Мнение о псоледней премьере нашей Оперы высказал Виктор Долонько.
У нас в газете не принято, чтобы главный редактор «давил» на автора, навязывая ему свою точку зрения, но право напечатать авторскую реплику, а рядом – собственную у меня никто не отнимал.
Тем более что такого унижения в любимом театре, зрителем которого являюсь уже более 50 лет, я не испытывал ни разу: зрители, консервативные самарские зрители, вставали посереди действия, не дожидаясь окончания сцены, и уходили из зала, бормоча себе под нос какие-то очень неприятные слова.
И это тот же театр, от предыдущей премьеры которого – «Леди Макбет Мценского уезда» (того же, кстати, композитора) – у меня дыхание перехватывало: насколько сильны оказались впечатления. Что случилось за эти полгода? Да, ушли три солиста, но они не играли решающую роль в успехе «Леди Макбет…». И всё.
Потому я, как тот хазановский попугай, считаю невозможным промолчать. Промолчу – и вправе услышать в ответ: «Вы же промолчали тогда, видели, что беда, а промолчали».
***
Самое удивительное, что если явленное представление начать разбирать «по винтикам», можно найти много хорошего. И солисты, и – в первую очередь – хор героически выполняли полученные задания и пытались спасти неспасаемое. Более того, некоторые из них (Валерий Григорьевич Бондарев в первую очередь) поразили выдающимися актерскими качествами. И декорации – вполне себе. Но этого оказалось мало.
Представление было «по музыке» и «по либретто». Режиссер взялся написать оригинальную партитуру, но, не выказав знания композиторских навыков, сляпал ее с помощью ножниц и канцелярского клея, навязав оперетте «Москва – Черемушки» и «Барышню и хулигана», и кусок из Третьей симфонии, и «Песню о встречном», и, когда музыки Шостаковича не хватило, – «Дорогие мои москвичи» Леонида Утесова.
Но ведь это не сборный концерт самодеятельности – это Академический Театр, в котором бал правит Музыка. И если появилось желание сочинить «Шостакович-сюиту», которая открыла бы перед нами сложный и противоречивый мир великого композитора ХХ века в конкретную, отдельно взятую эпоху, нужно искать конгениального ему «Щедрина», чтобы не загубить интересную, надо сказать, идею.
Это раз. Теперь два. Сочинитель представления для театра Оперы и Балета не может не учитывать, что ни солисты, ни хор – за редким исключением – не владеют навыками драматических актеров. Что смотреть драму и комедию в исполнении людей, которые учились и совершенствовали свое мастерство по другому ведомству, так же невыносимо, как и слушать мюзиклы в исполнении актеров драмы.
Но ладно, когда авторы сочиняют оперетту, где прозаические реплики не превалируют над музыкальным текстом. «Москва – Черемушки» в своем первоначальном варианте длится менее двух часов. Самарский же «Тарам-парам, динь-бом» – четыре! Из новоявленных двух часов более половины – текст, дописанный постановщиком. Этот «прием» имеет свое устоявшееся название – гра-фо-ма-ния, когда автор не способен остановить поток букв, роящийся в его голове, чтобы четко выразить пришедшую на ум мысль.
Более того – это уже три! – в результате дополнений и «улучшений» получился драматический спектакль с музыкальным оформлением. И уже не «легкого» жанра о том, что простое человеческое счастье возможно и достижимо простым решением партии о масштабном развитии блочного строительства жилого фонда. Это уже психологическая драма о том, что из сформированного революциями человеческого материала ничего путного уже получиться не может: людишки мелковаты, и даже благородные поступки совершить у них не получается – всё гадость какая-нибудь этому сопутствует.
Идея вполне себе может иметь право на существование, но когда она внятно сформулирована, когда автор, работая над вневременным сюжетом, не путается в причинно-следственных связях истории.
