Началась духовная подготовка к Рождеству. В протестантской церкви – с Прелюдии, фуги и чаконы Д. Букстехуде. Этим шедевром северного музыкального барокко открылся первый из серии предрождественских концертов – органистки из Кирова, лауреата международных конкурсов Татьяны Рябовой.
На носу темные дни адвента. Темные они только по своей физической природе – короткие дни, небо в тучах. В духовном отношении предрождественские недели блещут светом Баха, Букстехуде, Лютера. Сияющий, самодостаточный мир. Сейчас и я туда отправлюсь, нанесу визит.
В «физическом пространстве» мой адвент – в близкой досягаемости, в кирхе (храме Святого Георга). В духовном пространстве – в посвященной Букстехуде диссертации. Соскучилась! С 1983 года иногда нет-нет да и заглядываю в чудный мир немецкого барокко.
«Да она ничего больше и не знает, кроме своего Букстехуде!» – сказал кто-то, не помню кто, думая меня обидеть. Если бы! Букстехуде, как мы уже сказали, самодостаточен. Бах, конечно, легче ложится на слух и на душу, способен утереть слезы, утешить в страданиях, снисходителен к слезам грешников. Букстехуде строг, но справедлив, рассекает мир на две половины: на овец и козлищ, на черное и белое, небеса и преисподнюю. Куда попадем? Хотелось бы, конечно, на небеса. Но, как учит Лютер, все предопределено заранее. Спасение не зависит от поведения испытуемого. Старайся, конечно, твори добрые дела, работай на совесть. «Ты взвешен и найден слишком легким?» Мировые весы еще раскачиваются…
Раскачиваются они и в Прелюдии, фуге и чаконе Дитриха Букстехуде. «Здравствуйте! – говорит Дитрих Иванович. – Вернулись?» Да, дорогой Дитер. Торопилась к началу Абендмузикен – воскресных музыкальных собраний. Букстехуде их проводил с Дня святого Мартина до Рождества. Играл свои органные прелюдии и токкаты, исполнял духовные кантаты.
Холодно в эти дни в Любеке. Дуют пронзительные сырые ветра. Холодно и в огромном соборе. И дыханием тысяч людей не согревается стометровый столб воздуха под сводами Мариенкирхе. Зачем они заходят в собор? Послушать импровизации Букстехуде? Толпятся в церкви биржевики, купцы, просто люд, шумят. Спасаются от дождя, выясняют отношения. Вызывают полицию – приструнить распоясавшихся прихожан. Органист играет как ни в чем не бывало.
В пандан к любекским вечерам холодно, влажно, слегка снежно и дождливо в этот день, три века спустя, и у нас. А публика? Это вам не любекские купцы и подмастерья. Они любят музыку, орган, свою кирху. Может быть, даже Букстехуде любят. «Интересно, как все эти люди воспринимают сегодняшнюю программу?» – спрашивает мой спутник. Действительно, интересно: ведь в XVII веке, когда Букстехуде писал свою музыку, издавались толстые словари – с языка поэзии на язык звуков. Начитаешься словарей музыкальной риторики – и слушай инструментальную музыку как текст, как рассказанную музыкальными символами историю, как проповедь.
Есть и менее формализованный способ связать звук и слово. Заглянуть, например, в стихи поэтов немецкого барокко. Торжественный возглас отмечает прелюдии Букстехуде, вздымает к небу руки. Попутный вопрос: есть ли руки у до-мажорного трезвучия? Попутный ответ: а почему бы им и не быть? Надо же чем-то жестикулировать! Какое же барокко без патетических жестов!
Примерно о том же – в поэзии того же времени. «Каков людской удел? Что значит человек?» (Андреас Грифиус) – «О плоть, долой!» (Зигмунд фон Биркен) – «О вечность, громовой раскат!» (Иоганн Рист)
Букстехуде вздымает к небу грозный меч до-мажорного аккорда. Примерно как вагнеровский лейтмотив меча (мы заглянули далеко в будущее, в страницы той книги, которую, говорят, вперед листать нельзя). С небес тут же выбрасывают веревочную лестничку гамм. По ним вверх-вниз, как во сне библейского Иакова, поднимаются и спускаются вереницы ангелов. Опускается и взлетает душа. Музыкальная проповедь говорит с нами предельно понятным языком.
Чтобы было еще яснее, Букстехуде комментирует языком ХХ века композитор Петр Эбен. На каждое слово Букстехуде – многословные и многозвучные комментарии (композиция П. Эбена «Посвящение Дитриху Букстехуде»). Постмодернизм. Построение, как в «Бледном пламени» Набокова. Комментарии, арки между эпохами, диалог времен – этому подчинен весь концерт. Композитор Жан Ален («Литания») и фантазия Мориса Дюруфле на звуки, образующие в буквенной записи имя Алена.
И, наконец, музыкальный «ответ» композитора Ж. Гардони Моцарту. Анданте, одно из сочинений, в которых Моцарт словно расслышал звук инструмента, еще не существующего, подобный тому, чем одаривает нас «Хрустальное трио», играющее на наборе поющих бокальчиков. Моцарт словно слышит звуки рая. Звуки тихих, нежных райских стеклянных гармоник. Бесы тоже слышат (ясно, это уже не Моцарт – Гардони). Или они не бесы? Возмущенные чем-то ангелы? С криками, с воплями налетели, всё смяли. Но Анданте куда-то испарилось, и исчадия современности кинулись на то, что осталось – на финал Семнадцатой сонаты. Откуда, зачем он тут? Хитро подменил райскую тихую музыку, которая таким образом спокойно ушла в небеса. Но, как слышим, и там небезопасно. Там высшие ангельские чины, к коим, как известно, относятся Престолы, Господства, Силы и Власти, налетели, забили своими мощными крыльями беспечную песенку из финала сонаты.
Вытекающая отсюда мораль: остерегайтесь ангелов!
«Каждый ангел ужасен – почти смертельная птица души!»
Р. М. Рильке