Я не градозащитник. Я просто родился в Самаре. Ходил в школу, где меня убедили, что Родина – мать, и Малая Родина – тоже мать. И я особо не вдавался в подробности, какая у этих матерей иерархия. Матери – значит, их нужно беречь и лелеять.
Та мать, которая Малая Родина, все время, сколько я себя помню, болела: дома обшарпанные, дороги в колдобинах, из кранов – не вода, а таблица Менделеева. Как полвека назад, так и сейчас.
Только прежде листья на деревьях жухли уже в июне – столь мощная у нас была промышленность, – а сейчас не жухнут. И рыба в Волге появилась. Не такая, как до бездумного плана ГОЭЛРО, но все-таки съедобная.
И стала Самара летом прирастать туристами. Курорт! Но туристы, они же не только пребыванием на набережной и на пляже ограничиваются, они и другими достопримечательностями моей нездоровой Малой Родины интересуются. А показывать эти достопримечательности нельзя. Вообще Самару цивилизованным людям показывать нельзя: жалко людей, у многих нервная система не выдерживает от боли за нас, в каком убожестве мы живем.
И нельзя сказать, что городом никто не занимается. Но, как говорят в популярном отечественном сериале: «Если б вы поменьше работали, может, мы бы получше жили».
***
Короткий пример. Китай, на который теперь равняются и которому завидуют. Началась реализация плана развития Большого Пекина. На 100 000 000 жителей – 100 млн, вы не просчитались, и нынешний Пекин – крохотный исторический центр грядущего мегаполиса. Центр, который не подлежит вмешательству прекрасных китайских градостроителей.
Начали строить пригороды, соединять существующие населенные пункты, которые вошли в черту Большого Пекина. С чего начали? Со строительства веток метрополитена. Многие уже построены. Пока они ведут в степь, но когда в степи «этажей десятки вознесутся – бетон, стекло, металл», у жителей не будет проблем с транспортными магистралями. И не будут они перескакивать через окопы между их жильем и больницами, магазинами, работой, а у их детей не будет вырабатываться стереотип: город – это где непрерывно, годами (!), укладывают трубы и латают асфальт. Стереотип, который вырабатывает у ребенка такое представление о гармонии и красоте повседневного, что автору самой отвязной антиутопии не чудилось.
Наш же, самарский ребенок базовые понятия эстетики безобразного схватывает с раннего детства. Ребенок, живущий в Южном городе, Волгаре. Ребенок, родители которого просят разрешения у своего начальства приходить на работу к семи: к восьми они не смогут приезжать – пробки. Ребенок, живущий в Кошелев-гетто: его родители штурмуют утром поезда, чтобы доехать до службы (электрички – это ведь такие поезда, я правильно понимаю?), а соседи, въехавшие в новый дом, снимают квартиру в центре, чтобы никуда не опаздывать.
Такое нельзя показывать гостям. После такого в ином свете выглядят разговоры взрослых полувековой давности: Куйбышев закрыли не от шпионов, а чтобы никто из посторонних не увидел, в каких условиях обитают люди страны, объявившей, что следующее поколение будет жить при коммунизме.
***
Я бы солгал, написав, что у них нет заботы о нас. Есть забота. Как туристы начали понаприезжать, озаботились об их досуге. В начале 80-х летом был один фестиваль – Грушинский, да и тот прикрыли. Сейчас их три десятка – больших, маленьких, на природе, в залах, семейных, молодежных…
Это прекрасно. Без всяческой иронии. Вот только вернемся к матерям. Ты друзей наприглашал, празднуешь, к фейерверкам готовишься, а мать за стенкой лежит, болеет, неухоженная. И ты задумываешься об этой проблеме – задвигаешь мать в дальний угол, огораживаешь высокой перегородкой, перед которой делаешь перформанс: механическая кукла, разукрашенная под мать, – молодая, счастливая, песни про паровоз поет.
Это тоже забота. О себе любимом, «которому дальше жить», который уверен, что все трудности – временные, а гулянка эта – навсегда.
