Как пензяк самарцем сделался

Инязов при этом не кончал – выпускник политеха и 45 лет преподавал там. А еще он участник легендарной самарской команды КВН 68-го года и книгочей, каких мало.

Инъязов при этом не кончал – выпускник политеха, и 45 лет преподавал там. В том числе информационные технологии. Теперь преподает в САГМУ. Любовь же к языкам – не единственная фишка этого человека. Он участник легендарной самарской команды КВН 68-го года и книгочей каких мало. Сегодня, впрочем, не о книгах и не о трудностях синхронного перевода. И даже, уж простите, не о КВН. Сегодня о Самаре Германа Дьяконова.

А на свет появился в Пензе, которая в пору моего нежного детства была таким, я бы сказал, сельскохозяйственным городом. В нашем дворе стоял огромный в два этажа сарай, владельцы которого разводили коз, свиней, овец. По улицам Пензы спокойно ходили коровы. И отнюдь не священные. Коров в Пензе было много, и, до того, как печальной памяти Никита Сергеевич Хрущев не приказал частных коров перерезать, пензяки могли пить парное молоко. Молочницы ходили по городу! С бидонами. И кричали: « Кому сметаны? Кому молока?» А точильщики кричали : «Ножи, ножницы, бритвы точим!»…

Пенза — уютный город. Правда, неровный. В буквальном смысле. Самарцы, когда в центр собираются, говорят: «Едем в город». А пензяки: «Идем наверх». Неровный город. Неровный, очень уютный, классическая такая провинция. Хотя, наврал, не провинция. В Пензе один из первых наших заводов по производству ЭВМ. Завод счетно-аналитических машин — САМ. И ЭВМ «Урал» родом из Пензы. И на космос город тоже работал. Мой двоюродный брат, Олег Трясогузов, одним из первых медаль Гагарина получил. И это не та медаль, что я видел в наши дни. Это тяжелая, золотая медаль. Всесоюзный научно — исследовательский институт физико- технических радиоизмерений. Вот там мой брат трудился. Ну а если на дореволюционную Пензу взглянуть, то тоже не захолустье. Дворянское гнездо. Самара была купеческим городом, а Пенза дворянской. В моем окружении были потомки князя Кугушева; дворянкой была и моя няня Вера Максимовна Курганова. До третьего класса был под ее присмотром. В 30-е Веру Максимовну разыскивала Инъюрколлегия, чтоб передать ей наследство князей Кургановых, эмигрировавших во Францию. Отказалась. В пользу Советской Родины. А сама со слепой своей дочерью всю жизнь прожила в халупе.

***

Трудовую деятельность мой отец начинал в Пензенском железнодорожном депо. Рабочим. Вступил в партию (коммунистом он был убежденным), окончил совпартшколу, стал, что называется, расти, и в конце концов его перевели в Куйбышев с прицелом на то, что возглавит Большечерниговский райком КПСС. Но отец попал в аварию. У шофера машины, которую выделили райкому, случились контры с коллегой, и тот подстроил аварию. А по выздоровлении папу направили в Дорожное управление рабочего снабжения. Ведало всей торговлей на Куйбышевской железной дороге. И отец там был начальником. Не голодали, конечно, но в роскоши не купались – отец был абсолютно порядочным человеком.

Первым нашим жильем здесь была коммуналка. Зато стоял угловой дом на Комсомольской площади. В то время в этом доме жил тезка моего отца, ректор индустриального института Николай Николаевич Панов. Сын инженера-путейца, строителя Турксиба, работать начинал лаборантом, вырос до ректора. Потом его в обком забрали. Потом – в ЦК. А ректор был милостью Божьей. Кстати, в честь его предка названа улица в Октябрьском районе.

Панов жил на первом этаже. А мы – папа, мама, я и сестренка Таня – на третьем. В квартире, куда нас вселили, прежде жил начальник дороги Мальгинов. Съехал, и квартиру сделали коммуналкой. 4 комнаты – одну дали нам. Одна комната, но мне она казалась огромной. В Пензе мы жили в двухэтажке, в обособленной, но не очень большой квартире, отапливали углем, туалет – на улице. А здесь удобства в коридоре, центральное отопление, на кухне – газ, ванная с окошком наверху, в ванной – титан. Дровяной. Какой стоял запах, когда топили! Сосновые же были дрова.

Топили ванную раз в неделю. А так – баня. Ванну принимали в очередь. И полы в местах общего пользования в очередь мыли. И, конечно, на кухне хозяйки гурьбой. Не скажу, чтоб дружили с соседями, но в нашей коммуналке легендарных кухонных склок не было.

