Мнения: ,

О победах, поражениях и вере в себя

14 ноября 2016

35-img_7526_2

«Блистательный пианист современности и эксклюзивный артист даст единственный концерт». Такими или подобными им трескучими словами нередко предваряются выступления артистов. Музыка, пускай и классическая, как это ни прискорбно сознавать, является товаром, который нужно продать и получить хорошую выручку.

Желательно, чтобы она была не только в денежном выражении, но и в некотором праздничном послевкусии отгоревшего фейерверка, в ощущении причастности к славе и другим сопутствующим приятностям. Для этого нужно продукт – музыку – и (или) музыканта правильно «упаковать». Музыкантов «упаковывают» в звания и регалии, в послужной список конкурсных побед и… Большое значение имеет и портрет на афише.

С афиши пианиста НИКОЛАЯ ТОКАРЕВА (его сольный концерт состоялся в зале Самарской филармонии) на нас смотрит молодой человек недурной, скажем, наружности с несколько надменным выражением чуть прикрытых глаз. И в остальном «упакован» пианист очень привлекательно. Чего стоит только специфический «знак качества»: обучался в России, Великобритании и Германии! На сцене же мы видим скромного человека с обаятельной улыбкой и широко распахнутыми глазами, в которых читается буквально все, что происходит у него внутри (ну если не все, то главное).

В глазах музыканта, взглянувшего на полный зал филармонии, вдруг прочитались волнение и даже явное беспокойство! Это состояние творческого волнения и сценического мандража характерно почти для всех музыкантов, даже самых великих. Но почему-то тягостное предчувствие не отпускало все первое отделение концерта, отделение не просто благополучное, но наполненное настоящими открытиями и даже музыкальными откровениями.

Исполнение Чаконы соль мажор Г. Ф. Генделя было превосходным. Отменного качества звук пианиста, взрывная артикуляция орнаментики, выразительнейшее исполнение медленной минорной вариации, точный расчет последующих ускорений и, наконец, помпезное завершение обнаружили лучшие качества Токарева-музыканта: подлинный артистизм, недюжинную волю к формостроительству, владение всеми ресурсами фортепианного мастерства, оригинальность музыкального мышления. Но уже здесь слышны были первые «звоночки»: слегка смятые небрежные концы гаммаобразных мотивов (что в начале концерта можно объяснить понятным волнением, да и «знакомство» с роялем в новых акустических условиях зала, наполненного публикой, дело непростое).

В мазурках Ф. Шопена Николай Токарев предстал настоящим звукописцем. Его прозрачная палитра тончайших и разнообразнейших красок скреплялась пластичным звуковедением мелоса, подробной и умной работой с прихотливыми изгибами шопеновской полифонии. Гибкая, упругая ритмика мазурок под руками пианиста сплетала музыкальную ткань в интереснейший интонационный сюжет. И опять весьма заметные «звоночки». В Мазурке си минор соч. 33 № 4 неубедительное слишком поспешное движение вместе с вялыми цезурами и излишним пафосом кульминации вызывало внутреннее сопротивление. Еще немного, и можно уже было воскликнуть: не верю! Но всё же три мазурки Шопена сложились в микроцикл и оставили более или менее цельное впечатление.

Знаменитый триптих М. Равеля «Ночные призраки» (так все же лучше перевести, чем «Ночной Гаспар», как значится на афише: поди еще объясни, кто это) открылся чудодейственным звучанием рояля. В первых двух пьесах, «Ундина» и «Виселица», проявились лучшие качества музыканта: владение колористическим богатством фортепианного звучания, виртуозная педализация, тонкая и точная работа с музыкальным временем и пространством. В токаревской интерпретации этой музыки акцент был сделан не на призрачной и недоброй мистике, переполняющей образную сферу одного из самых демонических созданий фортепианного репертуара, а на чисто импрессионистических эффектах.

Впрочем, тонкая звукопись – лучшая сторона пианизма Николая Токарева. И в этом смысле исполнение двух первых пьес цикла оказалось более чем удачным. Чего не скажешь о последнем номере триптиха, виртуозном «Скарбо». Главная «ось», или «пружина», всей конструкции пьесы – быстрые репетиции внутри фактуры – практически не состоялась. А без этого пьеса оказалась «беззубой» и, уж конечно, никакой не инфернальной.

