Онтология одной улыбки и квартирный вопрос

Бангкок

Бангкок. Приветливая суета Чайна-тауна. Разноцветные китайские иероглифы на рекламе. Поток людей. Все предпочитают теневую сторону улицы. Нельзя сказать, что солнце безжалостно. Небо белое, легкая дымка, и все же жарко. Везде готовят еду. Прямо на улице. Весело. Аппетитно. Жар от углей в жаровнях. Запах каштанов, жареной рыбы и разогретого ила из ливневой канализации. Огромные крылатые тараканы выползают из щели в асфальте.

Окна домов почему-то наглухо закрыты и зарешечены. Архитектура сложная. Очень много старых и уродливых домов. Таких невысоких, тяжелых и бездарных. На первых этажах магазинчики, мастерские и еще бог весть что. Провода. Много проводов. Потоки людей. Мотоциклы и тук-туки. Кувшины с лотосами и золотыми рыбками.

Встречаюсь взглядом с двумя девушками. Они приветливо улыбаются. Это не просто вежливость. Они действительно меня увидели и что-то во мне заметили, что их порадовало. Интересно, что? Мне кажется, что это опасно – так улыбаться незнакомому мужчине. Это может привлечь всяких прилипчивых, неприятных идиотов. Однако этого здесь не случается. Я замечаю, что здесь другие сюжеты. Люди хорошо ощущают границы друг друга, и при значительной скученности они не нарушают их. Когда прохожу мимо уличных продавцов, привычно напрягаюсь, предполагая, что они сейчас своими взглядами, выражением своего лица, позой, «энергетически» будут зазывать меня, а мне придется их теми же способами отталкивать. Однако этого не происходит. Они видят меня, всем своим существом говорят: «Конечно, я был бы рад, если бы ты что-нибудь купил у меня, но только если тебе это надо. Навязывать тебе я ничего не буду, не бойся». Улыбка рождается во мне сама собой, и в ответ мне отвечают тем же. Постепенно я понимаю, что нахожусь в обществе воспитанных, доброжелательных, тонко организованных, благородных людей.

Квартальная структура в городе часто не соблюдается. Как будто дворов вообще нет. Никаких детских площадок. Парков почти нет. Есть королевский парк, гостеприимный для всех. Но его мало. Мамам с малышами гулять негде. Да их и не видно что-то. По градостроительным нормам, принятым в России, парк и места, удобные для отдыха и прогулки, должны быть в пешей доступности от места проживания. Вспоминаю, как однажды с Ильей Сульдиным, сидя на кухне, рассуждали о том гнетущем чувстве, которое рождается на Безымянке. Он высказал предположение, что это, вероятно, потому, что там нарушены какие-то естественные законы расселения, что пагубно сказывается на людях, живущих или присутствующих там. Однако здесь, в Бангкоке, несмотря на нарушение всех мыслимых норм и окружающую суету, мне становится очень спокойно на душе. Очень безопасно. Разум успокаивается, внимание обретает устойчивость.

Пол Грэм, основатель Y Combinator, создатель Yahoo, отслеживая, какие «послания» он получает от различных городов, утверждает, что, к примеру, Нью-Йорк внедряет в сознание человека, присутствующего в нем, идею, что нужно быть богаче. В Бостоне другой сигнал: нужно быть умнее, отправляться в библиотеку и прочесть все книги, которые собирался, но так и не прочитал. Кремниевая Долина сообщает, что нужно быть влиятельнее и могущественнее. В Лондоне вы можете почувствовать сигнал быть более аристократичным.

В Бангкоке я чувствую, что нужно быть приветливым. Необходимо взаимодействовать с людьми и посылать им сигналы, которые помогают им почувствовать себя счастливее. Нужно их замечать и признавать. Нужно уважать их и их границы. Отношения важнее всего. Творчество тоже важно, но не интеллектуальное. Хорошо проявлять творчество в украшении своего жилища, рукоделии, общении. Но ломать голову и умничать не надо. Это угрожает отношениям и искажает истину, которая постигается через медитацию. Есть философия буддизма, и есть путь избавления от страданий. Излишние интеллектуальные усилия ни к чему.

