Самара Любы Глотовой

Антону – одиннадцать, Арсению – восемь, Валюшке – два. И вы правы, старший именем своим Чехову обязан. Я же в студенчестве мамой стала. Училась в Самарском педагогическом, на журфаке, в 2005-м писала работу «Взрыв в поэтике чеховского рассказа «Тоска» и перед тем, как работу эту на студенческой конференции защитить, в этот же день узнаю, что у нас с Пашей будет ребенок. И тени сомнений не было: конечно же, Антон Павлович.

А что касается имени второму сыну… Месяце на пятом мы с Пашей переправились на ту сторону и встали возле Ширяево с палаткой. Утром просыпаюсь, а солнце такое… сияющее. И меня осенило: Арсений. И действительно, мальчик родился.

А младшую мы назвали в честь бабули. За месяц до Валюшиного появления моя бабушка, Валентина Константиновна, умерла. А мы с мужем всю эту беременность об имени договориться не могли – Авроры всякие всплывали, Февронии, Ефросиньи, и все время слышалось: «ро-ро-ро». А когда бабуля умерла, я поняла: это в переводе слышалось «ро». Валентина ведь означает «здоровая».

А бабуля моя – детский библиотекарь. Это была ее жизнь – литература. И мама – филолог по образованию. Наталия. И в основном тоже со словом работала. Учитель, журналист, корректор, редактор. Ну и вы правы, наверное: шансов у меня не было.

***

Что за плакатик возле палатки? Цитата из романа Дмитрия Голубкова. Вообще, он – поэт. Люблю его стих: «По ступенькам, тяжким веком стертым, поднимается мужчина с тортом…» Он умер в 72-м году. В возрасте 42 лет. Самоубийство. Но успел многое написать. В том числе роман «Недуг бытия». О Баратынском. Я все никак не могла книжку найти, а в июне была в Калининграде на литературном фестивале и нашла. В буккроссинге. Роман о поэте, написанный поэтом. И вот тут, за Волгой, читаю. Ну, и как-то села с книжкой на берегу. Обед готов, Валюшка спит, мальчишки плавают. И вокруг еще благодать такая… Сижу, читаю и спотыкаюсь о фразу: «Непошто далеко ходить, и здесь хорошо». И думаю: это ж про нас!

Здесь очень, очень хорошо. Здесь мы и на лодочке катаемся, и на велосипедах, и в горы ходим. Вон какие стоят красивые. Оттуда, с гор, всю Самару видно, от Глинки до Стошки. Сюда друзья приезжают. Даже из Саратова. И у нас получилось семинар здесь провести. «Стихи у воды». Мы его в апреле придумали. 13 мая был первый. А этот, в Подгорах, шестой.

Грант? Нет, зачем? Просто собираются поэты у Волги, читают и обсуждают стихи. Разве для этого нужны гранты? По-моему, нет. А вот собираться, говорить о стихах, просто разговаривать пишущим очень нужно. Я, во всяком случае, чувствую такую необходимость. И зову людей к себе. И сама хожу на чьи-то посиделки. В Самаре много мест, где собираются поэты. И не только поэты. У Самары литературной обширная география. И знакомиться с этой Самарой я начала в 16 лет.

***

Училась в 11-м, уже знала, что поступать буду на журфак, нужны были публикации. Пошла в «Волжскую зарю». А там работал Василий Васильевич Семенович. Знаете его? Поэт, молодыми в «Заре» занимался. Спрашивает: «Ты, случайно, стихи не пишешь?» – «Пишу!» – говорю. А кто в шестнадцать их случайно не пишет? Все подряд. Он: «А я литературную студию открываю. На Безымянке, правда». – «А я, – говорю, – как раз там живу». – «Так приходи!»

И я пришла. Студия была на Физкультурной. В Центре внешкольной работы. И каждую среду мы собирались у Василия Васильевича в кабинетике, читали свои стихи. Сначала ребята высказывались, потом Василий Васильевич говорил, проходясь по текстам рукой мастера: плюсики ставил возле строчек, знаки восклицательные, минусы.

В семнадцать я пришла в студию при Самарском отделении Союза писателей. Отделением руководил Александр Витальевич Громов, и он начал собирать вокруг себя молодежь. В эту студию я лет, наверное, пять ходила.