***

Года три или четыре мы жили на Красноармейской, и первые недели, даже месяцы, я пребывал, признаюсь, в состоянии довольно сильного напряжения. А дело было вот в чем. Как только я приехал из Пензы, мне тут же сообщили, что куйбышевские ребята, чтоб проверить на вшивость новичков, колотят их.

Ну и гулять свободно, как в Пензе, я побаивался. Но в магазин-то за хлебом надо? Он прямо в нашем доме был, продовольственный магазин. Сейчас там гостиница Voyage, а был 66-й магазин, и я туда ходил. Но с опаской. Поглядывал на парней дворе и все думал: «Ну, когда же уже они начнут меня бить?» Ну и в результате этих хождений понял, что слухи о кровожадности самарских пацанов сильно преувеличены. Стал появляться во дворе, подружился с ровесниками, и даже ходил с ними на «Локомотив» собирать под трибунами мелочь.

Там же футбольные матчи шли, на «Локомотиве». А у тогдашних мужиков как -то не принято было носить деньги в кошельках – носили в карманах брюк. Ну и поскольку болел народ пылко, не только крича, но и вскакивая, то мелочь из карманов сыпалась под скамейки, ее пацаны после матчей и собирали.

Вот так мы тут развлекались. А в Пензе, между прочим, у нас был форпост. Передовой отряд советской детворы по месту жительства. Заведовала нами такая Галина Баранова. Высокая, худощавая , отец – Иван Иванович Баранов, детский врач Божьим даром. Галина возилась с нами на общественных началах, как я понимаю. И вот мы с этой Галей огородили посреди двора штакетничком невысоким площадку, песочком ее усыпали, шишками разграничили территории отрядных звеньев, поставили в центре площадки флагшток, и летом каждое утро под барабанную дробь поднимали флаг. А в одном из сараев у нас была пионерская комната. Настольные игры, книжки, журналы…

Настоящее советское детство. До тимуровской команды нам было далеко – помощью старикам, женщинам и малышам мы не занимались, поскольку сами, в сущности, были малыши. Меж тем, во дворе жили люди, прошедшие войну. Инвалиды жили. Она же только кончилась, война. Пять – шесть лет назад. Крылья самолетов во дворе лежали. И наших, ИЛов, и фашистских. Жил у нас один человек, дядя Яша, который делал из этих крыльев ложки. Откуда крылья взялись? Не знаю. Взялись. Ну и как в Самаре в Пензе много чего пленные немцы строили. Наши квартиры поенные немцы ремонтировали. А мы, мальчишки, орали им под окнами «Хэнде хох» и «Гитлер капут».

Во дворе дома на Красноармейской форпоста не было. Да меня, по правде сказать, и не особо то тянуло гулять.

***

В Пензе я учился школе № 2. Первая учительница – Зинаида Павловна Бульвинская. Первая отметка – 1. Причем прописью – «кол». Но как-то выжил.

В мое время 2-я школа была мужской. И 12-я школа, в которой я учился по приезду в Куйбышев, тоже была нормальная, мужская школа. А когда раздельное обучение отменили, часть мальчишек, меня в том числе, перевели в 42-ю, и мы начали учиться вместе с девочками.

Разумеется, с девочками я общался и до этого исторического момента. Но они казались мне существами иного мира. Мы тогда были совсем другие. Я пережил настоящий шок, когда узнал, что одна из девочек сказала матерное слово. Девочка и мат! Для нас это были вещи несовместные. И лежачих мы не били никогда. А уж чтобы девчонку ударить! Человек покрывал себя вечным позором.

Счастливое было время! Телевизоры – не у всех. По радио тоже не всегда шли интересные для молодых передачи. Приходилось читать книжки. И мы их читали. Поэтому левое полушарие мозга у нас развито более, чем у нынешних поклонников телевизора. Телевизор же тебе выдает готовые образы! Не надо мозг напрягать. А человек читающий напрягает. А читали в те годы все. Во всяком случае, в моем окружении.

Я читать выучился в три года. «Папа, у тебя книга про призраков, а ты не сказал!» – негодовал, обнаружив у отца «Манифест Коммунистической партии». Помните, как манифест начинается: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма»…

***

Был у меня друг, ныне покойный Игорь Рахматуллин. Умница, каких единицы, но совершенно невостребованный. 30 языков знал, и в иностранном отделе областной библиотеки у него был читательский билет за номером 2.

Областная библиотека тогда, если помните, квартировала в здании театра оперы и балета. Я, разумеется, тоже был записан в ее иностранном отделе. Под номером 287417. А в отделе этом работала Людмила Ивановна Попова, которую я как постоянный читатель, естественно, знал, но не более.

