Признаюсь: я с нетерпением ждал выхода этой книги. Ждал примерно год – с той самой минуты, когда узнал о том, что она вот-вот появится на свет. Произошло это в Белом доме, где автор этих строк получал Губернскую премию за цикл статей о потомках А. Н. Толстого и их связях с Самарским краем, а автор будущей книги об А. Н. Толстом – грант на работу над ней и ее издание. Вот с того самого мгновения и началось мое ожидание, сопровождавшееся сопутствующими чувствами – недоумения и надежды.
Почему – недоумения? В общем-то, совсем недавно, около десяти лет назад, вышла замечательная книжка А. Варламова «Красный шут», спустя непродолжительное время дописанная-доработанная им под формат «ЖЗЛ» и в этом качестве выпущенная несколькими изданиями, которые еще можно найти на полках книжных магазинов. Что такого существенного можно сказать на следующий день после Варламова?
Впрочем, была и надежда. На то, что с родины А. Н. Толстого, из Заволжья, в биографии и в творчестве писателя удастся рассмотреть кажущееся несущественным и малозначительным с берегов Москвы-реки, ведь в почти 600-страничной биографии у Варламова всему самарскому Толстому посвящено меньше пятидесяти: из московских архивов и библиотек, с площади на пересечении Большой и Малой Никитской улиц, где в бронзовом кресле сидит живший неподалеку бронзовый «красный граф», не видно и сотой доли того, что можно увидеть изнутри «шумного захолустья», каким была Самара в то время, когда по ее улицам ходил будущий автор «Петра» и «Золотого ключика».
Такая попытка, кстати, однажды была предпринята москвичом Юрием Оклянским, работавшим собкором «Литературной газеты» по Поволжью. Случилось это в самом начале 1960-х, когда им и была написана книга «Шумное захолустье», с тех пор не раз переиздававшаяся и до сих пор читающаяся с интересом, несмотря на все ее явные и неявные промахи.
И вот я, наконец, дождался, получил книгу «АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ», выпущенную в серии «Лидеры Самарского края», в подарок от автора – ДМИТРИЯ АГАЛАКОВА, и на смену недоумению и надежде пришли радость, сомнение и растерянность.
Радость – потому что, наконец-то, больше чем через полвека сенсационного обретения в Куйбышеве семейного эпистолярного архива Толстых и через тридцать с лишним лет после открытия в областной столице первого в стране музея писателя, в котором долгие годы велась систематическая работа по изучению его биографии и творчества, самарский писатель почувствовал масштаб личности Толстого и взял на себя смелость вывести эту личность на страницах собственного «художественно-исторического романа».
Другое дело – удалось ли его автору вступить с героем в диалог, выходя из которого, каждый почувствовал бы себя богаче, да еще и поделился этим богатством с читателем, на глазах которого этот диалог разворачивается? С этим и были связаны мои сомнения.
Занимаясь Толстым, я все больше убеждаюсь: этот колобок до сих пор с успехом и крайне виртуозно уходил ото всех на него покушавшихся. И от Дмитрия Агалакова он, как мне кажется, тоже ушел или, если воспользоваться толстовской метафорой, – «оставил с носом».
***
Кто такой Алексей Толстой? «Сын поручика графа Н. А. Толстого», родившийся в доме «председателя Николаевской земской управы и малоземельного помещика А. А. Бострома» и с молоком матери впитавший простую истину: жизнь непроста, до истины не добраться, а в выигрыше всегда остается тот, кто умеет лучше лавировать между двумя (тремя, четырьмя…) неправдами.
Бесприданница Александра Леонтьевна Толстая, тайно убегая от изо дня в день унижавшего ее его сиятельства, возрождалась к новой жизни, вновь становясь человеком с чувством собственного достоинства. Как был расценен этот уход теми, кто ее окружал, включая родителей? Как грехопадение, прелюбодеяние, преступная слабость et cetera. Лицемерный мир обвинил ее во всех смертных грехах и готов был растерзать и ее, и ее любовника, и родившегося неизвестно от кого…
Знаете, как исстари называли незаконнорожденных? То-то же! Только законно-незаконнорожденный оказался хитрее: надел маску, потом другую, третью – и начал дурачить этот мир. Граф? Прекрасно, назову себя граф. Красный граф? Еще лучше, потому что театральнее, невообразимее и веселее; потому что такую маску труднее поддеть и сорвать: запутаешься, рука устанет. Академик? Окончивший четыре класса реального и не защитивший диплома в Технологическом. Брависсимо! Знаете, как хохотал Алексей Толстой, когда его выбрали членом орфографической комиссии? Его, делавшего ошибки в собственных рукописях!
