Мы собрались с Борисом Александровичем Кожиным поговорить о документальном кино: в Самаре прошла конференция на эту тему, затем я принял участие в Москве в работе круглого стола, рассматривавшего вопросы возрождения кинолетописи. Газета обязательно вернется к этой теме, и наша беседа с Б.А. войдет в этот материал. Но, как это всегда и бывает с Кожиным, начали о кино – перешли к Вечности.
– Мы сейчас разговариваем правильно, теоретически. Мы говорим о фундаментальных вещах. Сначала нужно решить принципиальные вопросы. Как только мы их решим, появится уйма других, и, торопясь медленно, мы их будем решать.
Был такой писатель Лесков. Неплохой. Писал, мягко говоря, бездумно талантливые рассказы, повести и романы. Уже будучи знаменитым и получая огромные гонорары, он вдруг оказался в кругу своих приятелей журналистов, которые его спросили: «Зачем вы так занимаетесь тем, что вас не касается? То вы защищаете евреев, то голодающих в разных областях России, то пишете какие-то письма… Вы, знаменитый писатель, не страдающий ни от издателей, ни от кого». Он ответил потрясающе: «О некрологе беспокоюсь». Я не Лесков, я никто по сравнению с ним. Но я хочу сказать, что пока не будут решены фундаментальные вопросы, не о чем разговаривать.
– Фундаментальные вопросы формулируются достаточно просто. Первый вопрос связан с тематикой. Ребята, прекратите снимать летопись Власти – снимайте летопись страны. Потому что история – это не история деяний власть предержащих, а совокупность микроисторий так называемых «простых людей».
Второй вопрос, который надо решить: чтобы обеспечить эту самую тематику, нужны профессиональные люди, которых нет. Практически во ВГИКе за последнее время не подготовлено ни одного самарского режиссера. Если из Самары человек и заканчивает учебу во ВГИКе, он бежит отсюда, как черт от ладана. Не подготовлено ни одного кинооператора, ни одного режиссера монтажа…
– В свое время Никите Михалкову удалось пробить, чтобы в школах занимались изучением кино. Но пока это все остановилось.
– Не удалось ему пробить. Ему удалось сформулировать.
– Но обрати внимание: в михалковском списочке нет ни одного документального фильма. Только игровые! Вещь недопустимая. Мы не говорим о новых. Даже из старых, великих, знаменитых фильмов уже ушедших от нас режиссеров – ни одного. Вот на каком дне мы находимся.
– Третий момент – нет площадки, на которой документалисты могли бы вещать. Кинотеатров нет – они находятся понятно в чьих руках. Школы нет, потому что в школе свои нормативы, по которым, оказывается, нельзя ребенка перегружать. Меня это возмущает. Один из моих близких друзей живет в Бельгии. У него младший сын ходит в школу, совсем недавно ходил в младшие классы. Оказывается, в Бельгии (совсем не демократичной по сравнению с нами стране, безусловно) загруженность на 15 часов в неделю больше, чем в наших школах.
Я прекрасно помню себя, когда я учился в старших классах в 63-й школе. У нас ежедневно было 7-8 уроков. Было больше физики, больше математики, всевозможные технические дисциплины и так далее. Я учился в заочной школе МГУ, в заочной школе при физтехе, ходил на дзюдо, занимался бальными танцами и ходил к Василию Павловичу Финкельштейну в филологическую школу. И я не чувствовал свою огромную загрузку. И практически с той же нагрузкой учились практически все мои одноклассники.
– Опять льешь воду на мою мельницу. У нас с тобой нет противоречий. У нас клуб бесспорных вещаний.
– К великому сожалению, эти бесспорные вещания утыкаются в бюрократический барьер, через который мы пробиться не в состоянии. Значит, мы что-то не так объясняем.
– Не зря ты мне рассказал про Бельгию. Я только что целый час разговаривал с Михаилом Внуковым, он детский тренер по футболу. И он мне говорит: «Детского футбола в России нет, в том числе и в Самаре. Я не понимаю, как это – школу строят, а стадиона при ней нет. Нет площадки для детей. Летом – футбол, зимой – хоккей». Я ему сказал: «Михаил Васильевич, вы совершенно правы. У вас квартира, где вы 10 лет назад обосновались, есть? Есть. Электричество есть? Есть. И газовая плита, и лифт работает. Без этого дом не сдается. Если нет – вселяться нельзя. То же самое. Вы строите школу – при школе XXI века должен быть стадиончик с искусственным покрытием».
