Даже беглый взгляд в англо-русский словарь обнаруживает, что английское заглавие пьесы куда многозначнее его русского перевода, в котором присутствует лишь указание на главную героиню. И, главное, слово curios по замыслу автора относится ко всему семейству Сэвиджей, а не только к самой миссис.
В оригинале пьеса Джона Патрика называется The Curios Savage. Английское curios, помимо «странный» (в словаре, кстати, значится не под первым номером), может означать еще и «возбуждающий любопытство», и, в первую очередь, «любопытный», т. е. «любознательный», «пытливый». А производное от него существительное curiosity может переводиться как «диковина», «редкость». Есть даже выражение curiosity shop – «антикварный магазин» (вспомним роман Чарльза Диккенса The Old Curiosity Shop – «Лавка древностей»). Слово savage переводится как: 1) «дикий», «первобытный»; 2) «свирепый», «жестокий», «беспощадный»; 3) разг. «взбешенный». В качестве существительного – «дикарь», как глагол – «жестоко обходиться», «применять силу», «кусать, топтать».
Пьеса американского драматурга, лауреата Пулитцеровской премии (правда, за другую пьесу), написана в 1950 году. В 1960-х переведена на русский язык и стала весьма популярна в Советском Союзе (на самарской сцене она шла в середине 1960-х – с Верой Ершовой, в постановке Ольги Черновой).
У ее популярности как минимум две причины. Первая – чисто театральная: едва ли не в каждом театре найдется хотя бы одна очень хорошая, но не очень молодая актриса, которая очень и очень может и хочет играть, но уже не может играть молодых героинь. А в мировом репертуаре совсем немного пьес, где есть центральная женская роль на «возрастную» актрису.
Другая причина – не смейтесь – идеологическая. Сюжет про то, как американская миллионерша решила потратить состояние своего покойного мужа на то, чтобы исполнять простые человеческие желания простых и, главное, бедных людей. Вполне естественно, что ей в этом мешают ее приемные дети, принадлежащие к социальным верхам и претендующие на папино наследство. В тогдашней нашей стране это с официальной точки зрения трактовалось как обличение капиталистической морали, а с точки зрения интеллигентской – как утверждение общечеловеческих ценностей. Такой вот идейный оксюморон.
С той прекрасной поры еще не совсем угасшей оттепельной эйфории прошло полвека. Хотя кажется – несколько столетий. И вот вдруг опять вспомнилась эта пьеса.
Имена актрис, которые в разных театрах играли и играют миссис Сэвидж, свидетельствуют: как и 50 лет назад, трудно найти хорошую роль для актрисы, перешагнувшей определенный возрастной рубеж. И вполне логично появление этого названия в самарской афише: Жанна Романенко упорно ищет разумный компромисс между реальным возрастом и прекрасной актерской формой и моложавостью.
А вот зачем сегодня эта пьеса зрителю?
Спектакль поставил Александр Кузин. Для Самары он уже почти что свой режиссер – девять спектаклей (семь в «СамАрте», два в драме) и этот десятый. Его работы неизменно отличаются отточенной формой, безупречной выверенностью общего сценического рисунка, пристальным вниманием к деталям, точностью и выразительностью актерских работ.
В этой пьесе режиссер немножко поиграл со временем: все персонажи существуют в каком-то условном времени-пространстве, которого на самом деле нет.
На сцене – роскошный интерьер, в котором успешно соединились некая претензия на домашность и вместе с тем явные признаки «казенного дома»: витражи, светлая мебель, рояль и решетка, окружающая и отгораживающая этот заботливо сконструированный, но ненастоящий уют. Высоко-высоко над этой гостиной-офисом подвешены изящные круглые птичьи клетки – миниатюрное подобие огромной решетки. Режиссерский посыл становится понятен еще до начала действия: все герои оказались взаперти, в клетке. И как бы она ни была красива и комфортабельна – это клетка, жизнь в изоляции от мира. Правда, они утешают себя: «Решетка существует для того, чтобы удерживать за ней весь остальной мир».
Они похожи на детей. Это понимаешь, как только персонажи появляются на сцене, сгорая от любопытства в ожидании новой обитательницы своего дома. Они одеты в изысканные яркие наряды, в которых смешались эпохи и моды. Когда персонажи собираются вместе, они образуют очень выразительную группу, немного похожую на пеструю клумбу. И в этой пестроте особенно четко выделяются монохромные «заплатки» – люди из другого мира: песочного цвета костюмы на докторе и медсестре (цвет покоя, умиротворения и в то же время солнечный и радостный, в общем, терапевтический), кремово-белая одежда миссис Сэвидж (символизирует чистоту ее души). Ну и, конечно, респектабельные черные одеяния Лили-Белл, Тита и Сэмюэла Сэвиджей, лишь слегка оттененные другими, но тоже темными деталями (воплощенное зло и бесчеловечность).
Детскость обнаруживается и в их поведении. Они представляют собой что-то вроде разновозрастной группы детского сада. И актеры абсолютно точно выстраивают и характеры своих персонажей, и взаимоотношения между ними. Шаловливая малышка Фэри (Алина Евневич), всеобщая «старшая сестра» Флоренс (Любовь Анциборова), «средние братья» Ганнибал (Александр Герасимчев) – бодряк и всеобщий примиритель, и Джефри (Герман Загорский) – меланхолик, «трудный подросток», миссис Пэдди (Нина Лоленко), за которой все время присматривают, чтобы чего не натворила. И, конечно, в этом многодетном семействе должны быть свои «папа» и «мама» – добрый и все понимающий доктор Эммет (Петр Жуйков) и заботливая, строгая, любящая мисс Вилли (Екатерина Рузина).