И вот это-то, а не пресловутый «Хлеб» и сотрудничество с властью, спасло ему жизнь и подарило нам Буратину и остальное прочее. «Я от бабушки ушел!» Его сиятельство граф Алексей Николаевич Толстой отбыли на заседание Верховного Совета СССР.
Помните начало «Золотого ключика», непростую историю с Джузеппе Синим Носом и Папой Карло? Столяр Джузеппе находит необычное полено, но вместо того, чтобы сделать из него что угодно, хоть того же Буратино, отдает его шарманщику Карло. Дескать, вырежи куклу, которая будет тебе помощником. Зачем Буратине эти два папаши, которые, кстати, не только совместными усилиями рождают его на свет божий, но и ссорятся, награждая друг друга тумаками?
Из Москвы этого не понять, а из Заволжья – без малейших затруднений. Сын графа, родившийся в доме председателя земской управы. Того самого графа, который специально приезжал в Николаевск, чтобы (у)бить Бострома. Вызывал его на дуэль, а получив отказ, все-таки стрелял в него, случайно встретив на железнодорожной станции Безенчук. Продолжать? Пожалуй, оставлю для следующего «художественно-исторического романа».
А пока вернусь к толстовским маскам. Какую книгу о Толстом ни возьми, сейчас же становится понятно, что она не о Толстом, а об одной или нескольких надетых им на себя масках. Не миновала эта судьба и роман Дмитрия Агалакова, от которого, как мне представляется, наш колобок ушел с искусством и азартом: достаточно прочесть, например, довольно-таки пафосный финал романа о Чрезвычайном съезде Советов, выступлении Молотова, том же самом «Хлебе».
Но это все-таки не беда. Это, как пишут в отзывах на диссертации, «сомнения, вызванные основательностью диссертационного исследования».
***
А вот теперь о бедах. Уже на обложке нового романа рядом с фотографиями самого Толстого, его матери и отчима читатель увидит лицо… первого мужа сестры Алексея Николаевича. Как он тут оказался? Когда-то Юрий Оклянский в самом деле спутал офицера Рахманинова с графом Толстым, увидев первого на снимке со старшими сыновьями и дочерью его сиятельства. С тех пор прошли десятки лет, ошибка давным-давно выявлена, и в экспозиции нашего музея можно увидеть этот снимок с правильной подписью. Увы, автор романа его не увидел.
Дальше – больше. Из аннотации на обороте титульного листа читатель узнает, что родился Алексей Толстой 29 октября (а не декабря, как на самом деле). Вернувшись от Бострома к мужу, графу Толстому, ее сиятельство якобы «оставила детей на мамок и нянек», а сама отправилась с Николаем Александровичем в Северную столицу. В действительности же, в самом деле вернувшись (после первого побега из дома), А. Л. Толстая сделала это только ради детей, с которыми и жила в Петербурге, поставив графу условие, что отныне они видятся и общаются только как родители, но не как муж и жена.
И много раньше, едва став женой Толстого, Александра Леонтьевна не гуляла с ним по Елисейским полям, как утверждается в романе. Маршрут их свадебного путешествия хорошо известен и пролегал через Мюнхен и Ниццу, а Парижа там не было в помине. И именно в этом свадебном путешествии молодая графиня забеременела и родила первенца, но не Александра, как следует из романа (он родится через несколько лет и будет третьим ребенком), а Лизу, которую в семье чаще называли Лилей. Впрочем, здесь читателю придется совсем нелегко, так как уже через три страницы «первенец» Александр вдруг займет в романе свое законное – третье по счету – место.
Хутор Сосновка, расположенный автором романа в двадцати верстах от города, как ни крути, расположен верстах в шестидесяти от города губернского (Самары) и примерно в семидесяти от уездного (Николаевск). Почти два дня на лошадях, с ночевкой по пути.
Сосновке не повезло особенно или повезло – как посмотреть, можно ведь как в песне: «Всё, что было не со мной, помню». В конце 1882 года Александра Леонтьевна ходит в романе по своему натопленному дому в центре крошечного имения Сосновка. Но в конце этого самого 82-го года она ходила по арендуемому Бостромом дому в Николаевске, а в Сосновке еще нечего было и топить. В «крошечное имение» Толстая с Бостромом и маленьким сыном приедет только осенью 83-го года, когда ребенку исполнится уже десять месяцев, и жить они будут в соседней Утевке, потому что дом в центре имения только достраивался. А вот уехал Алексей Толстой из Сосновки не в 96-м, как пишет автор романа, а в 97-м, поступив не в гимназию, как в романе, а в реальное училище в Сызрани, откуда через год перевелся в самарское реальное же.
