Крутится-вертится шарф голубой

Самая аутентично-неподражаемая мода в Самаре, вне всякого сомнения, была создана «фурагами». Ни до, ни после никто не придумал такой знаковой атрибутики, ни на что не похожей, кроме этих хулиганов куйбышевских «каблух». Ни одному местному современному дизайнеру в отчаянных попытках создать свой неповторимый стиль не пришла в голову мысль стилизации под хулиганскую субкультуру «закрытого» Куйбышева.

Не идеализируя блатную составляющую этой среды (хотя чем она хуже поверхностного самарского гламура одинаковых-одинаковых бэби-доллов с их одинаковыми-одинаковыми респектабельными кавалерами), хотелось бы напомнить современникам событий и юным жителям города некоторые ключевые образы.

Дело в том, что живя на улице Революционной в районе кинотеатра «Старт», я застала в годы учебы в школе эту фуражную стихию. Когда недавно в Самаре проходил так называемый «фуражный» рок-фестиваль, было много разговоров о внутренней периодизации фуражного движения.

Поколение старше меня рассказывало про моду фураг иначе, чем то, что застала я во дворах в конце 70-х – начале 80-х гг. Так смешно: мой сын, вступая в переходный возраст, начинает слушать перепев на русском языке знаменитого «Марша рыбаков» из «Генералов песчаных карьеров». И даже слышать не хочет о первоисточнике. Это нарушает его героические образы, заимствованные из современных сериалов. А уж когда, дерзко объезжая самарские ямы на дорогах, я пытаюсь ему поведать о фурагах и знаменитом «Над Безымянкой расстилается туман…» – он вообще меня не слушает. И я тогда уже тихонечко себе под нос пою: «Мою бабайку затоптали в грязь. И олимпийка порвалась. Я выпил вермута всего стакан. Я шантрапа. Я фургаплан…» (фольклорные тексты разнятся у разных исполнителей)

Да. Такие они и сидели в наших дворах на корточках. С гитарами. В мохеровых огромных фуражках – «бабайках». В ушитых узких штанах от школьной формы. В корах – ботинках со скошенным каблуком, как у ковбойских сапог. В черных пальто времен советского тотального дефицита. В синих олимпийках, выглядывающих из горловины пальто. И в непременных белых шарфах.

На лацканах пальто некоторые носили значки с изображением В. И. Ленина: «Ленин – первая фурага». Эта мода стремительно распространялась на школьников всех возрастов в свободное от учебы время. У меня тоже была синяя олимпийка. А у кого ее не было в советскую эпоху?! Но самое главное – моя бабушка, работавшая заместителем начальника куйбышевской госторгинспекции, по блату достала мне импортные сапоги на скошенном каблуке.

«Бей быков – спасай Самару!» – был лозунг фураг. То есть еще до возвращения городу исторического имени у полукриминальных, полупэтэушных горожан оно было в ходу. «Быки» – это «мажоры», обитавшие «в центре», дети небольшой, по сравнению с современностью, номенклатурной прослойки, торговых работников, всякие «западники» и т. д. Осипенко, Ново-Садовая – интеллигенция, другими словами, не пролетарские окраины.

Что меняется в исторические эпохи?! Проходят революции, совершаются сломы всей социальной структуры, а знать неизменно в любые эпохи выбирает себе районы обитания. А бедность – ютится в своих «гетто». И за это «фураги» бьют «быков». Но «фураги» били еще и «комсюков» (комсомольских активистов). «Великие битвы» сотрясали видавший еще самарскую «горчицу» Струковский сад, Загородный, трамвайные пути по Ново-Садовой… А про Безымянку я просто не знаю.

И еще один поразительный знак времени. Хулиганы, конечно, были связаны с речью, сотканной из мата. И для меня как барышни из приличной семьи он звучал особо зловеще. Не было такого тотального и повсеместного мата в речи, как сейчас. Это был язык определенных социальных страт. А сейчас, казалось бы, «взрослый» и «приличный», я бы даже сказала, «интеллигентный» фейсбук сотрясается от мата. Никто не видит в нем ничего оскорбительного.

Я недавно развозила друзей своего сына из театра по домам и не удержалась, с ними вместе стала распевать в машине старые «гоп-стопы» Розенбаума. И, как всегда, с запозданием спохватилась, что там встречаются намеки на ненормативную лексику. На что дети мне весело ответили, что сейчас со сцены они слушали покруче выражения. Прошло время после дворовых калд и голубятен, после «ну ты, пааацан», «в натуре» и драк с кастетами, после этой эстетики «советского зазеркалья». После всего того, что произошло с нашей жизнью после Перестройки, после всего, что стало МОЖНО, – то НЕЛЬЗЯ конца 70-х – начала 80-х, та фуражная субкультура (чей генезис до сих пор не изучил ни один историк), выглядит действительно авторской модной концепцией.

На ее фоне не перестает удивлять сигналетика моды современной Самары. Стремительность превращения вчерашних нуворишей в грюндеров, их одинаковые не только модные тексты поведения, но и выражения лиц. Их совершенно ясный язык одежды, легко считываемый и интерпретируемый. Никакой фантазии, никаких загадок, никаких Quid pro quo и игры классовых ролей. O sancta simplicitas буржуазно-номенклатурной городской современной «аристократии»!..

И в этом отношении меня завораживает модная одежда горожан в дореволюционный и советский периоды. В дореволюционный период норму задавала сословная структура общества, сохранявшаяся до самой Октябрьской революции. В советский период человек также был поставлен в определенные рамки, уже не сословные, а идеологические. И жизнь «внутри рамки» заставляла изобретать моду! Играть с деталью так же великолепно, как это описывает Ролан Барт, анализируя дендизм.

В дореволюционной Самаре и в советском закрытом Куйбышеве горожане были более стильные и выразительные (при желании), чем в современном обществе вседозволенности и вкусового «кировского вещевого». «Киоск» уже не выкорчевать из душ, сколько ни путешествуй по Европе.

Возвращаясь к дореволюционному городу: меня неизменно восхищает фотография прадеда, сделанная в Коканде в 1917 году. Он исполнял должность управляющего в самарской конторе «Братьев Крестовниковых». На фотографии запечатлен городской франт в костюме и шляпе-канотье. Я всегда любовалась этой фотографией и предположить не могла, что Кашин Михаил Никанорович до отмены сословий в империи в 1917 г. принадлежал к крестьянам Владимирской губернии. Ему просто так было удобнее.

Но он, как и его жена, крестьянка деревни Большая Глушица, выбрали жизнь в городе «без деревни». Одевались, как мне кажется, изысканно. Весь их семейный быт был наполнен альбомами Третьяковской галереи, журналами «Пробуждение» и «Дамский мир», юбилейным 6-томником «Великой реформы».

Поэтому мода – это не знак социального престижа, как принято в нашем городе. Это – игра с социальностью. Это лукавство. Это круг чтения. Это текст, который интересно читать. И это сложный текст, безусловно.

И, конечно, мода – это интерпретация. Нельзя дословно цитировать. Нужно почуять задолго до торжественного появления дыхание грядущего модного знака весной и придумать, как ты будешь нещадно играть с ним летом! И когда он станет массовым осенью, нещадно выкинуть на свалку. Почитать «Введение в самарское краеведение» и выбрать себе эпоху для упоительной игры под названием «Мода – это Я!».

Зоя Кобозева

Доктор исторических наук, профессор Самарского университета.

Фото из архива автора

Опубликована в издании «Культура. Свежая газета», № 4 (92) за 2016 год