– Конечно. Это те же самые нормативы.
– В свое время я со своим одноклассником, позже известным хормейстером Рудольфом Шейниным, занимался хоровым пением. Я это идеологически оформлял в газетах, а он меня таскал в 88-ю школу к товарищу Кабалевскому. И он мне привез из Москвы «Вечернюю Москву». 60-е – начало 70-х, никакого Горбачева, никакой перестройки и тем более Путина – он в школе учился. Один знаменитый детский хормейстер там пишет, что он приехал в Японию для того, чтобы изучить музыкальное образование в японских школах. Перед ним развернули пронумерованный план всех японских школ и сказали: выбирай. И он выбрал. Его туда привезли. Урок физики. Ученикам говорят: ребята, прервем физику, у нас гость из Советского Союза, он с вами 5 минут поговорит. Хормейстер пишет: «Я повернулся к доске, нарисовал нотный стан и написал на нем несколько строк из первого концерта Чайковского. Класс встал и с листа пропел». Он думает: «Ну, это же Чайковский, они могли знать», – и взял строчку из своей музыки. Они вновь встали и с листа пропели.
Обрати внимание: наши музыкальные школы готовят исполнителей, а им надо, чтобы просто обычная школа с листа читала. И вот поэтому нужно спортивное воспитание, музыкальное…
– Существует «допрофессиональная» система эстетического образования. Туда родители отдают детей для того, чтобы проверить: а может, дальше художественное творчество станет профессией. И существует вторая система – школы искусств, призванные готовить интеллигентного человека. Вот они в плохом положении. В городе Тольятти количество бюджетных мест в этих школах уменьшилось на 350. Это показатель того, с какой скоростью мы падаем в пропасть.
– Старик, мы с тобой скатились к одному фундаментальному вопросу: государство для человека или человек для государства. В нашей стране из десятилетия в десятилетие плевали на человека: «Жила бы страна родная, и нету других забот». А я говорю про Ивана Ивановича: главное, чтобы жил он. Я никогда не любил и не люблю человечество. Я люблю отдельного человека. А остальное демагогия – разговоры о патриотизме…
Не понимают, что патриотизм – это чувство. Философию надо поменять.
Вот пример. Вместе с Ольгой Тисленко [директор студии кинохроники. – Ред.] мы пришли к заведующему облоно. Лободин его фамилия. И я ему говорю: «Вот есть 13-я школа за углом от студии кинохроники. У нас огромная фильмотека. И мы можем вместо уроков литературы показывать фильмы о Пушкине, Лермонтове, Тютчеве… У нас все фильмы есть! И по истории есть. Приходите. Денег не нужно никаких».
Он ответил на это страшную вещь: «Борис Александрович, посмотрите на мой стол». На столе лежит пачка листочков. «Возьмите их, почитайте. Это мне написали учителя наших школ с требованием дополнительно оплатить их выход за пределы школы. Они не обязаны: «Мы дали уроки и уйдем». А у меня копейки нет». Я ему: «13-я школа – за углом». – «Борис Александрович, у меня трех копеек нет! – кричал он. – Это беда, я вытолкнуть людей не могу».
Я проделал следующую вещь: в 8 вечера пришел в объединенный кинотеатр («бермудский треугольник» – «Триумф», «Художественный» и «Молот»). Пришел я в «Молот» и говорю: «Здравствуйте. Я хочу показать сегодня на последнем сеансе фильмы и журналы студии кинохроники». Мне отвечают: «Борис Александрович, вас отпустили без санитара?» – «Без санитара». Ноябрь месяц. Идут снег и дождь, как и полагается в Самаре. А начало у них в 2, 4, 6…
Спрашиваю: «У вас в 10 вечера что?» – «У нас сегодня целый день «Свадьба в Малиновке». Борис Александрович, зрители приходят жать своих девушек, им глубоко наплевать, что идет. У них здесь написано «Не забуду мать родную», здесь – «Хочу на Луну», и бабы сидят… Купили за 30 копеек билет». – «Они кроме этого у меня анкеты заполнят». – «Они вам там матом напишут».
