Мне было четыре, когда мы переехали на Пристанскую, 33. Пристанская станет Волжским проспектом, но тогда еще никакого проспекта не было – район только начинал застраиваться.
Никакого проспекта, никакой набережной – дикий, заросший осокорем берег и никакой площади Славы. Два холма, разрезанных Ярмарочным спуском, и на одном из холмов, на том, где сейчас сквер у храма Георгия Победоносца, – детская инфекционная больница.
А сам холм вдоль Маяковского спуска – сплошь в деревянных домах. От Маяковки и до КИНАПа (а это был завод ВПК, а не спортивно-развлекательно-гастрономический комплекс) и от Пристанской вверх, на улицах, прибежавших сюда из «города» – Прибрежной, Чапаевской, Фрунзе, – те же массивы деревянных домов.
На Самарской площади – бурное строительство, но еще шумит «вшивый» рынок. А будущий Волжский проспект застраивается так, чтобы все здесь было в шаговой, как теперь говорят, доступности: гастроном на углу 31/33 домов (теперь – «Хороший»), в торце – молочный (там сейчас ресторан), в 39-м – хлебный и спортивный магазины, детский сад; дальше, через Полевую, музыкальная школа, аптека, гастроном, столовая (позже – пельменная, теперь – пироговая «Штолле»); разумеется, школа…
Школа эта сегодня – спортивный лицей. А в мое время – обычная общеобразовательная школа № 68, куда ходили ребята со всей округи, и многих из тех, кто в этой школе учился, ты наверняка знаешь: Алла Демина, Юра Ример, Витя Долонько, Люда Такоева…
Школа была замечательная. Но и с районом мне повезло. Человека же среда воспитывает. Если угодно – улица. В те времена, по крайней мере, было именно так. А росла я на такой улице, среди таких людей…
Историк Раиса Павловна Поддубная. Лидия Никаноровна Денисова, секретарь горкома партии, с чьим именем долго, пока не разобрались, связывали запрет концертов Высоцкого (на самом деле она в немалой степени способствовала тому, чтобы эти концерты состоялись). В 8-м подъезде нашего дома жила Мария Ивановна Рунт, прославленная летчица, одна из легендарных «ночных ведьм». В это время она уже была доцентом, потом профессором пединститута. Иосиф Маркович Машбиц-Веров жил в 43-м доме. Мама [Валентина Ивановна Жданова, инструктор отдела культуры обкома КПСС. – Ред.] дружила с ним, а я у него училась. Любимый педагог! Более того, он мне рекомендацию в партию давал. 17 лет он провел на лесоповале сталинских лагерей, но остался коммунистом. И сохранил партбилет, подписанный Сталиным.
В этом же 43-м доме жила Вера Аркадьевна Плотникова, известная в Советском Союзе режиссер, работала в Куйбышевской студии кинохроники. У нее дома (мама дружила и с ней) я впервые услышала Вертинского.
В 47-м доме жили Засухины – Николай Иванович и Нинель Ильинична, знаменитые артисты драмтеатра. Здесь жил Виктор Павлович Дрёмин, администратор от бога, что называется. Его помнят и по филармонии, и по драмтеатру, но особо – по Дворцу спорта, когда тот был не столько спортивным, сколько концертным и кинематографическим.
В 37-м доме жили Александр Федорович Краснов, знаменитый наш профессор, академик, ректор мединститута, и Лукачев Виктор Павлович, ректор аэрокоса. Боже, человеком какой красоты, какого обаяния был Виктор Павлович! Я уж не говорю про прочие его таланты.
Александр Николаевич Касьянов, знаменитый пивовар, – тоже из нашей «деревни». Сейчас здесь живет его дочь, Инна Александровна, выдающийся фольклорист, исследователь народного творчества Поволжья, мудрый, тонкий человек и педагог.
Когда построили дом 33а, а построили его, по существу, в нашем дворе, там поселился Петр Львович Монастырский с первой своей женoй Валентиной Давыдовной и сыном Лешей. Там же жила изумительная певица и актриса Лина Петровна Левченко. И туда же въехал с семьей в специально выстроенную для него квартиру Георгий Львович Ратнер.
Рядом – Гавердовские с сыновьями. Геннадий Петрович – секретарь горисполкома, а с задорной, энергичной тетей Сашей, Александрой Ивановной, мне посчастливилось работать на телевидении, она была режиссером.
Виктор Иванович Сергеев, знаменитый танцовщик, жил в соседнем, 37-м доме с женой Татьяной. Татьяна и теперь тут живет и работает педагогом и репетитором в хореографическом училище. А сын их Олег теперь уже сам известный в Самаре артист.
Демичи жили в этом же доме! Юра, Александр Иванович. Здесь жил Соломон Семенович Фельдман, дирижер нашей филармонии. Супруга Соломона Семеновича, Валентина Мефодиевна Орел, красивая до самых своих последних дней, была одним из первых телевизионных дикторов. Недолго. И долго – административным мозгом телевизионного производства и формирования программ.
Морозов? Да, и Иван Иванович, Ваня, тоже из нашей «деревни». В 39а живет. В так называемом «детском доме». Почему «детском»? Ну, вроде бы его строили, чтобы туда отселять выросших детей местной элиты. Но что-то я не видела там никаких «элитных» детей. Врачи, сотрудники медуниверситета, артисты, музыканты.
А Зябликову Надежду Кирилловну помнишь? Такая яркая женщина? Директором Дома актера была. А вообще она режиссер, и талантливый: поставила «Пеппи Длинныйчулок» в ТЮЗе. Жаль, с режиссурой у нее не сложилось.