И четыре – об особенностях постановочного мастерства. Михаил Александрович Панджавидзе – режиссер-монтажер: в каждом из его спектаклей – множество цитат из других художественных текстов, и из этих цитат он творит собственный художественный текст. В этом представлении – и из театральных постановок, и из кинофильмов. Это широко распространено – вспомните, например, Олега Ковалова, Александра Сокурова или Михаила Ромма – и вполне допустимо, если в итоге получается художественный продукт…
Практически во всех спектаклях Михаил Александрович «вызывает огонь на себя»: провоцирует зрителя на то, чтобы весь запас его негативной энергии сосредоточился на происходящем на сцене. Это также более чем распространенный прием, связанный, например, с именами Пазолини и Годара. Но в данном случае все дело в правильном расчете – или получишь коллективный катарсис, или услышишь стук каблуков покидающих представление.
В данном случае не рассчитали, и не было даже намека на то, что это случайность. Может, достаточно? Может, хватит играть с репутацией театра и актеров?
Виктор Долонько
Опубликовано в издании «Свежая газета. Культура», № 20 (108) за 2016 год
» У нас в газете не принято, чтобы главный редактор «давил» на автора, навязывая ему свою точку зрения, но право напечатать авторскую реплику, а рядом – собственную у меня никто не отнимал.» Видимо, поэтому главный редактор, во избежание давления на автора, решил стать автором сам. Ну, что ж.. Тогда никто не может запретит и читателю его статьи, побывавшему на всех трёх премьерных премьерных показах спектакля — предмета статьи, высказать своё мнение.
«С репутацией не шутят». Утверждение спорное, но можно взять его за базовый тезис обсуждения. Обсуждения статьи о спектакле. Ну, а собственно, почему бы и не обсудить обсуждающих? Они так привыкли к тому, что их мнение никто не подвергает сомнению, (хотя бы публично), что для повышения их самоконтроля будет неплохо дать им ощутить «небесспорность» собственной репутации. и чтобы быть аргументированными, будем рассматривать конкретные цитаты по принципу: «copy-paste» — теза, ответ — антитеза, и так по списку.
Итак:
1.»…консервативные самарские зрители, вставали посереди действия, не дожидаясь окончания сцены, и уходили из зала, бормоча себе под нос какие-то очень неприятные слова.» — работу транспорта надо в городе наладить, тогда не будут люди убегать на последние троллейбусы-автобусы-трамваи.
2.»«Вы же промолчали тогда, видели, что беда, а промолчали».» — какая беда, кто спросит, из чего это следует? Умозрительное утверждение для красного словца и создания нездорового ажиотажа вокруг спектакля.
3.»И если появилось желание сочинить «Шостакович-сюиту»» — не появлялось такого желания. Просто использовалась музыка Шостаковича. Так были созданы, в частности его балеты «Золотой век»(изначально «Динамиада») и «Барышня и хулиган» (солянка сборная из фильмов, балетов и оркестровых миниатюр Шостаковича). И «Москва.Черёмушки» — тоже.(см.ниже)
4.»…,навязав оперетте «Москва – Черемушки» и «Барышню и хулигана», и кусок из Третьей симфонии, и «Песню о встречном»,…» — «Прогулка по Москве» — оркестровый проигрыш — «Улица» из «Барышни и хулигана», «Песня о встречном» — Ария Лидочки, и т.д. Праздничная Увертюра — ярчайший пример творчества композитора в те годы, плюс написанный для сопровождения открытия каскадов фонтана «Дружба народов» (И «Каменный цветок», кстати, тоже.) Третья симфония — сталинская идеология, провозвестница «Песни о лесах». Аргументов для включения этих произведений в композицию спектакля — более, чем достаточно.
5. ««Москва – Черемушки» в своем первоначальном варианте длится менее двух часов.» «Из новоявленных двух часов более половины – текст, дописанный постановщиком.» — неправда! Трёхактная — оперетта длилась более двух с половиной часов. Видимо, автор судит по фильму, снятому по оперетте. Или же рецензент сознательно пытается подкрепить искажёнными фактами собственное негативное восприятие спектакля.Текст дописанный добавляет 40-50- минут. Это много. Но сократить созданное легче, чем создать отсутствующее. На третьем представлении так и поступили. Убрали правда не только текст, но и отдельные музыкальные куски. Как из других произведений, так и из «Москва.Черёмушки»
6. «Сочинитель представления для театра Оперы и Балета не может не учитывать, что ни солисты, ни хор – за редким исключением – не владеют навыками драматических актеров.» «Более того, некоторые из них (Валерий Григорьевич Бондарев в первую очередь) поразили выдающимися актерскими качествами.» — две взаимоисключающие цитаты. Тут даже и добавить нечего. Автор противоречит сам себе.
