События: , ,

Расщепление белого луча

25 сентября 2015

6-1_Кай Йоханнсен

Пастора Евангелическо-лютеранской церкви Святого Георга Ольгу Васильевну Темирбулатову, прихожан храма, всех, кто ныне приходит в храм, и тех, кто в разные времена уже отошел в Вечность, – всех поздравляем с праздником! Самарскому храму, нашей любимой кирхе – 150 лет!

Замечаю: может быть, потому, что они в нашем городе почти по соседству, а может, из-за отсутствия специальных богословских знаний, протестантская немецкая кирха и польско-католический костел как-то у самарских жителей иногда путаются в голове. Довольно размыто у тех, кто с этой конфессией мало соприкасается, и представление о том, что такое протестантизм. И при чем тут Бах… А я все же не религиовед и разговор сейчас поведу не о Лютере с его религиозной доктриной, а о Бахе.

Да и как лютеранской церкви без Баха? Вот и в Германии – попала я раз в Гамбурге на службу с 81-й кантатой Баха, а по окончании ее пастор, прощаясь с прихожанами, произнес трогательную фразу: чем была бы наша церковь без музыки Баха?!

Но как о Бахе – без Лютера, без его тридцати шести хоралов? Столько их приписывают великому религиозному реформатору. Потом на этом могучем стволе еще сотни и тысячи плодов образовались. Вон у меня в шкафчике сборник из 300 лютеранских хоралов – но это еще когда было триста. Конечно, сейчас их гораздо больше.

По ходу дела замечаю: статья о празднестве в стенах храма перерастает в объяснение в любви. Неужели к Мартину Лютеру, к этому жесткому, воинственному, безапелляционному ревнителю новой церкви – протестантской, избавленной от вызывающей роскоши католического богослужения, отметающей четыре из семи католических таинств?

Строгая простота веры… Чем строже и проще, тем больше внутри тайны и мистического света. Так, правда, кажется представителям любой конфессии, обладающим достаточно развитым воображением. Как-то я услышала от православной знакомой: «Мы самые лучшие». Пришла в сильное смущение. Спросила: «Почему?» – «От нас исходит белый свет», – пояснила собеседница.

А присмотритесь-ка! Ну разве не исходит белый свет от учения Лютера, от томов его богословских сочинений, от лютеранского хорала? Вполне возможно, что таинственное свечение – рудимент ранней немецкой мистики. У Майстера Экхарта (XIV век) читаем: чем больше опустошим мы свой разум от зрительных образов, тем больше заполнит Иисус эту пустоту свои утешением и светом.

В день 150-летия освящения самарской кирхи Экхарт пришел бы в недоумение: аскетическая белизна стен кирхи вместила в себя свет и утешение Иисусова присутствия, но не пустоту. Такое количество народа в театре называется переаншлаг, но в храме театральная лексика вроде бы неуместна. Не знаю, как назвать. Притягательна была не только официальная процедура, содержавшая выступления министра культуры Сергея Филиппова и гостей из города-побратима Штутгарта. После торжественного открытия мемориальной доски лучшему и знаменитейшему губернатору Самары Константину Гроту, после замечательной проповеди, как нельзя более кстати напомнившей слова Евангелия от Матфея:

«Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них! Итак, не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам».

После этого всего ждем кульминации.

Вот и она. Большой концертной программой одарил слушателей немецкий органист Кай Йоханнсен. Стены кирхи озарились белым сиянием баховских фуг. Сквозь призму немецкой интерпретации белый луч строгой протестантской фуги расщепился на многоцветную радугу тембров.

Расщепление зашло и дальше. Кай Йоханнсен – директор церковной музыки Штутгарта, органист класса «А». Что означает эта классификация? Владение мастерством импровизации. В кирхе музыкант импровизирует на хоралы. Хорал в назидательном, величественно-неторопливом звучании одного из голосов – как проповедь. А вокруг сплетается сеть сопровождающих голосов – не иначе как община своим неотступным вниманием сопровождает каждый поворот мысли проповедника. Только что и мы вот так внимали проповеди Х. П. Эрлиха. А перед каждой фразой этой «музыкальной проповеди» вьются пестрые радостные мотивчики, этакими цветочками украшают серьезность богослужения. Кстати, специальный термин, которым обозначается такое раскрашивание хоральной мелодии, – колорирование, украшение.

Расщепляется белый луч. В нем – и убеждающая сила проповеднического слова, и готовность души раскрыться ему навстречу, и радость веры.

Этой радостью веры проникнуто колоссальное баховское строение, с которого начинается концерт К. Йоханнсена в филармонии – Токката, Адажио и Фуга до мажор. Светящиеся, яркие, радостные тембровые краски – те же «цветочки», которые обвивали импровизации Йоханнсена.

Нерукотворный памятник Баху воздвиг Ф. Лист. Прелюдия и фуга на тему B-A-C-H всегда покоряют публику. Рев крещендо, юркие мотивчики, мелкими лучиками пронизывающие звучание, – такая вот романтическая двойственность всегда трогательна. Величие и монументальность барокко: вот он, Бах, шагает под свой мотивчик B-A-C-H в зеленом кафтане – а вот врассыпную произнесенные с радостью, живостью, виртуозным блеском реплики органа.

Кай Йоханнсен – не только исполнитель, но и композитор. В филармоническом концерте он показывает, кажется, самое свеженаписанное из своих произведений – The Great Wall («Великая китайская стена», 2015). Вступление и кода – словно хрустальные китайские колокольчики, экзотические птички, тонкой выделки китайский цветной фарфор.

Эх, собирала я когда-то марки, и было у меня в коллекции три таких любимых китайских марочки – процессия с бумажным драконом и еще какие-то праздничные сценки. Ярко-желтое сочеталось на крошечных филателистических шедеврах с малиновым, зеленым…

Позднеромантическое органное сочинение (С. Франк. Героическая пьеса си минор из цикла «Три пьесы для органа»), соната Ф. Мендельсона и одна часть Симфонии № 5 для органа Ш. Видора – зачем они в этой программе?

Мало кто из органистов удерживается от искушения показать все возможности нашего органа. Вот и К. Йоханнсен демонстрирует радугу органных тембров. Увенчивают концерт импровизации на русские темы. Кто бы подумал, каково оно, наше русское «всё», для немецкого взгляда! Вот, к примеру, то, без чего ни одно русское застолье не проходит. Но мы-то ее, «Калинку» нашу, под водочку… А тут она под сухое красное «Рот Спун», под шампанское, и – не снижайте градуса! – громовая кульминация, не иначе как под дорогой коньячок! И под конец, уже на бис, своей импровизацией на «Оду к радости» немного подправил и улучшил К. Йоханнсен бетховенскую мелодию, 26 лет пробивающуюся к запредельному совершенству. Бетховен, чувствуется, остановился на полпути. Ничего, недоделанное великим предком доделал великий потомок.

Наталья Эскина

Музыковед, кандидат искусствоведения, член Союза композиторов России.

Фото Дениса Егорова

Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета»,

№ 14-15 (81-82), сентябрь 2015 года

 

pNa

Оставьте комментарий