На втором курсе истфака, в 1988 году, научный руководитель отправил меня на выставку в Москву, посвященную Бухарину. Тема «возвращенных имен» только входила в жизнь, а параллельно мы еще изучали два первых курса «Истории КПСС».
Была осень. От выставки у меня осталось только то, что Бухарин был такого же маленького роста, как и я. А вот Москва наполнялась знаками нового времени, переходного от «по блату – дефицит – выкинули – очередь» к интересным и модным штучкам, которые можно было купить в универмаге на Калининском проспекте. Я купила твидовую фуражку, грубое прямое пальто и красные кружевные митенки. Помню свое осторожное смакование этого слова – «митенки»: еще непривычное слово, какое-то запретно-легкомысленное.
Хотя в моих «семейных сундуках» лежали дореволюционные митенки, плетенные из ниток в технике «шотландская бумага», мне тогда до всего этого старья на полатях хрущевки не было дела. Я такой себя крутой ощущала и бесстрашной, такой дерзкой и модной! В осени московской. В митенках. Поехавшей на выставку Бухарина. Просто невероятная нарушительница нормы на фоне «Апрельских тезисов».
А пока стучала в «Жигулях» обратно мимо песочного цвета осенних обочин жизни, читала роман А. Бека «Новое назначение». Тоже новая литература на фоне «Апрельских тезисов». Я же выбралась на лоно истфака конца 1980-х из добропорядочной комсомольско-пионерской – отличниковской школьной жизни, очень веселой, очень хорошей и очень благополучной. И вот в тексте романа я читаю стихотворение Инны Лиснянской «Ты обо мне не думай плохо».
Годы прошли. За эти годы на истфаке отменили курс истории КПСС. Перестали конспектировать «Апрельские тезисы». Мой научный руководитель решил, что вместо Бухарина и русской интеллигенции я должна изучать русское дворянство. Пришли новые подходы к историческому исследованию. Все стало можно. Сникерсы, памперсы, стринги, шубы из опоссума, ликеры, киоски, рынки вещевые, комиссионки, нравы новые, стрельба 90-х во дворах, фильмы ужасов, фильмы про любовь и книжки, книжки, книжки. И все время ты озадачивалась вопросом в этом быстро меняющемся мире: что теперь хорошо, а что плохо? И постоянно твердила про себя, как молитву:
Ты обо мне не думай плохо,
Моя жестокая эпоха.
Я от тебя приму твой голод,
Из-за тебя останусь голой…
На все иду.
На все согласна.
Я все отмерю полной мерой.
Но только ты верни мне ясность
И трижды отнятую веру.
Я так немного запросила
За жизнь свою –
Лишь откровенность.
А ты молчишь – глаза скосила,
Всевидящая современность.
Молчишь ты. На краю отвесном
Тебе доподлинно известно,
Что даже если все изымешь, –
И хлеб и голос, даже имя,
Я поделюсь остатком вдоха
С тобой, жестокая эпоха.
Именно эти строки казались самыми честными, отражающими то, что внутри: «Я поделюсь остатком вдоха с тобой, жестокая эпоха»…
И вот наступили 10-е. Город наполнился жизнью «не по блату», бутиками, моднючими магазинами, галереями, читать можно все, фильмы смотреть разные, можно ходить в стильные кафешки и рестораны. Можно одеваться как угодно. Я выступаю с лекциями для горожан о мещанской Самаре и ее моде, рассказываю уже уверенно о митенках и шляпах из обезьян. При этом не чувствую себя такой дерзкой и модной, как тогда, в 1980-е, в красных кружевных митенках и в твидовой кепке на Арбате, на Калининском.
Я защитила докторскую диссертацию о мещанах Поволжья, основанную на новых методологических подходах, на убежденности в исторической правде «маленького человека» в «большой истории». Но не перестает быть в нашей жизни так же остро, как тогда, когда я его прочувствовала в поезде «Жигули» в 1980-е, стихотворение – нерв Инны Лиснянской: «Я так немного запросила За жизнь свою – лишь откровенность»…
Я читаю лекции о мещанской Самаре не так, как шла в красных митенках по Арбату. Не для эпатажа. Не для навязывания другого, нового бренда Самаре. Исключительно во имя любви. Городу нужно немножечко бережнее относиться к своей истории, к тем людям, которые в этом городе жили века назад, к их маленьким повседневным «мукам и радостям». Прислушиваться к их голосам из прошлого, уважать их вкусы и социальность. Надо любить этот город таким, какой он есть, каким он был. А чтобы любить – нужно понимать. А чтобы понимать – нужно знать. В том числе знать, что самое большое городское сословие дореволюционной Самары – мещанство. У нас – мещанское прошлое…
Душа не в занозах и плоть не в заносах, –
Зимою и летом бытую прекрасно,
Я есть пустота, сквозь меня, как сквозь воздух,
Проходит все то, что движенью причастно, –
И стая гагачья, и стадо бизонов,
Небесные струны, и время, и люди, –
В лавровых, в терновых венках и без оных,
Заблудшие в правде, завязшие в блуде.
Все то, что идет, об меня не споткнется,
И мне на идущее не опереться,
Но чье-то дыханье во мне остается,
И чье-то во мне разрывается сердце.
Зоя КОБОЗЕВА
Доктор исторических наук, профессор Самарского университета.
Опубликовано в издании «Свежая газета. Культура», № 19 (107) за 2016 год