В 35-м доме жила Раиса Марковна Бурлина, знаменитейший лектор филармонии. И именно от нее, от Раисы Марковны, я впервые услышала это имя – Булгаков. А еще она хозяйка была замечательная и всякий раз, когда мы с мамой к ней приходили, кормила какими-то необыкновенно вкусными вещами.
Вот эти, Свет, люди меня воспитывали. Иногда просто фактом своего существования. А жили в нашей «деревне» дружно. Я, во всяком случае, не помню, чтобы между соседями была какая-то вражда. Нет, мальчишки местные, конечно, отношения в кулачных боях выясняли. Ну, как и в деревне положено: двор на двор. Но, выяснив, тут же начинали вместе играть. А игры у нас были долгоиграющие. В разведчиков, например, мы могли неделями играть. И даже месяцами. Брали противников в плен, допросы вели, дупло для секретной переписки у нас имелось. «Работали» под псевдонимами, которые заимствовали у героев книжек и фильмов. У меня был сложный – донья Исидора Кварубио де Лосльянос. Персонаж из майнридовского «Всадника без головы».
Ну, и все мы были артисты. Ставили во дворе спектакли (на премьеры приходили и дети, и взрослые), давали концерты – пели с балкона нашей квартиры (квартира на втором, окна во двор).
В какую киношку ходили? Прежде всего, в «Волну», разумеется, где мы по многу раз смотрели каждую картину, а их крутили неделями. Билет стоил 10 копеек (утром и на неудобные места), а так, по-моему, 25 копеек. Для сравнения: в это же время на Крытом рынке (теперь – Губернский) 25 копеек стоили 2 кг картошки. Так и говорилось: «25 пара».
Ну и, конечно, Волга. Летом с Волги мы не уходили. Хотя массово купаться и загорать здесь народ начал тогда, когда появился пляж, появилась набережная, то есть в начале 60-х. До этого как-то и не принято было проводить время на берегу. Но мы с мамой и тогда частенько на берегу бывали. Сидели на поваленных рабочими деревьях (начиналось строительство набережной), и она мне, совсем еще маленькой, читала книжки.
Ой, Света, а какая кругом была красота! Жуки-олени с мою ладонь: глянцевая спинка, бархатное брюшко; ужики (они у нас даже во дворах ползали); ящерицы, ежи, гигантские совершенно стрекозы, бабочки; ласточки вили гнезда прямо под балконами… Это был рай, настоящий ребячий рай. Ну, и когда пляж появился, мы купались, конечно, до посинения.
Тетка моя нас напутствовала… Как и в настоящей деревне, все местные мамы, папы, тетки, дядья, все бабушки и дедушки всех местных детей считали своими. Ну и тетка говорила мне и моим друзьям: «Утонете – домой не приходите». И основания для волнения, сказать честно, были. Мы выходили на берег под Маяковским спуском против дома, бросали вещи, шли к КИНАПу, там была пристань «Первомайская», заплывали за дебаркадер и – вниз по течению, к оставленным на берегу вещам. Не утонул никто, хотя часто бывали близки к этому – мы же черт-те что на воде вытворяли. Ничего не боялись! На льдинах катались весной. Не боялись ничего, никого и знали в этой нашей деревне всё и всех.
Вообще у нас тут все, абсолютно все друг друга знали. И все друг с другом здоровались. И когда шли на службу или в магазин. И когда прогуливались по отстроенной набережной. В театр и филармонию съезжались из разных мест, поскольку часто с работы, но домой возвращались все вместе. Большущей такой компанией шли мимо пивзавода, который благоухал солодово-хлебной вкуснотищей – обожаю этот запах! – через территорию Иверского монастыря, которая в то время была Рабочим городком – территорией общаг…
Двери, между прочим, у нас в квартирах не запирались. Деревня! Абсолютнейшая, совершеннейшая деревня. Географически, кстати, тоже. В годы моего детства, да, пожалуй, и юности, здесь редко можно было встретить самарца из другой части города. 11-й троллейбус ходил, но возле школы был тупик, конечная, и последние три-четыре остановки в этом троллейбусе ехали, как правило, только те, кто в этой нашей «деревне» жил. И мы знали всех водителей. Буквально всех. И водители всех нас знали. И одного, дядю Витю, мы, дети, любили больше прочих, поскольку он позволял нам, детям, ездить бесплатно. Тогда уже кондукторов не было, пассажиры обилечивались сами в маленьких таких кассах. Но если мы прогуливали, а это было очевидным, так как мы не вываливались гурьбой из троллейбуса ни через остановку, ни через две, а ехали либо до Струкачей, либо до кинотеатра «Смена» (там теперь театр кукол), дядя Витя говорил в микрофон: «Прогуливаете? А ну все – за билетами!» Ну разве не деревня?
И именно эта наша «деревня» для меня в первую очередь родина. А набережная – так просто мое спасение. Сколько помню себя, как только какая пертурбация в личной или профессиональной жизни, а было много всякого, – выходишь на набережную и начинаешь ходить. Ходишь, ходишь… Волга, она же мозги ставит. Как бы ни было тяжело. Как бы ни было скверно. Очищает. Рядом с этой вечностью текучей ты очень быстро начинаешь успокаиваться. Начинаешь понимать, что главное, а что преходяще…
Но однажды… Однажды я из этой своей «деревни» уехала. В Москву. Вынуждена была уехать. Уехала работать. Уехала жить. И вот живу там себе год, живу два, живу три… И первое время думала: ну да – тоска по родине, но тем не менее всё в прошлом. Но потом тоска стала невыносимой. Когда тебе каждую ночь снится вид из окна. Вот ровно этот кусочек Волги…
Нет, в Москве все было зашибись, но…