На Монмартре, в четвертом этаже дома 75-бис по улице Оршан, жил-был замечательный человек по фамилии Дютийель. Замечателен же он был тем, что обладал завидным даром проходить сквозь стены.
М. Эме. Человек, проходящий сквозь стены
Никогда точно не знаешь, как начать – с конца или с начала? С того, как несколько дней назад я стояла около разрушенной белокриницкой старообрядческой церкви? Или с 2012 года, когда я зашла в огромный круглый зал РГГУ на конференцию «Стены и мосты»? Жара была страшная! И мне казалось, что на конференцию надо приезжать обязательно по-самарски: в нарядном платье с обнаженным плечом, на высоких танкетках, с такими мучительными мозолями, что твои покачивания в трикотажной облегающей дерзости будут кандально-верижными, а не призывными.
За кафедру вышел декан факультета истории, политологии и права РГГУ А. Логунов и процитировал Эме: «Когда я научился проходить сквозь стену, я понял, что нет стен, через которые стоит проходить». Потом в зал проследовала Госпожа Посол. За ней шла маленькая изящная женщина в широких брюках, повязанных на талии аутентичной шелковой повязкой, в белоснежной рубашке, с короткой мальчуковской стрижкой, худенькая. Госпожа Посол говорила. Женщина переводила. Я, несчастный самарский гламур, перфекционизм, сама зашуганность канонами, уронив бант с другого, не обнаженного плеча, наблюдала за маленькой женщиной-переводчиком. Решила, что она переводчик. А маленькая женщина, невероятно легкая и простая, оказалась доктором исторических наук, профессором, ученицей знаменитого Юрия Кнорозова, автором трудов о письменности майя, Галиной Ершовой.
Может ли знаменитый ученый быть красивой, стильной, интересной? О, я уже предвижу самарскую всезнайность, в том числе и в вопросах красоты: «А наша дорогая Мария Ивановна с ее доронинской статью?! А великая Клавдия Семеновна с лукавой усмешкой?! Подождите, любимая наша Ирина Лаврентьевна – была общепризнанной красавицей!»
Зачем себя обманывать и других зачем обманывать?! В нашей академической культуре очень мало по-настоящему шарманных женщин. Это не принято. Умная женщина красива вроде бы своим умом. И какие обнаженные плечи?! Умная женщина – не легкая. Академическая женщина – истинная. Как русское искусство эпохи реализма. Как учение о типах.
Или еще есть тип западноевропейских феминисток. На исторической конференции в Мерилендском университете я слегка озадачивалась: «Зачем они надевают серьги?! Зачем им серьги?! Они же все сделали для истребления феминности в себе – и вдруг серьги. Зачем мощнейшим интеллектам серьги?»
Галина Гавриловна не просто красивая, она – шарманная. И автор многих книг: «Древняя Америка: полет во времени и пространстве», «Асимметрия зеркального мира». Во введении к «Зеркальному миру» Галина Гавриловна, как это принято, благодарит тех, кто помогал появлению книги на свет: «Я глубоко благодарна всем коллегам – от древних шаманов и звездочетов до своих учителей, друзей, советчиков и будущих критиков – за то, что мы вместе движемся по завораживающему пути познания законов живого Космоса, прекрасно понимая, что конечный результат никому из нас не доступен».
Примерно о том же прекрасно заметил Бернард Шоу: «Но все же действуют некие силы, которые направляют нас к целям более высоким, чем просто сохранение здоровья, преуспеяния, респектабельности, покоя и благополучия, присущих среднему жизненному положению и составляющих благоразумный идеал добропорядочного буржуа».
Если вы думаете, читая описание внешности Галины Гавриловны, что я себя со своим съехавшим бантом и в танкетках отношу к академическим красоткам, – нет! Я страдаю со своим круглым лицом и уставшими глазами с морщинками вокруг. Я себе жутко не нравлюсь, но тогда, пять лет назад, мне показалось необыкновенно важно видеть эту легкую и изящную женщину. Услышать слова декана исторического факультета РГГУ о том, что стены, созданные узостью взглядов, узкой предметностью, интеллектуальной идентификацией, стоит проходить и для этого нужно строить мосты – такие, как в русских сказках, из материала, из которого, казалось бы, невозможно построить в реальной жизни. И эти мосты – междисциплинарность и межпредметность.
На следующий год я опять приехала на «Стены и мосты». Вечно одинокая. Потому что главный вывод Галины Гавриловны в ее «Асимметрии зеркального мира»: «Человек, создавая для выживания сложную антропосистему, тем самым становится ее «заложником», поскольку он является единственным в биологии видом, где полноценность особи зависит не только от здорового генотипа, но и от обязательного специфического фенотипа, формируемого исключительно в среде себе подобных». А если остро не хочется жить по законам себе подобных?! Где укрыться?
Я занимаюсь историей маленького человека в его повседневных практиках адаптации к миру «большой истории». Выступаю с докладом об этом. Руководитель секции взвивается: «З. М. выбирает методологии – как платья в модном магазине! (Я опять в платье с бантом.) Любовь З. М. к «маленькому человеку» – как вилкой по стеклу, уже не актуально».
