Это тоже такая, идеологическая составляющая. Потому что государство хочет всех умных-уникальных собрать в Москву и там крутить-вертеть. И это сильно оголяет всю нашу провинцию. Периферией становится всё, кроме центра. И культурное пространство, и пространство смыслов. Поэтому ЦПУ, если возвращаться к вопросу: зачем нам это надо? Чтоб зацепиться! Друг за друга зацепиться, за какие-то сложные смыслы и начать раскручивать горизонтальную систему, подключаясь параллельно к другим городам. Более того, у нас обмен данными между городами, обмен экспертами… локальными экспертами. Мне не нужны эксперты из Москвы, мне нужны эксперты из Самары. Ты! Чтоб приехать в Пермь, на конференцию, и рассказать, как может существовать культурное городское элитарное медиа. Нам нужны локальные эксперты и обмен технологиями для саморазвития. Мы же придумали такой формат “социальный вирус”, когда ты берешь методичку, читаешь и ты становишься нами в своем городе. Мы побывали в разных шкурах, что нам позволило свой опыт методологически, качественно отделить от себя. Полностью. И заложить еще туда систему ценностей. Вот на это ушло шесть лет. А все остальное, сейчас, последние полтора года, это уже процесс. Он идет.
— Практика.
— И это должно во что-то превратиться, потому что скоро критическая масса наберется. Хотя бы даже экспертов локальных, пока никому не известных… А во вторых, уже много вброшено всего, и хочется пушить, но пушить аккуратно, чтоб не превратилось в иерархию. Хочется пушить какие-то сложные истории. В июле открываем Центр прикладной урбанистики в Кыргызстане. В Бишкеке. Они на нас вышли, у нас фонд развития Кыргызстана, мы все на постсоветском пространстве изучили, выбрали вас. Мы говорим, у нас ни офиса, ни фонда, ничего нет… Но зато, они говорят, у вас единственных открытые технологии, которые реально работают. Мы за вами следили два года. Я говорю: спасибо, парни, давайте свой анализ, мы его опубликуем… В Самаре хочется, чтобы сложилось сложное городское сообщество и оно начало делать что-то не для себя а на экспорт. Не людей экспортировать, а смыслы. В Самару хочется ехать. Уникальное расположение города, которое одновременно расслабляет и проблематизирует. И если сейчас, в Самаре, ЦПУ запустится, прежде всего, как экспертная команда, вот это будет очень хорошо. Потому что у вас здесь есть недостающий многим, особенно, индустриальным городам, исторический флёр. Глубокий. И волжская цивилизация, которая про процессы и потоки. Самара вообще не про проекты. Самара должна запускать процессы, течения, протоки. Мы даже на школе, как-то перетекали из одного помещения в другое и я сначала выбивался, а потом, понял, что я в Самаре. Надо отдаться потоку. И будет просто прекрасно.