Прекрасно вписывается в эту компанию Алекс, которого режиссер придумал для Олега Белова. Объект всеобщей заботы, он находится постоянно в инвалидном кресле, выражает свои чувства и мысли только мимикой и жестами и безмерно удивляет и миссис Сэвидж, и зрителей, когда в финале вдруг спокойно встает и произносит вполне осмысленные и внятные слова. Значит, его молчание, его гримасы – не более чем причуда, своего рода мания.
У каждого здесь есть какая-то мания. Фэри живет в мире фантазий и огорчается, если кто-нибудь ее не любит; Флоренс возится с куклой (почему-то негритенком), веря, что это ее пятилетний сын; Ганнибал искренне считает, что играет на скрипке, из которой умеет извлечь только унылый скрип одной-единственной струны; Джефри прячет лицо, чтобы не пугать людей своим шрамом, которого на самом деле нет.
Эти люди пытаются «быть как дети», чтобы жить в своем искусственном «раю», потому что не могут справиться со сложностью и многомерностью взрослой жизни. А доктор и мисс Вилли им в этом помогают. Впрочем, у каждого из них тоже своя «мания», хотя и не в медицинском смысле слова. Мисс Вилли на самом деле жена Джефри и остается в «Тихой обители» в надежде помочь ему выздороветь. А доктор, понимая, что не в силах изменить ни внешний мир, ни своих пациентов, готов держать их в этой комфортабельной клетке и оберегать любой ценой их покой.
Семейство Сэвиджей – тоже дети. Не только в том смысле, что они приемные дети миссис Сэвидж, а еще и в том, что они, словно дети, жадны, наивны, готовы поверить в любую выдумку, которая сулит им исполнение желаний. Почтенный сенатор (Виктор Мирный) привычно оглядывается, во всем видит опасность. Но жажда денег сильнее страха. Его брат судья (Владимир Сухов) мрачен и молчалив. Он не утруждает себя притворством. А Лили-Белл (Елена Ивашечкина) так и осталась избалованной девочкой, готовой по любому поводу устроить истерику, драться и кусаться, лишь бы добиться своего. Сэвиджи замечательно оправдывают многочисленные словарные значения своей фамилии. Они, несмотря на чрезвычайную внешнюю респектабельность, дики, жестоки, беспощадны. Это дети, играющие во взрослых. Поэтому они не заслуживают даже такого искусственного рая, который предоставляет «Тихая обитель». Они до конца жизни останутся в аду своих пороков.
Между «теми» и «этими» детьми оказалась главная героиня, возмутительница спокойствия как по ту, так и по эту сторону решетки. Сэвидж по фамилии, а не по крови, она так и не стала настоящей матерью своим приемным детям. Они отторгали ее, теперь она отторгла их, лишив их семейного состояния.
В героине Жанны Романенко мало детскости и наивности. Скорее она играет в детскость, как ее приемные дети играют во взрослость. Она ничуть не менее взрослый человек, чем доктор и мисс Вилли. Даже, пожалуй, взрослее и уж точно мудрее их. Когда миссис Сэвидж устраивает веселое хождение по краю ковра, она играет, как взрослый человек играет с детьми, снисходя к ним и умиляясь их радостью. Провоцируя своих детей на странные антиобщественные поступки в поисках якобы спрятанных ценных бумаг, она разыгрывает откровенный фарс, наслаждаясь своей игрой и злорадствуя по поводу их глупости.
Актриса все время существует как бы в двух состояниях: внешне непосредственная и искренняя, ее героиня остается скорее наблюдателем, чем участником событий. Ее взгляд, выражение лица, когда на нее никто не смотрит, свидетельствуют об очень трезвом рассудке и мучительном одиночестве. Одиночество – вот ее мания, вот ее болезнь, от которой нет лекарства. Избавление от него невозможно, даже в воображении. Миссис Сэвидж не способна поверить в иллюзию. Может быть, поэтому так проникновенна сцена, когда они с Джефри в четыре руки играют на рояле тихую, печальную музыку – пожалуй, лучшая сцена в спектакле. Два одиноких человека открылись друг другу, чтобы через минуту опять замкнуться в себе.
Миссис Сэвидж не место в иллюзорном раю «Тихой обители» за красивой, но крепко запертой решеткой. Ее одинокая неприкаянная душа обречена на пребывание в чистилище реального мира. И, пожалуй, она единственная, кто по-настоящему понимает всю меру этой реальности. Неожиданный поворот старой, немножко сусальной пьесы. Современный и грустный.
Самарский академический театр драмы имени М. Горького
Джон Патрик
Странная миссис Сэвидж
Комедия в 2 действиях
Режиссер-постановщик – Александр Кузин (Ярославль)
Сценография – Кирилл Данилов (Москва)
Художник по костюмам – Янина Кремер (Москва)
Композитор – Василий Тонковидов
Художник по свету – Александр Феоктистов
Татьяна Журчева
Литературовед, театральный критик. Кандидат филологических наук, доцент Самарского университета, член СТД РФ.
Фото Павла Пироговского
Опубликована в издании «Культура. Свежая газета», № 2 (90) за 2016 год