И снова — оправдание самарского мещанства!
Смеясь жестоко над собратом,
Писаки русские толпой
Меня зовут аристократом.
Смотри, пожалуй, вздор какой!
Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русский мещанин.
А. Пушкин
Самый важный для меня кадр из фильма «Общество мертвых поэтов» – когда мистер Киттинг предлагает ученикам забраться на парты и посмотреть на мир с другой точки зрения. Посмотреть на Самару с другой точки зрения не получается даже у самых изысканных интеллектуалов – корифеев творческой элиты города. Недавно мне заметили вскользь: «Так это вы пытаетесь доказать, что Самара была мещанская, а не купеческая?!»
Я не пытаюсь. Я просто привожу самую обыкновенную статистику. Самые обычные архивные факты о сословном составе горожан в дореволюционный период. Самара была крестьянско-мещанская. Вовсе не купеческая. Мы же сейчас не говорим, что Самара – город работников областной администрации или владельцев респектабельных ресторанов, строителей шикарных особняков и стеклянных нефтегазовых офисных центров? Так почему нуворишей, парвеню, выскочек мукомольной и салотопенной промышленности, построивших на свои капиталы особняки в стиле модерн, мы так бодро сделали визитной карточкой города?
Удивительно, но даже в деревне, за стопочкой бурого праздничного самогона, мне была рассказана история о моих предках, которые в обязательном порядке оказались купцами. Но это, конечно, была женская история. С мезальянсом по-борски. У купцов, мол, была дочь, влюбившаяся в батрака. Влюбленные, следуя лютой страсти, сбежали и построили дом на яру, над Самаркой.
Но в основе сюжета – все-таки купцы. Кого не спросишь в Борском о предках – у всех купцы. Может быть, я, конечно, начиталась Захара Прилепина, но у меня явно левацкие взгляды на социальную историю России. В начале 90-х, во время написания диссертации по истории дворянства, я помню очереди в архивы из «дворян», желающих подтвердить свою родословную. В 90-е все ринулись во дворянство. Сейчас – остановились на купечестве. В принципе, в конформистском угаре нет ничего плохого. Мода! Великая мода на все, включая социальность. Вообще-то я – жадина! Мне жалко город отдавать тем, кому все равно, какой он: мещанский, купеческий или космический.
Меня как-то зацепило и увлекло слово, используемое в делопроизводстве мещанской управы города в начале XX века для обозначения приезжих из других стран в Самару на постоянное место жительства: «дезертир». Дезертир из Австро-Венгрии, дезертир из Пруссии. Не военный, покинувший поле боя. А просто переселившийся в Самару назывался в бумагах мещанской управы, которая была призвана фиксировать всех приезжающих в город мещан и принимать их в общество, «дезертир». Так может быть, именно дезертирам все равно, какая у нашего города социальная история?..
Я работала в архиве с тетрадкой и ручкой. Так лучше ощущается дрожь, когда из, казалось бы, скучных делопроизводственных бумаг XIX века на тебя вдруг обрушивается живая человеческая жизнь. Не событийная. А страсть, заключенная в оговорках, в словах, словечках. Вырывается выразительность сословия, самого многочисленного городского сословия, которое еще до революции, при его жизни, публицисты называли «забытым». «Мещанство – забытое сословие русских городов». Вот она, сила творческой интеллигенции, в действии. Кого захотят – сделают героем, кого захотят – отправят в забвение. Кто навечно станет «темным царством», кто – просто «мещанством». Ох, сплошное горевание от этой творческой интеллигенции…
Так вот, я выписывала все из архивов в тетрадь. И сейчас для любимого города просто открываю первую попавшуюся тетрадку с архивными конспектами о мещанах Самары.
***
Город состоял из дворовых мест, принадлежащих мещанам. В Думу отправляли бумаги о продаже или покупке дворовых мест, к примеру, что дворовое место мещанкой Колпиной продано мещанину Корнилову за 268 рублей. Указывались соседи. Справа жила вдова вольноотпущенного, а слева – коллежский асессор.
Часто в страшных пожарах, мучивших деревянную Самару, сгорали документы на право владения дворовым местом. И тогда соседи давали клятвенное заверение в том, что издавна тот или иной мещанин владел этим местом: «Я ниженаименованный мещанин…. Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Евангелием Животворящим крестом Господним в том, что по делу, по которому будут меня спрашивать, должен показать сущую правду, неприбавя и неубавя ненакоторую сторону, не для родства, дружбы, вражды, корысти или подарков… страха ради… но так честно и справедливо как перед Богом и Судом его страшным в том ответ дать могу. В заключении сей клятвы целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь».