Уходя на перерыв, пианист уже был уверен, что овладел, так сказать, аудиторией. Что правда! Но овладеть Сонатой Листа во втором отделении концерта ему не удалось. «Звоночки», которые предупреждали о грядущей грозной неприятности, слились в неприятный и фальшивый «звон». На экзамене в музыкальном вузе это было бы просто непроходным исполнением. Это – «неуд»! Обилие фальшивых нот (казалось, что в некоторых случаях даже заученных, что, конечно, вряд ли возможно у такого опытного музыканта); пропуски частей пассажей то левой, то правой рукой; непопадание в басы; «смятые» темпы: буквально ни одного по-настоящему медленного эпизода.

Это бы еще полбеды: технические огрехи всегда можно простить, но при наличии некоей сверхидеи. Так ведь ее-то и не было! Задача была доиграть до конца с наименьшими потерями. Соната, как раненый питон, вырывалась из рук несчастного пианиста, а он безуспешно пытался ее удержать. Прискорбное зрелище.

Глаза музыканта, вставшего из-за рояля, выражали отнюдь не «художественную» усталость. И вдруг… цветы! И радостные улыбки. И уже один мужчина с серьезным лицом встал в полный рост… почтить, так сказать, талант… Шлейф скорби по неудавшейся Сонате еще лежал тенью на «бисовой» Прелюдии Баха-Зилоти. Народ вскочил, чтобы бежать в гардероб (ведь никто, судя по всему, Сонаты Листа не понял, а понимать там было и нечего).

Выходя на очередной поклон, пианист застал всех врасплох. Пришлось вернуться и слушать второй «бис» – Прелюдию до диез минор Рахманинова. В глазах Токарева вдруг прочиталось: «Так вы не поняли, что произошло постыдное фиаско, что пианист абсолютно не справился с репертуарным сочинением? Так я вас сейчас сделаю, разведу как…» (прошу извинить за вынужденные вульгаризмы). И тут началось такое вскидывание рук, что народ просто застонал от неэстетического уже восторга! Слышался шепот: «Я знаю, это Бетховен, только не помню, «Лунная» или «Аппассионата». Щас быстрая часть пойдет!» Ну и случилось привычное, набившее оскомину. И, конечно, крики «браво» в благодарность за откровенный и наглый китч.

Стыдно, граждане! Нужно верить себе. Если мы знаем (а нам об этом рассказали, что Соната Листа – великое произведение, вершина всего романтического музыкального искусства), но этого не слышим, то это не вина композитора и не наша вина. И хоть бы раз мы просто холодно ответили на подобное несостоявшееся исполнение. Нет! Мы снова и снова с умиленными лицами рукоплещем исполнителю и готовы носить его на руках. А как Николай Токарев должен к нам относиться после этого? Ведь он буквально оскандалился, а мы подобострастно заглядываем ему в глаза. А там что? Улыбка и чуть поглубже – презрение. За что? За нашу доверчивость, за нашу нерешительность, за наше нежелание думать. Главная сцена города – значит, здесь думают за нас, решают, что для нас лучше, и уж если устроили концерт, то непременно звездный. Да и «товар» ведь грамотно и надежно «упакован».

Жаль, что высшее музыкальное образование Николай Токарев не завершил в Гнесинском институте. Все-таки старая российская профессура была и остается носителем профессиональной этики и могла бы его научить что возможно, а что недопустимо. И тогда он никогда бы не смог, просто не смог эффектно вскидывать руки над головой в «бисах» после позорно проваленного отделения концерта, а пошел и, закрывшись в гримерке, тихо поплакал.

Дмитрий ДЯТЛОВ *

Фото Михаила ПУЗАНКОВА

 

* Пианист, музыковед. Доктор искусствоведения, профессор СГИК.

Опубликовано в издании «Свежая газета. Культура», № 19 (107) за 2016 год

 

pNa

1 комментарий к “О победах, поражениях и вере в себя

  1. Какое презрение? Начали хорошо критиковать сначала, закончили бездарно.
    У вас в Самарской филармонии прекрасная публика и город сам прекрасный!
    Но рояль на главной сцене города был в ужасающем состоянии! Он расстроился в самом начале концерта и до конца звучал кошмарно! Пианист делал, что мог. О каких «репетициях» в Скарбо можно тут вообще рассуждать, если механика в предсмертном состоянии! Где Вы, Дятлов, увидели «презрение»? Чем не понравились бисы?
    Я скажу — играть Баха-Зилоти на расстроена инструменте буквально столь же бесполезно, как читать Вашу статью до конца.
    За критику спасибо, оценили. Но объективности ноль, а про «широкие глаза и презрение» — бред сивой кобылы.

Добавить комментарий для Николай Отменить ответ