Я взял 150 анкет, несколько карандашей и ручек. В 10 вечера я появился перед ними. Полон зал, молчат. Я говорю: «Студия кинохроники хочет показать вам свои последние работы в течение 60 минут. Не было времени написать афишу, мы понимаем, что 10 часов вечера, мы знаем, что такое «Свадьба в Малиновке», но я прошу у вас извинения. Погуляйте один час, кто не хочет оставаться. В 11 начнется «Свадьба в Малиновке». Но у меня к вам просьба. После того как вы посмотрите эти фильмы, зажжется свет и я вам раздам анкеты для заполнения».
Ни один человек не встал. Когда все закончилось, включили свет. Не вышел ни один. Я дал 150 анкет – 150 собрал. Это были такие анкеты! Я, долго не думая, взял их и, перепечатав, отправил вместе с Геной Шабановым в московскую газету «Культура», корреспондентом которой он был. Напечатали моментально!
После этого встретился с корреспондентом «Правды», а он был у нас членом художественного совета. Говорю: «У нас нет своего кинотеатра документального фильма». – «Борис Александрович, завтра я к вам приду, только позвоню в «Правду», мне надо кое-что узнать. Был такой человек – Ленин, он основал газету «Правда» и придумал рубрику «Письмо в «Правду». Я договорюсь. Если вы напишете письмо – опубликуют».
Приходит на следующий день: «Они готовы». И я написал об отсутствии театра документального фильма. Моментально было напечатано это письмо, через неделю. На полосе – три письма. Одно мое. После этого мне позвонили из «Правды» и сказали, что выслали гонорар. Гонорар стоил одной полосы в «Волжской коммуне».
И началась фантасмагория. Я уехал, приехал ко мне Спивачевский, директор студии: «Здесь кинофикаторы очень большой скандал подняли, говорят, что подставное лицо, которого не существует – товарищ Кожин, – написал это, а нас вызвал Снегирев в облисполком и поставил вопрос о строительстве кинотеатра».
Они пришли к Спивачевскому, тот им сказал, что Кожин в командировке. – «Вот, от нас прячут Кожина». Вдруг мне звонит Снегирев и говорит: «Придите, я собираю всех кинофикаторов». Он собрал всех и представил меня: «Борис Александрович Кожин. Вот он. Если вы не согласны с тем, что напечатала газета «Правда», вы туда напишите. Но предварительно напишите заявление об уходе с работы. Потому что вы будете сняты. Потому что каждая строчка, написанная Б. А. Кожиным, проверена газетой «Правда», там все совершенно верно».
Через неделю «Волжская коммуна» написала, что на углу улиц Льва Толстого и Братьев Коростелевых строится театр документального фильма «Тимуровец». Мне начали звонить люди: «Сносят наши дома, дадут ли нам квартиры?!» Квартиры дали, а «Тимуровец» начал работать…
В 73-м мне звонят из Центра пропаганды советского киноискусства: «Горим, Борис Александрович. Вы бы не могли в речной техникум прийти и провести с ними зрительскую конференцию по фильму «Сердце матери»?» И я пошел, мне сказали: «У нас сейчас экзамены, и никто не придет. Фильм они видели, а на конференцию не пойдут». Они пришли, их было человек 200. Мы начали с ними разговаривать, я рассказывал, что такое кино, в чем хитрость этого фильма. Слушали внимательно. Меня просили выступать не более 45 минут. Когда я через два часа закончил, мне кричали: «Когда придете еще?»
Я был в разных аудиториях! Так что, когда мне говорят, что кино не смотрят – отечественное, документальное, – я отвечаю: «Не показывают! Не разговаривают». Выгнать ведь невозможно!
Виктор Долонько
Борис Кожин
Кинодокументалист, летописец Самары, член Союза кинематографистов России.
Опубликовано в издании «Свежая газета. Культура»,
№ 12-13 (100-101) за 2016 год