Роман с домом, или Писательница Апрелева и ее личное пространство

В нашем доме мельник занимал два этажа. А он и был в два этажа, этот дом. Еще три уже при советской власти надстроили. В 54-м. И если смотреть на дом с Максима Горького, то видно, что три первых этажа – они с такими архитектурными излишествами небольшими. А два последних безо всяких излишеств. Но стены тоже толстые. Сантиметров 80, наверное. Очень теплый дом! Потолки высокие: 3,20 или 3,50. И соседка снизу, парикмахерша, комнату свою двухуровневой сделала. Там же коммуналка, под нами. У парикмахерши – комната. И внизу парикмахерша стрижет, а наверху спит. Все удобства, короче.
Тут вообще куча коммуналок. Напротив нас – две коммуналки. И над нами. Буржуи тут мы и еще на 4-м этаже два буржуина. Ну и на втором – самый главный буржуин. Половина второго этажа – его. И даже есть дореволюционный камин – предмет особой классовой ненависти.
В моей квартире в свое время тоже, между прочим, была коммуналка. Но когда я ее нашла, она уже была изолированная. Большая – 96 метров. Как раз такая, какую мы с бывшим мужем искали. Ну, конечно, искала я, а он, как обычно, плевал в потолок. А большую искали потому, что у нас была «двушка», и дети, мальчик и девочка, жили в одной комнате и все время дрались из-за жилплощади. Ну, мы и искали, чтоб их расселить, а жили на Хлебной площади.
Вообще, моя Самара – это Старый город. Снимали поначалу «хрущевку» на Победе, но это была экзотика. Я прям хвасталась всем: «На Безымянке живу!» Как будто не знай куда уехала. Два года жили, но все равно плохо знаю район. Запросто могу заблудиться. А в Старом городе все с какими-то историями связано.
Я родилась на Самарской, 179. За Домжуром особнячок. Северный модерн. Федор Засухин построил по проекту Зеленко. Его снести хотят, этот дом, но за него бьются. Те, кто живет там сейчас. Из моих в этом доме уже не живет никто. А жили долго. С 16-го года. Прабабушка первой туда вселилась. С мужем-железнодорожником. У нас даже есть ордер, подписанный городской управой, с «ятями» и гербами.
Обожаю дома с историей! Ну и когда решили расширяться, жилье искала только в старой Самаре. Кучу «сталинок» пересмотрела! Помню, приехали с мамой вот в эту, которая к Дому офицеров примыкает, генеральской ее раньше звали. А там цена была какая-то ну очень невысокая. «Что же такая цена? Такой хороший дом, а цена невысокая?» Заходим – в подъезде гарью пахнет. Мы такие идем, чух-чух, риелторша впереди и говорит: «Вы не беспокойтесь, тут был совсем небольшой пожар». Открывает в квартиру дверь, а там, прям, черное все! И потолок, и стены. И висит густой такой запах, какие на пожарах бывают. «Конечно, – говорит риелторша, – требуется небольшой ремонт». Мы бегом оттуда.
А другая, тоже очень смешная квартира, находилась за институтом культуры, что против памятника Чапаеву. Немного левее, буквально метрах в 30, – старый дом. Там была коммуналка. Ее продавали, чтоб людей расселить. Ну и заводят в одну из комнат, а полы в ней разобраны: нет никакого пола, а есть балки старинные, и нужно по балками идти, словно по мостику. И я иду, балансирую, буквально за воздух зубами держусь, сейчас, думаю, грохнусь, а человек, который квартиру показывал, бодро так говорит: «Обратите внимание, какие перекрытия. Они же звенят! Как новенькие!»
Соседи – такие колоритные типажи. А кухня какая! Метров 30, наверное, в два огромных окна. Очень красивая кухня, и вид на площадь Куйбышева красивый, и штук восемь (квартира же коммунальная) абсолютно загаженных плит! Пельмени прилипшие, в копоти всё…
Короче, долго я по всяким таким квартирам ходила. Ходила-ходила, искала-искала, бац – объявление: Горького, 127. Прихожу… Это было 10 лет назад. И тогда буржуинов еще никаких не было, а все жили коммунами. И дом был очень запущенный. Дверь в подъезд не открывалась, темно-зеленые стены в мрачных граффити, лестница метлахской плиткой выложена, но в жуткой грязи; шприцы валяются, собаки брешут…