 Москва

После возвращения в Москву моя интеллектуальная жизнь обретает напряженный характер. Москва побуждает быть неординарным и изощренным в интеллектуальном плане. Заурядность здесь неприметна. Уже на третий день я обнаруживаю себя в состоянии легкой взбудораженности и ощущаю острую потребность в быстром Интернете. При этом в Москве я вижу преимущественно свирепые лица. Даже в улыбках есть что-то хищное и опасное. Когда живешь здесь, этого не замечаешь. А на контрасте после возвращения из того же Бангкока очень бросается в глаза. Лица, отмеченные интеллектом, тоже выглядят очень колючими. Видно, что им приходится защищать не только дипломы и диссертации. То тут, то там вспыхивают ссоры. Пассажир и водитель, муж и жена, ребенок и мать… Очень много взаимного раздражения.

Идет молодая особа. Выглядит очень соблазнительно. Она знает об этом, но как бы всем своим видом сообщает: «Да. Я соблазнительна, но вы все идите в ж…пу». Мужчины всем своим видом показывают, что им «пох…». Вообще, главное послание, которое я получаю в Москве: «Отвергай. Обесценивай. Сделай так, что бы всем было понятно, что мне палец в рот не клади, по возможности доминируй, а то тебя задавят».

Город говорит: «Любезность подозрительна. Улыбка – это разводка. Если человек тебе улыбается, значит, посягает на что-то твое. Осторожно, улыбка!!! Нас не проведешь».

Люди как будто отвергли друг друга. Будучи отвергнутыми, стремятся отвергнуть другого в первую очередь, чтобы избежать непереносимого чувства отверженности. Поэтому парки в пешей доступности являются необходимостью. Без них напряжение, накапливающееся в городе, начинает носить угрожающий характер. Аллеи, травка, скамейки и одиночество…. Бег трусцой тоже неплохо.

При этом город побуждает искать связи с влиятельными людьми, за которыми стоит сила, и «прижиматься» к ним. Вот по отношению к ним нужно быть максимально лояльным, любезным и доброжелательным. Это такой способ расположить их к себе, чтобы переплестись с ними и немножко получить от их могущества. Дело даже не в том, что это сулит конкретную выгоду. Просто, как будто, если у человека нет этих связей, то он и не существует вовсе. Кто я? Да я никто. Нет меня. Без причастности к сильным мира сего я как будто бы не существую. Вот люди из провинции, к примеру. Они же не существуют. Они никто, если у них нет связей со столичными влиятельными людьми. Нет у них собственного Бытия.

Есть московские пространства, в которых все по-другому. Они открыты всему миру. Там дышится легко. Не может город как живая система закрыться от своего системного окружения и оставаться при этом живым. Поэтому Москва вовлекается в мировые процессы и оттуда вовлекает в себя их смыслы. Но московскость и русскость связаны именно с этой онтологической схемой.

Онтология города

Город – это не природное образование. Чтобы городу Быть, он должен вырвать себя из природной стихии, ограничив ее власть. Для этого он должен совершить усилие. Назовем это усилие онтологическим (следуя определению, предложенному Оксаной Лавровой). Это усилие позволяет возникнуть субъекту, который наделен произволением и способностью выбирать и действовать по своему усмотрению. Одной пассионарности для возникновения субъекта недостаточно. Пассионарность – это природная сила, которая может быть рассеяна в результате войны всех против всех. Для совершения онтологического усилия городу необходимы смысловые основания. Опираясь на эти смыслы, город вступает с природой, в том числе и с природой человека, в новые отношения, создавая новые регламенты. Эти смыслы транслируются через различные знаки.

Манеры поведения горожан – это тоже знаки, в которых эксплицитно (выраженно) и имплицитно (скрыто, подразумеваемо) содержатся смыслы, связанные с онтологическим ядром города. Это ядро содержит в себе ответ на вопрос «Что значит быть?».

В онтологии Москвы, да и многих других российских городов, подлинным бытием обладает царь-государь, а остальные только в той степени, в которой они приближены к нему.

Я вот удивлялся, когда изучал челобитные русских первопроходцев, которые, обращаясь к государю, писали о себе в самоуничижительной форме. Но особенно удивительными мне казались основания, которые они предъявляли коренным народам, когда приводили их под государеву крепкую руку и обкладывали их данью. Они говорили, что, мол, вот вы жили во тьме, а теперь у вас будет царь, и поэтому вы должны платить ясак.

