Александр Астров. В 1984-м записал здесь самый первый в СССР хип-хоп. В 1986-м привозил в Куйбышев Виктора Цоя.
Замучишься перечислять, как много важного и нужного сделал Астров. Он уже много лет не живет в Самаре, преподает в университете Будапешта, но знает о самарской культуре больше и глубже, чем многие живущие здесь. Поэтому, наладив видеозвонок, я связался с Александром, который сейчас очень похож на актера Ливанова в фильме «Шерлок Холмс в XX веке». Так же, как и Холмс, Астров не выпускает из рук трубку, а за спиной его целый шкаф трубочного табака.
– Добрый вечер. У меня вопрос риторический, наверное: возможен ли был «куйбышевский рок» как культурный феномен в конце 80-х? И почему этого не произошло?
– Второй вопрос уже отвечает на первый: не получилось – значит, было невозможно. Вопрос: почему?.. А что вообще в Куйбышеве было возможно? Как я его понимаю, «весь этот рок-н-ролл» – не индивидуальное занятие. Тусовка должна быть.
– Но она же была. В Свердловске, который является удачным примером такого локального феномена, там же тоже тусовка была невелика. Какие-то яркие имена, но в целом – вполне сравнимо с Куйбышевом.
– Не очень в этом уверен. Я в те времена пару раз был на концертах в Свердловске. И там был полный зал. Довольно большой зал. И таких… нормальных людей. А в Куйбышеве после того, как первое любопытство прошло, у нас никогда и не получалось собрать какую-то значительную аудиторию. Почему было так? Чем Куйбышев отличался от Свердловска или Новосибирска, не говоря уже о Москве и Ленинграде?
– Ну, на этот вопрос есть традиционный ответ: Куйбышев – закрытый город.
– Отчасти – да. Но Горький тоже был закрытый город, а жизнь там была. Дело в том, что в закрытом городе – мало информации.
– У меня немного другое ощущение от того периода. Мне всегда казалось, что люди были – Туманов, Микрюков, Рябиков… Они были очень продвинутыми. Они слушали Cassiber, Luxuria, поздний Crimson, сольного Фриппа…
– Даже слухи о том же «Аквариуме» и «Зоопарке», которые как бы рядом находились, они не так-то просто проникали. Одним из первых земляков, кто услышал «Зоопарк» в Куйбышеве, был Кук. У него был одноклассник, сейчас покойный, к сожалению, который учился в Москве, и он, приехав на каникулы из Москвы, рассказал, что… творятся безобразия. А все слушали «Пинк Флойд» и «Кинг Кримзон», но Discipline – это был уже авангард крутой. Какой-нибудь Television или Sex Pistols никто не слышал вообще!
Мик, Кук и Ко
– То есть вы считаете, что было слишком мало людей и слишком мало информации, чтобы появилось нечто серьезное?
– Да нет, не только. Был такой документальный фильм про Joy Division. Но на самом деле он только наполовину про Joy Division, а на вторую, может даже, на первую половину, фильм был про Манчестер. И суть там была в том, что такая музыка могла появиться только в таком городе. И если говорить о музыке, то нужно, прежде всего, говорить о городе. Что тут такое особенное было в этом Куйбышеве, помимо его закрытости? Он был такой гибридный город, очень стрёмный.
Ну как это сказать? Вот у Лу Рида был альбом с Джоном Кейлом – Songs For Drella. Там есть песня «Маленький город», и в ней поется: единственная хорошая вещь в маленьком городе – это то, что ты рано понимаешь: отсюда надо бежать…
Куйбышев – он не совсем маленький город, была даже версия, что он как нормальный, большой. Там что-то есть. И это не какой-то Мухосранск или Сызрань какая-то. Я помню, как я был в Сызрани в 70-е годы. И шел какой-то фильм Тарковского, думаю, «Сталкер», и зале было три человека. Это какая-то экстремальная ситуация, было понятно, что либо рвать, либо что-то очень радикальное делать. А в Куйбышеве было много обманок таких, типа Вити Долонько или Дома молодежи, которые создавали иллюзию, что чё-то тут возможно. А на самом деле ни хрена тут не возможно.
– Мне как раз Виктор Викторович говорил, что на «Сталкера» очереди стояли во Дворец спорта. А в чем была эта иллюзия? В том, что здесь такой мегаполис? В том, что мы сельский клуб пытаемся за академию изящных искусств выдать?
