Наследие: ,

Верочкина любовь 1941 года

15 мая 2015

5-2_        (1)

«Ах, деточка, у меня было всего лишь одно синенькое платьице с белым воротничком. Но я была такая вот гордая-гордая девочка! Как пройдусь! Соседи все говорили: «Верочка так всегда красиво одета!». А у меня, деточка, было всего лишь одно синенькое платьице…»

Вера родилась в нашем городе в 1920 году. В июне 1941-го ей было 20 лет. А так как она была «гордая-гордая девочка» – женихов много не было. Только однажды она познакомилась с кудрявым веселым брюнетом Лёшей и проболтала с ним допоздна. А потом он ушел добровольцем на фронт и не вернулся…

Война закончилась, Верочке исполнилось 25 лет. В огромной окровавленной стране оказалось очень много одиноких женщин. А сады по весне цвели, любви хотелось. Не только любви, но и семьи, детей. И вот появился он. В 29 лет – седой, как лунь. Борис. Спокойный высокий красавец. И стал ухаживать за Верочкой.

А Верочка-то была «гордая-гордая девочка». И пока длились ухаживания, Борис заболел. И навещать его пришла с завода, на котором он работал, дерзкая и высокая, статная красавица Евгения. Пришла и осталась. И пока Верочка, которую уже очень поджимали годы, ждала пропавшего Бориса, он женился на Евгении. В этом браке родилась дочь.

А Евгения любила навещать разных сотрудников завода. Борис терпел. Пока однажды не смог больше терпеть. Развелся. Пришел к Верочке. Попросил прощения. И Верочка согласилась быть его женой несмотря на то, что была «гордая-гордая девочка». Но никогда не простила.

И вот прошло много-много лет. Родилась я, внучка. Безумно обожала я своего красавца-дедушку. Ходила с ним на этюды в валуны на Сорокиных хуторах. Слушала захватывающие рассказы по вечерам на дачном крошечном балкончике. Мяла белый налив. Смотрела его семейный дореволюционный альбом Третьяковской галереи, особенно нам обоим нравилась картина Ярошенко «Всюду жизнь». Считала, что татуировка с якорем на руке – на самом деле утенок Тим из детской книжки, которую читали вместе.

А Верочка… Верочка тоталитарно управляла нами, посаженными «на цепь» на маленьком пятачке в шесть соток на Сорокиных хуторах, которые Верочке казались «майоратом». «Майоратом» – так как Верочка упоенно читала рукописные «марлиты». В советские времена «дамских романов» не было, и какие-то женщины, в том числе и Верочка, переписывали от руки неизвестно как к ним попавшие романы Евгении Марлит, германской писательницы XIX века.

На даче не положено было высаживать овощи, а только цветы, яблони и вишни. Крошечный домик нельзя было красить. Он должен был быть благородным деревянным, увитым виноградом и окруженным рудбекиями. Бореньку отпускали в город на мопеде. А потом мопед (так же, как и Боренька, как и я) пристегивался гигантской цепью к задней стене дачного домика. Борис не сопротивлялся. По всей видимости, всю жизнь помнил высокую дерзкую женщину, навещавшую болеющих мужчин. И только учил меня делать из веточки «окно свободы», или «художественный ракурс». Подламывать на четыре части, делать рамочку, наводить ее на небо, лес, поляны, тропинки и искать красоту…

А когда он бесконечно долго болел и лежал в своей комнате, мечтательно мне говорил: «Знаешь, Заяц, над Окой есть деревенька Сапун, откуда мы родом. И колышется на крутом берегу ковыль на ветру. И хочется раскинуть руки и полететь…»

Но однажды Верочка, составляя для меня очередную порцию диктантиков, опустила свой орлиный нос, поджала губы и сказала: «Ах, деточка! А любил меня в этой жизни только Лёша. И от него я получила единственное письмо с фронта. А потом его убили. А я была гордая-гордая девочка. За мной многие ухаживали. Но выбрала я только твоего дедушку. Потому что он был умный. Но я его не любила. Любила только Лёшу, кудрявого, чернявенького, веселого, простого». И дальше зачитывалось по памяти письмо от Лёши, к которому я, естественно, была настроена враждебно. Так как, глупая, считала, что мужчина не должен быть простым.

…Вначале умер Борис. Потом умерла Вера. Потом я нашла в ее «марлитах» единственный желтый «треугольник». Прочитала. И убедилась в бесчисленный раз, что женщины сами придумывают себе любовь. Особенно этим страдают «гордые-гордые девочки»…

«Здравствуй, Вера! Я уже давно в Ленинграде, прибыл сюда 8 июля и сразу записался добровольцем на фронт. Мог ли я спокойно усидеть в Куйбышеве, а еще невероятней было бы сидеть в Ленинграде. Враг угрожает рабством нашей стране. И я встал вновь добровольцем в ряды РККА. Еду артиллеристом! Верочка, картавенькая, «малюсенькая» Верочка! Бывай счастливой, вспоминай иногда и меня. Коротки были встречи, встречи дружеские, товарищеские. На большее я не мог и рассчитывать, так как знал, что рано или поздно я все же уйду на фронт. Вот, если вернусь с фронта, обязательно поеду работать в Куйбышев. Тогда, вероятно, еще увидимся. Вера, я, кажется, немного перепутал номер Вашей квартиры, но все-таки надеюсь, что письмо попадет к тебе. Итак, самые лучшие пожелания в твоей юной жизни! С приветом, Лёша. 14/VII 41 г.»

Зоя Кобозева 

Кандидат исторических наук, доцент СамГУ.

Фото из архива автора

Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета» № 8 (75) за 2015 год

pNa

Оставьте комментарий