А в 2009-м Галина Геннадьевна Ермошина, поэт, говорит: «Не займешься ли поэтической студией в юношеской библиотеке?» Она работает там, в юношеской. А мне 23 всего, и говорю: «У меня не получится». А она: «Получится». Мы два года собирались в юношеской и назвались «Девятая студия». Я тогда даже фильм любительский сняла. О нашем городе, о поэзии, о студии. В 2011-м это было. Потом семья, работа… Писала, конечно. И на фестивали литературные ездила в другие города. А в этом году опять захотелось чего-то своего. Вот и придумали с друзьями-поэтами встречаться у воды.

***

Где в Самаре живу? На Калинина. А первые годы жила на Димитрова. Дедушка мой там квартиру получил. В девятиэтажке. Три комнаты на шесть человек. Меня тогда еще не было. Потом появилась я и жила там до 10 лет. В те самые 90-е.

Помню, постучались к нам дяденька с девочкой. Беженцы. Из Таджикистана. А может, и не из Таджикистана, может, вру. Но откуда-то оттуда. 93-й или 94-й год. Постучались и попросили поесть и одежду. И мама с бабушкой начали что-то собирать. А мужчина начал свою историю рассказывать. Говорил, что жену убили, что, спасая дочь и себя, приехал в Самару, но работы найти не смог, и живут они тем, что подадут люди. Рассказал и просит: «Можно, пока я дом обойду, девочка у вас побудет? Очень она устала». И мама говорит: «Конечно, оставляйте». Оставил. А мама испугалась. Вдруг, подумала, он девочку оставил насовсем? И как же быть? Но он вернулся, конечно, за своей дочкой…

***

Сейчас мне, кстати, не очень нравится в этом районе бывать. А в детстве я его очень любила. И не представляла, как люди в центре живут.

Приезжаем с мамой в театр или цирк или на набережную, и я думаю: «Что за дома такие? Как живут в них люди? Люди должны жить в девятиэтажных домах». Хотя в эти же самые годы часто бывала в Запанском, где жил мой дядя с семьей. Там и детство, и юность бабули моей прошли. И жизнь ее родителей.

А первыми там появились мои прапрабабушка и прапрадедушка. Они из Лопатино. Бежали в Самару, спасая любовь. Полюбили друг друга молоденькими, но прапрадеда женили на другой. Другая почти сразу умерла. Кажется, родами. И вот тут прапрадед со своей Меланьей, так звали прапрабабушку, и бежал в Самару. Не знаю, где поначалу жили, но потом купили домик в Запанском. Пять дочек родили. Сейчас это улица Веры Засулич, и там сестра моя двоюродная и двоюродный брат живут. В этом домике, которому уже больше 100 лет. Не скажу, что не любила в нем бывать, а старую Самару не любила. Любила Димитрова. Улицу Космодемьянской, где была моя первая школа. Любила слушать Московское шоссе; в апреле, мотаясь по району, лужи бездонные мерить резиновыми сапогами… Но в 95-м с мамой и бабулей переехала на Черемшанскую. Здесь-то и начала писать стихи. Зимой. Мне четырнадцать было.

***

Сейчас я живу там же, но по соседству: мы с Пашей купили квартиру в двухэтажке на улице Калинина. Потолки высокие, комнаты просторные, за окном – частный сектор. Он такой зеленый, этот наш райончик. Как весна, так все цветет. Сливы, яблони, сирень, черемуха…

Знаете, как райончик называют? «Красные дома». Они красного кирпича, эти наши двухэтажки. Рядом парк «Молодежный». В детстве моем там был пруд. Сейчас это озеро травы. Дети любят спуститься и по этой высокой траве побродить, лягушек поискать.

А парк большой и очень живописный. В 90-е там разруха была. Да и в самом райончике разрушалось многое. У нас даже и фонари тогда не горели. От силы пара. Можно сказать, что росла я во тьме. Утром зимой идешь в школу – темнота. И вечером. Одни только окна светятся. Первые фонари в нашем районе зажглись, когда мне было почти 17. Летом. Сначала на Черемшанской, потом на Калинина, на Воронежской. Оранжевый свет. Такой теплый.

***

А Старую Самару я в 14 лет начала открывать. Пошли стихи, и Старый город открылся.