Самаре не повезло тоже. Здесь, как утверждается в романе, А. А. Бостром «купил большой двухэтажный деревянный дом». Помилуйте! Он купил городскую усадьбу, которая состояла из двух деревянных двухэтажных домов и одного каменного флигеля, а «в июльские дни 1906 года», когда, как пишет автор романа, у 24-летнего графа, находящегося в Германии, «защемило сердце», а «в далекой России, в Самаре, умирала его мать», граф находился в этой самой Самаре, о чем позже подробно рассказал в очерке «Непостижимое». И было ему в это время не 24, а 23 года.
С цифрами в романе – отдельная история. «В самом начале 1908 года Толстой узнал о смерти своего трехлетнего сына Юрочки»: Юрочка родился в 1903-м, то есть в 1908-м ему было все-таки пять лет. Кстати, в романе маленького Юрочку, «смирившись», воспитывают родители Толстого, хотя в действительности воспитывали его не они, а родители жены Алексея Николаевича. Что же до других деда и бабки, то они внука почти и не видели, так как Рожанские (тесть и теща А. Н.) вскоре переехали из Самары в Казань, увезя с собой внука.
«У меня в детстве, – говорит «романный» Толстой, – была травма лучевого нерва». Травма случилась летом 1901-го, когда ребенку Толстому было восемнадцать.
«А на мне двое детей! – бушует писатель. – Федя и Никитка!» Пропустим «Федю», которого отчим назвал бы только Фефой, это семейные частности, но куда делась Марианна, родившаяся в 1911-м? Марианна, видимо, не в счет, отец забывает ее в романе не однажды. В интимном разговоре с будущей женой Н. Крандиевской он не вспомнил о ней тож. «У вас ведь тоже был ребенок», – говорит ему Наталия Васильевна, имея в виду умершего Юрочку. Толстой молча кивает: дескать, да, был. Ау, Марианна!
Но не было бы счастья, да несчастье помогло: благодаря этой самой карусели с цифрами жизнь писателя продлилась на целый год. В романе он умирает в возрасте 63 лет, а в жизни ему за месяц до смерти исполнилось 62.
Встречаются на страницах романа и просто анекдотические вещи:
«И вот они ехали с Юлией в поезде «Самара – Петербург» [они – это Алексей Толстой и его возлюбленная, будущая жена, Юлия Рожанская. – М. П.]. Сидели в своем купе, держались за руки, смотрели в окно, целовались, пили чай и вино, и вновь целовались. Впереди им открывалась новая – взрослая! – жизнь! Никаких родителей, никаких отцов невесты! Никаких предосудительных взглядов со стороны соседей! Сами себе хозяева! Сами себе цари и царицы! И денег полно к тому же.
– Мы в свободном полете, чувствуешь, Катюша? <…>
Катя радостно засмеялась. Сердце ее пело».
Кто такая Катя?
После такой внезапной метаморфозы можно и не заметить, как журнал «Весы» превращается в романе в весы («За весами последовало приглашение…»), небольшой очерк Бунина «Третий Толстой» становится «книгой», а первым в списке источников, использованных для работы над книгой, оказывается «архив Толстых». Как архивисту и музейщику мне было бы небезынтересно знать, какой именно архив Толстых – московский? Там их три: в ИМЛИ, в РГАЛИ и в Гослитмузее. Самарский? Питерский? Использован как, на каких основаниях, в каких объемах? Нельзя ли – для зануд – хоть какой-нибудь шифр, номер фонда или, не дай Бог, единицы хранения?
***
Вот такая история. А точнее, самое ее начало, потому что книга уже в библиотеке и ждет там своего читателя, а может быть, уже и дождалась, а завтра студенты будут пересказывать ее мне и моим коллегам на экзаменах. Журналисты 29 октября поздравят в своих статьях А. Н. Толстого с днем рождения, а посетители музея будут пенять на экскурсиях, что музейные сотрудники не знают элементарных вещей и путают подписи под фотоснимками.
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН
Доктор филологических наук, профессор Самарского университета, старший научный сотрудник Самарского литературного музея имени М. Горького.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 16 (124), 2017, Октябрь