– Ну в чем? В том, что здесь постоянно были микротусовки такие, которые создавали иллюзию, что что-то происходит. Даже до всего этого рок-н-ролла были очень приличные в музыкальном отношении ресторанные банды, которые играли всяких там эриков клэптонов, и очень даже неплохо. Но при этом, если на это серьезно посмотреть, на моей памяти, сколько я тут жил, в Куйбышеве был один-единственный джазовый музыкант – Григорий Файн. А больше, собственно, никого и не было.
– И сейчас нет!
– А откуда чему взяться-то? У меня дочь, она окончила учебу, и у нее начинался проект с Hype Williams. Она очень долго пыталась заниматься этим проектом и в то же самое время жить нормальной жизнью. В какой-то момент она мне позвонила и сказала, что это невозможно. Надо решать: либо ты занимаешься этим серьезно, и тогда надо на все забивать, несмотря на все риски, с этим связанные; либо ты это бросаешь и живешь обычной жизнью. А в Самаре большинство людей, которых я знал, они как раз болтались где-то между. Было такое ощущение, что он может быть инженером за 120 рублей, ну а если очень захочет – взять в руки гитару и что-то там слабать.
– Ну а какой был вариант?
– Вот у Dire Straits, а они же были альтернативщики (все играли панк, а они играли каджун), есть место, где он описывает всех членов группы. Это басист, и ему все равно, получится что-то с этой бандой или нет: у него есть нормальная работа. И люди, которых я помню в Самаре, они, собственно, именно такие. Никто не занимался этим всерьез. Я думаю, что без этого просто ни хрена бы ничего не получилось.
Взять того же Диму Рябикова. Я считаю, что он всегда был классным музыкантом. Но он пытался этим заниматься профессионально. А был еще другой человек – не знаю, вы его помните? Пластинкин Игорь, который начал играть, когда ему лет 17 было. У него идей никаких выдающихся не было, но техника была всегда. Ну и начал он в итоге с Юрием Антоновым лабать или что-то в таком духе.
Нужна такая «оторванность», но к этой оторванности надо серьезно относиться, а не просто как к одному из проявлений пофигизма. Я думаю, что вот эти две вещи не сошлись.
Они сходились где-то, и я даже могу пример привести, когда человек совершенно четко знал, чего он хочет, много и постоянно в этом направлении работал. Это Костя Лукин. Он в какой-то момент решил для себя, что ничем другим заниматься не будет. А для того чтобы заниматься этим, надо делать вот так и вот так. И он это делал, несмотря ни на что. А в музыке?..
Ну, Кук, да. Он уже в восьмом классе очень прилично играл на гитаре. И он всегда очень серьезно к этому относился. Он, по-моему, никогда не рассматривал никаких альтернативных идей, чем бы заняться еще. Но главное не в этом. Меня недавно попросили что-то поговорить насчет «советского» рока. И я пытался для себя определить, чем он отличается, во-первых, от западного, а во-вторых, от бардовской песни и других субкультур, которые были. И я пришел к такому ощущению, что Борис Гребенщиков, Майк – они-то на самом деле придумывали реальность, и она реализовывалась впоследствии в альтернативную общинную жизнь.
Они не просто для себя и про себя пели. Тот же Цой – он никогда не пел про себя, даже если песня от первого лица. Всегда подразумевались еще какие-то люди, которые делают то же самое и живут точно так же. Всегда подразумевалась какая-то тусовка, которая не обязательно должна быть антисоветской, достаточно было того, что она была не-советской, показывала: в этой структуре, несмотря на всю ее жесткость, в принципе, возможна другая жизнь. И не просто жизнь каких-то отдельных отморозков, а такая жизнь, когда люди живут вместе, что-то вместе делают. Даже «урод» Кинчев как-то это уловил и начал орать, что «Мы – вместе!» Да, это был до какой-то степени перевод тех же Who, но он был востребован.
– Ну, и «Мое поколение» Who – великая песня. Не грех и перевести. Русская рок-музыка как раз переводчиками талантлива. Многие вещи переведены так, что звучат не хуже оригиналов.
– Да-да. И чтобы написать «Электрический пес», сколько бы плагиата в нем не было, надо было послушать Visions of Johanna Боба Дилана, а не просто какой-то банальный рок-н-ролл. Для этого у человека должен быть вкус, и этот вкус должен был сложиться еще до рок-н-ролла. И в принципе, тот же Питер для этого предоставлял возможности.