Когда будете проходить мимо уцелевших мещанских деревянных домишек исторического центра города, вспомните шепот их хозяев: «клянусь всемогущим Богом».
***
Родители жаловались в градскую думу на своих детей. От самарского мещанина Никифора Карпова Мосягина поступила жалоба городскому голове: «Воспитал и женил я родного сына своего Степана, имеющего в настоящее время 22 года от роду, которому всю собственность свою, как то: дом в городе Самаре, скотоводство, загородный сад и все прочее вручил в независимое его распоряжение, в надежде той, что он будет ценить еще больше мои об нем попечения и будет стараться упрачивать предоставленное ему мною состояние, но вместо повиновения и хорошей жизни, с женитьбы, по поводу жены, он впался в пьянство, скрытно от меня берет, что попало из дома и из сада овощи продает, употребляет деньги на мотовство. По многим моим замечаниям я предупреждал его оставить дурные поступки и вести себя как должно, но вместо доброй склонности, он отвечает мне бранными словами и нисколько мне не повинуется. Я вынужден покорнейше просить делать ему наказание розгами со внушением иметь ко мне – отцу должное сыновнее почтение и не самовольствовать».
***
Жаловались мещанки Самары в думу и на хулиганов из тех же мещан. Ведь градская дума и голова были их городским обществом, которое отвечало за порядок. Обращение во власть придумывалось, исходя из все той же особой самарской выразительной породы и ее характера.
Мне не встречались подобные письма ни в саратовском архиве, ни в ульяновском: «Ваше Степенство милостивые государи Василий Ефимович и всех властей вообще Богом премудростию определенных над нами подчиненными прошу я все покорнейше всегдашняя ваша слуга Федосья Жаркова малолетними детьми моими буде мне отцом защитителем покровителем явите божискую милость несравните одних людей з другими мы живем в городе Самаре 30 лет внесены отзмалова в обывательскую книгу неподвержены никаким жалобам ничем никого неоклеватали и ныне живем в самом жалком бедности и с малолетними детьми не стоят за нами казенные подати не верьте Уланову он занимался глупостями разными у Морычевых окошки перебил и калитку снял пожар сделал забор изломал спросите вышеупомянутых всех а у нас до трех раз забор ломал перва рас днем хотя я сама не видела сказали что Уланов Другой рас я видела сама разбуянился в соседях выбежал от них и наш забор ломает ломанными досками начал с другими парнями драться и в тоже время я была на дворе идет мимо пьяный и кричит… боюсь сказать у меня две девушки кабы насмешку не сделал не вымазал бы вароты или нас не побил».
Это же надо, как красиво сочинила и написала корявым отчаянным почерком. Я даже книгу свою о мещанах Самары назвала «Рассказ о душе с повинностями». Потому что и наши души, и их души – с повинностями.
***
А женщинам всегда, во все времена, приходилось грустно и слегка безнадежно. Мещанкам тоже. Смотря какая женщина, разумеется. Одни и в наше время – королевишны. Другие – кроткие и так отчаянно нуждающиеся в мужской нежности.
«От самарской мещанки Анисьи Алексеевой. Прошение. Муж мой Самарский мещанин Трофим Михайлов, вступивший со мной в законный брак в 1859 году, и проживя не больше полгода со мною, я нередко замечала, что он употребляет много излишних горячих напитков, так что дошло до того, что нам нечем стало продовольствоваться, я неоднократно говорила ему об оставлении такой развратной жизни, но ему это не понравилось, производит ежедневную драку, потом прогнал меня от себя, совершенно в одном платье».
Примерами мещанской речи у меня исписано много-много тетрадей. Очень хотелось их всех вырвать из пасти времени, этих наших дорогих старожилов – мещан, забытое сословие русских городов. Но «дезертиры»… Они идут и идут, едут и едут в чудесный город на Волге. Гостеприимной надо быть, доброй, а я ворчу через плечо: «Кыш, курица, со двора! Все варенье сожрала!»
Зоя Кобозева
Доктор исторических наук, профессор Самарского университета.
Фото из архива автора
Опубликована в издании «Культура. Свежая газета», № 5 (93) за 2016 год