Мимо ямы я иду

Мимо ямы я хожу. Иногда удается присесть в ложу бенуара (левую), над струнниками свеситься, духовиками полюбоваться. Ведь самое интересное в опере что? Оркестровые репетиции. Как в анекдоте про любителя фарфоровых чашек: у них ручки – самое вкусное.

Иду в служебный буфет. Маршрут пролегает по лучшим местам театра: под хрустальными люстрами, мимо мрамора, бархата и полной музыкантов ямы. Задним слухом (он у музыкантов бывает еще внутренний, абсолютный, тембровый, гармонический, ладовый; а еще у него есть зонная природа) вдруг вспоминаю, как они сейчас репетировали, и в буфет идти перестаю. Это почему виолончели так заиграли? Любопытство пересиливает голод. Возвращаюсь, заглядываю в яму. Так и есть. Новый человек.

– Кто таков?

– Да вы его должны знать. Он в нашем училище учился. Это Дима Лашкин.

Должна, но почему-то не знаю. Помню некоторых студентов-струнников, и звук речения этого – Дима Лашкин – мне знаком. Но откуда?

***

Году в 78-м «Советская музыка» спрашивает:

– Что у вас там в Куйбышеве происходит? Напиши репортаж.

Из Куйбышева я уехала в аспирантуру в 1976, до этого два года работала в училище. «У нас там» – это для меня не филармония, не оперный театр, не институт культуры, а музучилище. Я позвонила коллегам: «Что у нас там за последние два года произошло?» – «Вот поставили со студентами «Идоменея», «Умницу», «Дидону и Энея». Партитуры не было, Дима Лашкин по клавиру инструментовал».

Имя мелькнуло – жди и человека, кристаллизуется. Кто это со мной в коридоре так непривычно вежливо поздоровался? Пристально осмотрев Диму, я укрепилась в мысли: все-таки я его не знаю.

Дима кристаллизовался, и вокруг него продолжала кристаллизация происходить. Собирались коллективы музыкантов, разучивали разнообразную музыку. Тем или иным образом и мне удалось соприкоснуться с его инициативами.

Знакомство с Димой, довольно быстро переросшее в дружбу, одарило меня знанием кое-какой ранее незнаемой музыки. Музыковеды – если они специально этим не занимаются (а у нас в России, кажется, только один человек и занимался) – фортепианные трио Гайдна обычно не знают. А их бесконечное количество. Точнее – сорок одно. Я теперь знаю два! Соль-минорное с экстатической цыганской пляской в финале (это в записи есть, с детства его помню, по-моему, Гилельс там играет фортепианную партию) и вот это, которое Дима в просветительском порядке сыграл.

Театральное руководство решило выставить музыкальный десант в фойе, перед утренними спектаклями. Такой маленький бонус, минут на 15–20. Музыканты играют, я сопровождаю какими-то разговорами. Пошла звать оркестрантов, мало надеясь на успех: мне бы на их месте лень было. Но слово «лень», кажется, не для Лашкина. В глазах у него загорелся огонек энтузиазма. Образовалось летучее трио, сыграли Гайдна. Потом вдвоем с женой Леной Острожной – «Вокализ» Рахманинова.

Потом еще что-то. Потом театральная стратегия развернулась в другую сторону, и воскресные дополнительные «музыкальные пятиминутки» отменили. Жалко. Это были мини-концерты.

Но где горит пламень вдохновенья, там нет таких самоограничений. Вот извлекла из старинных пресс-релизов трогательное: «Солисты и музыканты театра примут участие в концерте, посвященном дню рождения И. С. Баха. Концерт состоится в Евангелическо-лютеранской церкви Святого Георга».

Андрей Антонов, Татьяна Гайворонская, Антонина Ревуцкая, Ирина Горбунова (скрипка), Светлана Литвин (альт), Михаил Литвин (флейта), Дмитрий Лашкин (виолончель), Никита Емцев (контрабас).

Самоорганизовавшись, коллектив принял гордое имечко Musica Samaritana. Сам себя, устами Димы, и назвал.

Инициатива и работоспособность Лашкина поражают. Скоро я потеряла счет его концертам – тем более, далеко не всегда их вела. Из Лашкина вышел бы и прекрасный музыковед: его «музыкальный конферанс» пользуется не меньшим успехом, чем исполнительская часть программ. Играли в Доме актера, Музее Модерна, в Тольятти…

***

Биография Димина так же изобильна, как проистекающие из магического котелка щи да кашки. В армии освоил несколько инструментов духового оркестра, дирижировал, писал строевые марши. Получалось удачно, один у него даже выпросила другая часть. Дима им подарил.

«Спой», – попросила я. Спел. Действительно, на редкость хорошая музыка, под нее так и хочется маршировать.

Работа в Волгограде, в Норвегии. Путешествия по «внутренним пространствам», по ландшафтам души: знание языков, литературы, музыки. Не называя автора (а автор – Набоков), пересказываю ему по какому-то поводу рассказ «Катастрофа». В свою очередь Дима, тоже не называя ни автора, ни названия, пересказывает мне рассказ Набокова «Подлец».

Обсуждаем с ним проблему диссонансов у Баха. Они должны специальным образом подготавливаться и разрешаться. Но Бах этому правилу не всегда следует. «Вот есть у Баха в ля-минорной партите, – говорю, – такой аккорд: до – ми – соль-диез – ля. Тонический квинтсекстаккорд. И берет он его ни с того ни с сего, с этой душераздирающей малой секундой, и не разрешает никуда. Только я не помню, в какой части». – «И я не помню, – говорит Дима. – Но сейчас вспомню… В «Бурлеске». Удивительно: ведь виолончелист! И так знать фортепианную музыку! «Что же удивительного, – говорит Дима. – Я ведь тоже оканчивал наше музыкальное училище и тоже люблю Баха!»

Чем я вас на Димин день рождения потчую? Это ведь не исследовательский этюд, не информация, не рецензия и не биография. Это просто взгляд, с любовью брошенный на замечательного музыканта и чудесного друга, просто попытка уловить тот протуберанец, который… тут, как Хлестаков, я понимаю, что закончить этот пассаж не смогу. Ну хоть мораль вычитаю.

«Что это за человек?» – спрашивает меня Дима об одном общем знакомом. «Да как сказать. Ну, человек не очень хороший». И спохватываюсь: «Наверное, не надо так плохо о людях говорить!» Дима, наставительным тоном: «Говорить надо не «плохо» или «хорошо», а правду!»

Наталья ЭСКИНА

Музыковед, кандидат искусствоведения, член Союза композиторов России.

Фото из архива автора

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 9 (117), 2017, Май