Я приведу самарский пример. Я достаточно хорошо знал Мишу Анищенко. Миша как поэт, наверное, ближе всего к Башлачеву. Но, с другой стороны, он был настолько далек от рок-н-ролла, насколько это возможно. Миша совершенно его не воспринимал, и тот его не колыхал абсолютно. Так что должно быть еще и совпадение. Люди, которые определенным образом сложились бы в соприкосновении именно с этой культурой, чего, на мой взгляд, субъективный взгляд, никогда не было у Шевчука. Ну просто никогда. То есть «ДДТ» – это из другой какой-то песни.
– То есть это не «наш Брюс Спрингстин»?
– Нет, даже в отличие от Башлачева или «Калинова моста», не говоря уж обо всех остальных.
– Когда вы привозили в 1986 году Цоя, на что ориентировались? Он ведь был совершенно неизвестен здесь…
– Надо понимать, насколько много тогда было непонятного и случайного. Я знал, чего я хотел, но у меня не было жестких преференций, да и не могло быть. Расчет был на то, что вдруг получится. Я довольно долго разговаривал с Гребенщиковым, и что-то там не складывалось. А потом Цой, когда мы уже договорились и ехали с ним в Самару, сказал, что Гребенщиков пожалел: эх, а я не знал, если бы знал – с тобой бы поехал…
БГ и Цой. 1986 год
– Но мотивация какая у вас была? Хотя коммерческая в 1986 году навряд ли…
– Нет, о коммерции никто не думал. Потому что, если бы думал о коммерции, то я не стал бы привозить «Ночной проспект» или «Центр».
– За «Центр» отдельное вам спасибо. Этот концерт в Доме молодежи с «АВИА» – один из лучших концертов за всю историю города. И за «Звуки Му» с «Ва-Банком» в Струковском.
– Там много было чего хорошего. И много чего могло быть, но деньги во всем этом роли не играли: всегда находились какие-то организации и люди, которые все заранее оплачивали независимо от того, какие будут сборы. Другое дело, что тогда за это приходилось платить определенным образом. И те же «АВИА» после концерта должны были обязательно поехать в Сызрань. И они ездили. Вместе с той же самарской «Седьмой ступенью», кстати. Это было обязательно. Точно так же, как Цой должен был выступить в «стекляшке» райкомовской.
– У нас было три концерта Цоя за один вечер?
– Два. Сразу из аэропорта – в ДК 9 ГПЗ, там был концерт в таком полупустом зале. Но концерт нигде больше быть не мог. Потом мы у Рахилькина, который тогда работал сторожем в школе рядом с ДК, пили какую-то гадость. Потом он пошел в «стекляшку» Промышленного райкома. Там был не концерт, а больше такой «трепологии», за которую меня, кстати, уволили потом с работы. И это все было в пятницу. На следующий день был концерт в «Согласии», в воскресенье мы выпивали и смотрели видео у Лукина дома, а в понедельник они уехали. Был еще «Гаудеамус»! Ночью того же дня, когда был концерт в 9 ГПЗ, мы поехали в «Гаудеамус», где тогда репетировала «Седьмая ступень».
Кстати, Куйбышев был первым городом, где состоялся фестиваль, и приезжали «Центр», «Бригада С», «Ночной проспект». И это был первый случай в истории советского рока, когда музыкантам платили деньги наличными, просто на месте. И потом, когда приезжали «Звуки Му», они уже приезжали, зная, что в Куйбышеве платят сразу.
– А как вы с «Часом пик» записали первый русский хип-хоп?
– Еще одна случайность. Записывали что-то другое, время осталось, и я предложил: давайте вот еще такую запишем штуку. Нам надо было завтра в Тольятти выступать на каком-то конкурсе дискотечном. И отношение к этому всему было настолько несерьезное, что Черкес сказал: ну нет, я этого делать не буду, и свалил. А записывали трое оставшихся участников «Часа Пик». В этом были определенный кайф и определенная проблема, потому что к этому никто серьезно не относился.
«Час Пик». 1984 год
– И тем не менее в 1984 году вы записали первый в СССР хип-хоп. Что это такое было? Озарение, наитие?
– Какого-то культурного слоя, который был в Америке и о котором мы, кстати, ни фига не знали, – его не было. Не было понимания, что это какая-то особая культура… Ну, прикольно! Ничего же не делалось на века. Делалось на завтра – в Тольятти. А послезавтра все забудут…
К сожалению, это лишь половина интервью, вторую часть вражеская техника почему-то не записала… Надеюсь, что мы сможем повторить и даже продолжить этот разговор с Александром Астровым.
Илья Сульдин
Опубликовано в издании «Свежая газета. Культура»,
№ 12-13 (100-101) за 2016 год