Сейчас-то порядок: стены светлые, новая дверь c домофоном. А тогда… Поднимаюсь на третий этаж и думаю: «Господи, гетто! И чего же мне не везет-то так!» Но заходим в квартиру, а в окнах – Волга! Квартира же окнами на две стороны. И в одни, те, что во двор выходят, – бывшая мельница. А в другие – Волга! А тут еще пол в роскошном паркете! А в ванной – окно! И я уже вижу, где у меня будет зал, где спальня с тяжелыми портьерами, где детские; где муж разместит коллекцию немецких красок, а где я – стеллажи с книжками. Я все это отчетливо вижу и понимаю, что буду за эту квартиру бороться, если вдруг что-то пойдет не так.
И ведь в самом деле пришлось бороться. Нет, задаток мы отдали сразу. Но хозяева говорят, буквально в ночь перед сделкой, что им предлагают за эту квартиру больше на полмиллиона. Полмиллиона! А у нас и копейки-то нет сверх того. Я – в панике, спас тогдашний работодатель. Ссуду дал. Прям отсчитал полмиллиона и дал. Без процентов. Ну и 5 января мы сюда въехали. И 5-го же января начали делать ремонт. И очень быстро сделали. За месяц. Надо же было детей от мамы забирать.
Они сначала куксились, дети. На прежнем месте двор был хороший, закрытый, охраняемый, и они могли там одни гулять. А здесь я их одних не пускала – маленькие же еще были. Сейчас большие и домом своим гордятся. Говорят, все приятели им завидуют. Особенно те, что на Металлурге живут.
Ну а муж как-то не прижился. Да и сделку чуть не сорвал. Мы уже в регпалату с деньгами ехали – взялся документы листать. А в документах паспорт дома, и написано, что это памятник архитектуры, построенный до 1917 года. «Что это?! До какого 17-го?! Какой-такой памятник?! Разворачиваемся – едем обратно!» Ну и не прижился. А для меня – лучшего места нет. Я себя здесь как в окопе чувствую. Какие бы неприятности ни сваливались – приду, сяду за вот этот вот стол, который кроме компьютера вмещает кучу абсолютно ненужных на кухне вещей, и мне становится лучше. Кажется, что здесь, в этой большой теплой квартире, за этим большим овальным букового дерева столом, меня никто-никто не достанет. Всё: я – в домике!
У меня тут жизнь изменилась, если вдуматься. Я инженер-механик по образованию и должна была работать на заводе Фрунзе, выпускать авиационные и космические двигатели. Но завод тогда стоял практически, и я пошла в копирайтеры. Рекламные тексты писала. А тут написала книжку. И еще одну. И еще. И журналистикой, о которой со школы мечтала, занялась, когда мы здесь поселились.
Хорошо, конечно, иногда уехать в другой город. Но так, чтобы потом вернуться. И непременно сюда, в этот дом.
Я больше скажу: мы с домом с этим просто не могли разминуться. Он давно кружил возле меня. Как теперь выясняется, множество известных мне лично людей в нем в разные годы жили. Одноклассница подруги, начальник приятельницы, любовница коллеги, бухгалтер знакомого…
А какие у меня соседи чудесные! Вот, например, этажом выше живет сын прежних владельцев нашей квартиры. У него жена, двое детей, они их родили дома. Маленькие детки, забавные. Очень смешной сосед у нас на втором этаже. Он был без работы, выпить любил. Короче, жил такой жизнью веселой. Коммунальные службы отрезали ему воду, газовую трубу ему запаяли, лишили электричества. Он, можно сказать, при лучине жил. Воду брал в подвале – его пускали туда. А канализация у него действовала – тогда еще не научились канализационные трубы заваривать.
Ну и как-то раз сидим по своим квартирам, а лестничную клетку начинает заволакивать густой такой дым. А мы же все страшно боимся пожара: перекрытия-то в доме деревянные. И начинаем бегать по подъезду и во все звонки звонить. Всех соседей обзвонили – один этот парень остался. Звонок у него не работает. Стали стучать. Стучим, стучим – не отпирает! Десять минут всем подъездом стучали, орали, наконец распахнулась дверь, и он такой в клубах дыма стоит, улыбается. «Что случилось?!!» – «Да ничё. Старую шубу решил сжечь. В ванной».
Нет, я обожаю наш дом!

Личное пространство Натальи Апрелевой нарушала Светлана Внукова

Опубликована в издании «Культура. Свежая газета», № 4 (92) за 2016 год