«И мы, холопи твои государевы, учали тому князцу Алаю сказывать про твое государево величество и твое государево жаловальное слово, чтобы тот Алай с своими братьями и улусными людьми был покорен и послушен и под твоею государевою высокою рукою был бы он в вечном холопстве, иных бы он, Алай, князцей призывал».

Я сначала думал: наверное, это такой развод. Только кого разводили первопроходцы? То ли «коренных», чтобы с них стрясти ясак, то ли царя-государя, чтобы с него стрясти полагающееся им жалованье и вознаграждения за подвиги. Ну не может же человек так думать всерьез, казалось мне. А сейчас понимаю: они на самом деле так чувствовали и думали. Примечательно, что такой способ объясачивания срабатывал только в тех землях, что некогда подвергались монголо-тюркским завоеваниям.

Для русского вовлеченность в государеву службу является источником не только и не столько средств к существованию, сколько ощущения, что я есть. Когда человек с такой онтологией оказывается отлученным от государственной жизни или, не дай Бог, сосланным, то возникает сомнение в собственном существовании и, как следствие, угнетенность и депрессия, что, кстати, и служило наказанием для ссыльного. Собственных смыслов для онтологического усилия большинство обнаружить не способно. Я существую, пока я признан, востребован, применен на пользу Государя и Отечества. Потому что только Государь обладает подлинным бытием. Быть – это значит господствовать.

Формы и способы господства могут быть разными. Господствуя, можно регламентировать, ограничивать, мотивировать вдохновляя или угнетая, применять насилие, унижать или возвеличивать, гармонизировать, осуществлять арбитраж, уничтожать, активизировать новые связи, организовывать активность в соответствии с поставленными целями.

Соответственно, все эти энергии могут сплетаться в единый импульс, участвуя в результирующей господства в разных пропорциях и образуя в каждом конкретном случае особый эффект.

Граждане страны включают образ господства в свою онтологическую схему и воспроизводят его в собственном поведении в качестве примера подлинного бытия.

Господствует не только персона, наделенная государственной властью. Художник (не всякий, конечно, но все же) может господствовать над зрителем, воздействуя на его восприятие и мироощущение, хотя больше всего он господствует над визуальными образами в создаваемом им же самим художественном пространстве. Он может насладить, вдохновить, шокировать или психологически раздавить зрителя. Музыкант (не всякий, но все же) господствует над слушателем, писатель над читателем. Ученый-естественник, решая прикладные задачи, совместно с инженерами господствует над силами природы. Ученый-гуманитарий властвует над умами, столбит территорию, создает школу, навязывает своим последователям определенный стиль мышления. Далеко не все мыслители мыслят, чтобы существовать. Многие мыслят, чтобы господствовать и только через это обретать собственное бытие. Без господства (студенты, аудитория) они утрачивают ощущение своего бытия.

Поскольку в России бытие имеет царь-государь, в своем стремлении быть носители этой онтологической схемы воспроизводят паттерны господства, которые складываются в истории прецедентным образом.

Национальная память хранит в себе образы или даже обобщенный образ Государя, в котором тенденции к деспотии или делегированию, контролю или доверию, гармонизированию или разобщению, развитию или угнетению находятся в создающих специфику и уникальность этого образа отношениях.

Эмоциональное отвержение в этой ситуации становится формой символического уничтожения, а значит, господства. Эмоционально отвергать кого-то значит Быть. Странная, парадоксальная и патогенная ситуация. Отвергать, чтобы Быть. Во многих семьях, судя по всему, срабатывает та же схема.

Большинству современных туристов незаметно, что в Таиланде жизнь очень непростая. Для того, чтобы выйти на улицу и за гроши варить там рис для туристов, выжимать для них сок из ананасов или делать им массаж, нужно иметь покровительство. Мафии в Таиланде нет, потому что они не выдерживают конкуренцию с полицией. Я совсем не хочу сказать, что полиция занимается поборами и рэкетом. Но покровителей надо искать у госчиновников, полицейских, приближенных к королевской семье, военных. То же самое и в отношении приобретения клочка земли под сельхозугодья или строительство хостела. Земли мало, людей много. Это создает условия для коррупции и жесткой конкуренции между кланами.