Вот только мать болеет. Та, которая державу от кочевников оберегала, житницей всей страны была, в военные годины присматривала за сотнями тысяч эвакуантов, щит от ворогов ковала, а теперь беспомощная и защитить ее некому. И все эти «временные» трудности, может, – последние ее годы.
***
Меня пригласили на обсуждение очередного проекта благоустройства города. Бюро, аффилированное с очередным мультимиллионером, выиграло «субсидию» на благоустройство моей Малой Родины. На всю родину средств недостаточно, и выбрали они для пилота одну улицу и одну площадь и представили «концепцию благоустройства».
Слово «концепция» с некоторых пор для меня ругательное. А тут еще – концепция благоустройства? Взял метлу – мети: хоть справа налево, хоть слева направо. Это в струнных группах симфонического оркестра чистота штриха важна, а здесь – хоть синкопой мети.
Представители выигравшей компании помалкивали: что бы мы ни говорили, деньги они все равно освоят, и ни в какой легитимизации они не нуждаются. Меня раззадорил предприниматель возраста моего сына. Хамоватый молодой человек, в выступлении которого рефреном звучало: старики свое отжили, они должны освободить историческую часть города для молодых, а «хранители традиций» пусть защищают свое наследие «в Южном городе». Благо бы я полемически обострял, а то ведь практически прямая цитата. Предприниматель кипятился: видимо, он пока не в проекте, а только стремится туда попасть.
Он ратовал за модель без прошлого, в основе которой – город, населенный людьми, круглосуточно чего-то потребляющими; живущими ради того, чтобы своими покупками способствовать развитию торговли и промышленности. Город – мясная лавка.
Страшная сказка. Как быстро мы мечту о городе, населенном людьми, занимающимися творчеством – художественным, научным, техническим – и передающими свои идеалы и навыки детям, превратили в мечту о 400 сортах колбасы.
Я не против потребительского разнообразия. Я против того, чтобы оно становилось целью. Чтобы ради этого отправляли в гетто стариков, как предлагал молодой нахал. Но для этого необходимо поменять целевые установки. Всей нашей жизни.
И благоустройства Малой Родины. А для этого воспитывать молодежь так, чтобы она знала: творец – наиважнейший человек в государстве, вся система управления только и существует ради того, чтобы он творил плодотворно и был счастлив этим. Тогда все станет по-другому. Без революций и контрибуций.
Да, и поменять кодекс градостроительства (или как он правильно называется). Первым пунктом в нем должно стоять: чиновники и архитекторы не имеют никаких прав вносить изменения в городской черте, даже самые малые изменения. Это возможно только после утверждения изменений обществом. Не «законными его представителями», а всем обществом.
Пусть это затормозит на первых порах «развитие». Как заметил на том же собрании мой товарищ Валера Бондаренко: «Ребята, не делайте ничего, пожалуйста. Всё, что вы пока предлагаете, только ухудшает ситуацию».
А так, глядишь, и Малая Родина-мать подольше протянет.
Виктор ДОЛОНЬКО
Рисунок Сергея САВИНА
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 9 (117), 2017, Май
По поводу «чиновники и архитекторы не имеют никаких прав вносить изменения в городской черте, даже самые малые изменения» — утопия чистейшая. Сегодняшний общественно-экономический уклад такого подхода не предполагает в принципе. Архитектура Самары сегодня — зеркальное отражение этого разномастного олигархически понтоватого уклада. Для тех кто не понял: социализм и коллективная собственность закончились, а в капитализме другие ценности и «денежные мешки» ни с кем не советуются как и что им строить. Архитектура — искусство, но утилитарное, а значит полностью зависит от модели экономики.
В этом ответ на все вопросы об архитектуре Самары. Всё остальное — «сопли с сахаром» от людей которые выставляют неправильные «опорные точки» и всегда приходят к ошибочным выводам.
Давить таких нахалов! Трактором! Согласен с тобой, с каждым твоим словом! Ребята, не делайте ничего, пожалуйста. Всё, что вы пока предлагаете, только ухудшает ситуацию» Маразм крепчает. С каждым днём! Новостройки-проект умалишённого!