На мою защиту встала другая маленькая женщина. Блестящий историк и блестящий переводчик. Она написала монографию о маленьких людях времен строительства Петербурга. А после конференции, коренная москвичка, она повела меня в кафе в Хамовниках, чтобы на салфетке составить план ответной статьи моему оппоненту на конференции. Вот это интеллектуальное наставничество! Совершенно бескорыстное, от всей души.
Мы бредем с ней в майской сирени по Хамовникам, и я, блаженно улыбаясь: «Ольга Евгеньевна, почему Хамовники?» Поправив очки, семеня ножками 34 размера, она рассказывает о хамовных мануфактурах. А мне так хорошо в ее ауре, в сирени, в солнышке, в том, что я, наконец, не гадкий утенок, что, достигнув музея-усадьбы Л. Н. Толстого в Хамовниках, опять расплываюсь в блаженной улыбке и опять спрашиваю: «Ольга Евгеньевна, а что такое Хамовники?!» И слышу от крошечной фигурки в плаще: «Зоечка, уколы колоть надо! Память – это же ваша профессия!» И снова добросовестный рассказ о хамовных мануфактурах.
***
В этом году я приехала на «Стены и мосты» в шестой раз. На пленарке вышла с докладом о культурных революциях Галина Гавриловна. И я услышала то, что всегда думала, но боялась сказать вслух, потому что слишком просто и слишком очевидно, чтобы можно было говорить об этом вслух. Особенно в среде интеллектуальной элиты.
Галина Гавриловна со своей мальчишеской стрижкой говорит очень легко, кажется даже, легковесно: исследователь, занимающийся древними цивилизациями, не может вот так выйти и рассказать о культурных революциях вообще, об их перевертышах как об эмпирической неадекватности, как о стравливании групп и дефрагментации общества; о поколениях, скомпрометированных подлостью и повязанных кровью; о том, что иногда происходит генерирование культурных революций и становление их на поток. О том, что это, в конце концов, навязывание правды меньшинства большинству.
Среди прочих примеров был приведен раскол XVII века. Я всегда чувствовала гигантскую несправедливость того, что произошло в XVII веке, и не могла сказать вслух. Как бы это лучше объяснить?! Вот так просто и естественно назвать злом или культурной революцией то, что большинству жителей страны навязывается совершенно новый символ веры: да, ритуал, но для русской паствы ритуал – важнейшая вещь! И после этого те, которые не смогли принять, стали врагами, раскольниками, еретиками.
Какое-то меньшинство придумывает, какое-то меньшинство сопротивляется, а большинство – принимает, подчиняется. Потом шли века гонений. Не костры, конечно, но кресты на молельнях не допускались. Браки со старообрядцами трактовались как совращение в раскол. К раскольникам применялись процедуры увещеваний.
В XVII веке, когда никониане и их противники вчитывались в книги, готовясь сделать мелкие варианты текста главным предметом смертной схватки, Данила Филиппович, основатель мистической секты хлыстов, от отчаяния собрал все книги и выбросил их в Волгу со словами, что никаких книг не надо, а нужна одна книга – «не писаная, книга золотая, книга животная, книга голубиная: сам сударь Дух Святой».
Данила Филиппович придумал и миф, и ритуал, и 12 заповедей. Первая из них гласила: «Я тот бог, который предсказан пророками, сошел на землю спасти род человеческий, другого бога не ищите». Хлысты принадлежат к третьему мистическому направлению народной веры, которое одновременно отталкивается и от православной обрядности, и от рационализма в религии. Это деление сект происходило от миссионерской литературы. Рационалистическими именовались секты, в которых предполагалось западное, протестантское влияние. Мистическими – более оригинальные и почвенные.
Названия сект – сектонимы – давались чаще всего внешними и враждебными наблюдателями и несли оскорбительные коннотации. А эти люди, тоже люди духовной русской культуры, пели канты – удивительные песни: «Как у нас ли было на тихим Дону / Как у гостя у богатого в дому / Среди ли зеленаго саду / Тут стояла нова горенка / Нова горенка – нова светлица / Со столами, со дубовыми / Как в той ли новой горенке / Новой горенке, новой светлице / За столами, за дубовыми / Тут сидел удалой добрый молодец / Он читал-то книгу Евангелие / Воздыхал своим сердцем тяжело / Изливал сам горючие слезы».
***
И вот я стою около самарского храма Казанского образа Пресвятой Богородицы, когда-то давно видневшегося со стороны Волги, как древняя городская ратуша с циферблатом, а теперь перегороженного какими-то грудами современных зданий; вечность в лесах, полуразрушенного, скорбного, печального, как нестеровские христовы невесты. Я уже много лет прихожу к этой церкви со студентами во время экскурсии по архитектурным памятникам города. Так странно войти в подворотню. Увидеть припаркованные около ее стен машины. Увидеть ворчливых жильцов. Такую обыденную невосторженность перед поэзией камня и старообрядческой русской души. Увидеть эти вечные леса. Увидеть и подумать: культурная революция…