Соответственно, коррупция здесь очень развита. Владеть чем-либо, не имея покровителей среди людей, наделенных властью и силой, сложновато. Однако онтологическая схема, которой руководствуется интуиция людей из буддистского мира, предполагает, что все-таки иметь еще не значит быть. Напротив, буддистский монах ничего не имеет, но именно он ближе всех к подлинному бытию. Традиционно он живет на подаяние, получая от мирян пищу, одежду и лекарства. Монастыри строятся на средства мирян. И все же, скитаясь по свету, именно монах обладает субъектностью и подлинным бытием. Господину, чтобы быть, нужны подчиненные, над которыми можно господствовать. Монаху никто не нужен. Он обретает подлинное бытие даже в отшельничестве. Он существует в той степени, в которой смог выйти из-под власти суеты и очистить свое сознание от загрязнений.

Он обретает бытие вместе с сати (осознанностью, внимательностью).

Король-монах

Реальным бытием в буддистском мире обладает Будда. Для того, чтобы сблизиться с ним, необходимо освободить свое сознание от загрязнений. Только тогда медитация становится возможной и появляется возможность обретения истинного бытия.

Именно поэтому царствующий в свое время король Пхумипон Адульядет, являющийся богатейшим монархом в мире, до вступления на престол носил монашеские одежды и просил подаяние на улицах Бангкока. Король мог бы и не делать этого, но ведь он является национальным символом страны, и считается, что его пример, как позже и пример его сына, наследного принца, является отличным примером для всех тайцев. В буддизме из монашества можно выйти. Однако, как мне кажется, тайские принцы проходят монашеский путь для того, чтобы в собственных глазах и в глазах своих подчиненных обрести подлинное бытие.

Традиция тхеравада, распространенная в Таиланде, различает много видов загрязнений сознания, среди которых хочется обратить внимание читателя на следующие:

• абхиджха-висамалобха – страстное желание получить что-либо;
• вьяпада – недоброжелательность, злопамятность;
• кодха – агрессивность, злоба;
• упанаха – желание отомстить;
• маккха – неблагодарность;
• паласа – незнание «своего места» и своих границ, неуважение;
• исса – зависть;
• маччхария – скупость;
• майя – хитрость, поведение и мысли не совпадают;
• саттайя – хвастовство; «иметь мало, говорить много»;
• сарампа – постоянное сравнение себя с кем-либо, типа: «я умнее, красивее, богаче/глупее, некрасивее, беднее»;
• мана – самомнение, «я всегда прав»;
• атимана – надменность, «я лучше, а ты никто»;
• матха – тщеславие, которое мешает видеть как есть;
• памада – неаккуратность, неосознанность.

Чье сознание загрязнено, далеки от сознания Будды и не обладают бытием.

Заключение

Москва – символ величия и мощи нашей Родины. Москва – Третий Рим. Советские люди тянулись к Москве, потому что в соответствии со сложившейся онтологической схемой именно в столице возможно подлинное Бытие. Кстати, это становилось проблемой для советской власти. Территорию страны нужно было осваивать, людей нужно было расселять. Поэтому: «Советскому человеку хорошо там, где он больше всего нужен нашей цветущей Родине» (фильм «Новая Москва»). После того как главный герой фильма публично произносит это утверждение на демонстрации живой модели Москвы, публика срывается с места и начинает раскачивать его на руках.

Читаю публичную лекцию по психологии города в институте «Стрелка» в рамках программы «Новая Москва. Ретроспектива фильмов. Новая реальность». Передо мной очень симпатичные лица московских студентов. Мне они очень нравятся. Вижу, как в их глазах пробуждается интерес к предмету обсуждения. Но той поддержки, которую я получал просто так от тайских прохожих, не чувствую. Вглядываюсь внимательнее. Там, глубже, за этим интересом, что-то холодное и опасное. Что-то, что я обычно не замечаю, так как считаю это нормальным. Все-таки дело не в «квартирном вопросе».

Завтра я перестану это замечать. Это станет нормой. Это будет означать, что в моем лице появился звериный оскал, который заметен только людям, прибывшим сюда из миров, где действует другая онтологическая схема.

Вадим РЯБИКОВ

Психолог, путешественник, музыкант. Директор Института Развития Личности «Синхронисити 8».

Фото автора

 Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 12 (120), 2017, Июнь