7. «…в результате дополнений и «улучшений» получился драматический спектакль с музыкальным оформлением. И уже не «легкого» жанра о том, что простое человеческое счастье возможно и достижимо простым решением партии о масштабном развитии блочного строительства жилого фонда. Это уже психологическая драма о том, что из сформированного революциями человеческого материала ничего путного уже получиться не может: людишки мелковаты, и даже благородные поступки совершить у них не получается – всё гадость какая-нибудь этому сопутствует.» — да, автор статьи абсолютно прав. Так и задумывалось. Почему, отчего — это тема для отдельного разговора. Такова идея режиссёра, которую поддержали и восприняли постановочная группа и труппа театра. А вот ещё умозаключение рецензента по этому поводу: «Идея вполне себе может иметь право на существование, но когда она внятно сформулирована, когда автор, работая над вневременным сюжетом, не путается в причинно-следственных связях истории.» Идея, как можно сделать вывод, сформулирована внятно и чётко, коль скоро рецензент её столь точно углядел и сформулировал.Так чем же не угодил режиссёр со товарищи господину Долонько? Ответ смотри ниже.
8. «…об особенностях постановочного мастерства. Михаил Александрович Панджавидзе – режиссер-монтажер: в каждом из его спектаклей – множество цитат из других художественных текстов, и из этих цитат он творит собственный художественный текст.» «Практически во всех спектаклях Михаил Александрович «вызывает огонь на себя»: провоцирует зрителя на то, чтобы весь запас его негативной энергии сосредоточился на происходящем на сцене.» — и вот здесь и кроется источник праведного гнева редактора. Ну, не любит он режиссёра! И обвиняет почём зря и в плагиате, скромно называя, его от греха подальше, «цитатами», и в отсутствии собственного языка, и в провокациях в адрес зрителей, и в графомании. И даже в злонамерении. (см.ниже)
9. «…все дело в правильном расчете – или получишь коллективный катарсис, или услышишь стук каблуков покидающих представление.
В данном случае не рассчитали, и не было даже намека на то, что это случайность. Может, достаточно? Может, хватит играть с репутацией театра и актеров?» — то есть, театр сознательно создал спектакль, который трудно высидеть? Не промах, а злонамерение? Честно говоря, это начинает смахивать на манию преследования и конспирологии. Конечно, перебор по времени. Тоже, кстати, спорное замечание. Последний показ заставил пожалеть и о музыкальных купюрах, и о вымаранных диалогах. Я думаю, что театр ещё не раз попробует различные варианты сокращений. Но сократить не проблема. А вот упрекать в диверсии… это уже лежит за рамками не только профессионализма. но и просто здравого смысла. А что — «может, достаточно?» Что, этот спектакль являет собой апофеоз в череде таких же, как он, сознательно созданных для подрыва репутации актёров и театра? То есть, театр находится в глубоком творческом кризисе? А как же номинации на «Золотую маску»? Спектакля, поставленного этим же режиссёром? Призы на фестивале за лучший дуэт у другого спектакля этого же режиссёра? И помимо этого поездки за рубеж со спектаклями других режиссёров? И опять номинация на Маску?
В конце этой «рецензии на рецензию», хотелось бы напомнить: критика — это профессия. Профессия подразумевает определённый профессиональный же уровень. А у профессионалов есть правило — уровень статьи должен соответствовать уровню спектакля. Или быть выше. Но не ниже. Если судить по уровню статьи, то спектакль просто убого-провальный. А это не только не соответствует действительности, но и прямо искажает её. Если театр поборется за своё детище, то это спектакль ещё даст себя знать многими творческими победами. А эта статья останется, как и многие другие, очередным вариантом «Письма к учёному соседу»