И тут случается мой день рождения. И я решаю, что было, как оказалось впоследствии, весьма с моей стороны неосмотрительно, день этот отметить и собираю компанию. Исключительно мужскую. Я был уже два года как не женат. Собрались, взяли портвейна, приятель мой Виктор Иванович Лукашев сделал куриный плов, и появляется Рахматуллин. Да не один – с двумя девушками, одна из которых та самая Людмила Ивановна.

А тут на беду еще и мама моя приходит: «Привел гостей, а кормить людей нечем!» Вдруг вижу: Люда – в дверях кухни и интересуется, не найдется ли в доме каких-нибудь рыбных консервов. Организует салат, все начинают, как сейчас говорят, кушать, а мама при всех громко и внятно вдруг говорит, что вот эту вот девушку, которая Попова, она прямо сию же минуту оставила бы у нас. Было это 29 июля, а 5 декабря мы поженились. Ну и женаты до сих пор, хотя раз в сто лет ссоримся окончательно и бесповоротно.

***

А живем на Самарской, в квартире, окна которой глядят на сквер Высоцкого. Справа – редакция «Самарской газеты», через дорогу – гостиница «Колос», прямо по курсу – памятник Владимиру Семеновичу Высоцкому. Дом в 1881 году построил купец Казаков, потом там жила семья купца Маликова, затем дом приобрел мещанин Смирнов, а в 1919-м дом был муниципализирован (как вам словечко?) и сейчас объект культурного наследия регионального значения.

В свою квартиру я захожу с улицы Самарской по чугунной лестнице потрясающей красоты. У нас с Людмилой Ивановной однушка, но потолок – 4,20, и мы сделали квартиру двухуровневой, и теперь на втором этаже у меня компьютер и библиотека.

Квартира у нас роскошная, и дом роскошный. А в каком чудном месте стоит! Мы еще с Игорем Рахматуллиным мимо этого дома на Брод ходили. Шли мимо вокзала, по Толстого, сворачивали на Самарскую, сквером – на Ленинградскую и три квартала к Волге. И всякий раз, проходя по Самарской мимо старинного дома красного кирпича, я думал: какие, должно быть, тут хорошие люди живут! И, очень может быть, видел свою жену в сопливом возрасте – она меня на 12 лет моложе.

Ну а люди в доме и впрямь оказались хорошими. Очень хорошие люди! Тот же Романыч. Человек непростой судьбы и блестящий совершенно умище! С ним мой внук дружит. Внуку восемь на днях исполнилось. Кирюша. Дочка мне его подарила.

А сын от первого брака в Москве живет. Работает в фирме IIG. Глеб Дьяконов. В группе «Торквемада» в свое время играл на «лопате» и был солистом. Песни у них еще такие добрые, нежные: «Вот вылезет труп из могилы и высосет гнойный твой мозг!». Просто хочется маршем на БАМ и больше уже сюда не возвращаться. Глеб как раз автор стихов. Сейчас уж больше сорока ему.

Внуку моему московскому четырнадцать, в физико-математической школе МГУ учится, а тутошний внук – в медико-техническом лицее. Ну а что вы хотите? У них такой талантливый дед! Московский, Григорий Глебович, хинди в начальных классах изучал, а самарский английским увлекается. Ну и вот с этим соседом нашим, c Романычем, любит поговорить о различных видах холодного оружия, о французской истории, которую досконально знает по «Трем мушкетерам».

***

Я – самый старый, настолько старый, что помню сквер другим. Когда он был попроще и почеловечней, что ли. Заросли были гуще. Горка была детская. В этом скверике дочь моя Катя, сидя у меня на руках, сказала, между прочим, первое слово: «абака». Что означало – «облака». С внуком, помню, сидели тут, он заснул, я не стал его домой нести – так и спал человек на скамейке…

Раньше сквер этот носил имя Фрунзе. Но вообще-то это Козлиный садик.

***

Нынче, если начистоту, я все меньше по Самаре хожу, все больше дома сижу. У компьютера. Безобразие, конечно. Фильмы качаю, книги. Огромное количество энциклопедий скачал. Но и с бумажными книжками расстаться не в состоянии. Хотя забито уже все. Ну как расстанешься?

И кто я в итоге? Пензяк или самарец? Пенза – родина, но и Самара стала родной. Столько лет тут живу! Тут жена моя родилась, и дети, и внуки. И пусть только кто попробует про Самару плохо сказать! Лучший город Земли! Вообще на Земле два лучших города – Самара и Пенза. Ну, может, еще Флоренция. Или Венеция. С этими двумя я пока не определился. С другой стороны, Римов много, а Пенза – одна. И Самара – одна.

Записала Светлана Внукова

Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета», № 8 (96) за 2016 год