С четырнадцати я уже одна в центр ездила. Без мамы. И не только в театр. А и просто – по улицам побродить. Однажды заблудилась. Доехала на 44-м до сквера Высоцкого, вышла и пошла. Думала, к Волге. А на самом деле – к Самарке. Иду и думаю: «Как же так? Должна же уже быть Волга». «Волгачка», как Арсений мой говорит. А Волгачки нет и нет. Наверное, думаю, не в ту сторону пошла. А осень. Промозгло. Не поздно, но ни единого человека. Не у кого спросить. Блуждаю, блуждаю и в конце концов возвращаюсь обратно в сквер. Прыгнула в 44-й – и домой. А там мама с бабушкой уже испереживались. И я думаю: в какие же это я дали забрела? А потом сама в еще более дальних далях жила. С Пашей и старшим ребенком.

***

Это я про Кряж. Мы там в доме покойной Пашиной бабушки жили. У нас тогда сложности были с жильем. Две недели я только и выдержала. Для меня вообще все, что за Самаркой, чужое. Вот чувствую: место, где жить нельзя. Я же привыкла, что за Самаркой Рубежка. У меня там и дедушка, и прабабушка были похоронены, а теперь и бабуля, и дядя Юра, и даже троюродная сестра Юля.

Я еще девочкой с бабулей и мамой на это кладбище ездила. Ну и у меня отложилось, что за Самаркой только мертвые могут жить. А живые не могут. Хотя за Самаркой у нас теперь дача. Но в доме Пашиной бабушки укорениться я не смогла. Остановка там красиво называется – «Снежная». И район живописный. Бесконечные озера, заливные луга. Прямо за домом. И тоже всю Самару видно. Но только с другой стороны. Очень красиво. Но жить не получилось. А вот на Степана Разина я жила с удовольствием.

***

На Степана Разина мы с Пашей снимали квартиру год. Между Ленинградской и Некрасовской. Когда я там жила, мне вообще не хотелось ни в какие театры. И в кино не хотелось. Никуда. Я просто ходила по улицам, глазела и не чувствовала потребности в каких-то еще эстетических впечатлениях. Мы снимали квартиру в купеческом доме, маленькую двухкомнатную квартирку. У нас уже была своя в «красных домах», но мы ее сдали. Решили пожить в центре города.

Кожин, конечно, повлиял своими рассказами. Он же всем и всегда говорит, что жить нужно только в старой Самаре. Я и подумала: дай-ка, поживем. А Паша так вообще рос на Степана Разина. Но пока был в армии, дом их снесли и дали квартиру на Осипенко.

И вот мы, поселившись на Степана Разина, как бы в детство его вернулись. И там ему было очень хорошо. И мне там было хорошо. Потому что старую Самару я к тому времени уже несколько лет любила. Я полюбила ее, когда в университете училась. Корпус на Льва Толстого, корпус на Максима Горького, и я всю старую Самару тогда исходила. Все закоулочки. И когда мы с Пашей на Степана Разина поселились, это было все равно что вернуться домой. Хотя Самара для меня, конечно, не только центр.

***

Говорят, Самара – это несколько городов. Но для меня Самара – один город. Большой, но один. Я много по Самаре езжу. И на велосипеде, и на машине. Но в Старом мне тесновато. Ну что такое – от Хлебной площади до Полевой? 20 минут на велосипеде! На машине без пробок – 10. А когда ты из Старого города едешь в сторону Безымянки… На машине – не то. А вот если на велике, да если в дождь и хотя бы до улицы Калинина, то тогда ты весь его ощущаешь, наш город. Прям кожей чувствуешь все это пространство – большое, размашистое, неуклюжее. Такая Самара мне больше нравится.

Нет, я не чувствую Самару по-кожински – до Полевой. Моя Самара – от Самарки до Красной Глинки, и даже дальше. Моя Самара – она еще и самолеты строит, ракеты, авиационные двигатели…

Вы, кстати, знаете, что в романских языках la samara – это крылатка? А крылатка – это вид семян, похожих на самолетики. Такие семена у клена, например. Самара – крылатка, вот что она такое!

Записала Светлана ВНУКОВА

Член Союза журналистов России, «Золотое перо губернии».

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 14 (122), 2017, Сентябрь