Мнения: ,

Живет в городе увлеченный книжник…

24 сентября 2017


Во все времена на Руси был велик авторитет книжника.

Правда, в эпоху нарастающего господства визуальных форм культуры книга несколько сдала свои позиции, и уже не скажешь об отечественной культуре как о сфере литературоцентричной. Да и наша филология, глубоко укорененная в культурную почву, вдруг стала предметом странно болезненных забот и тревог, так сказать, «лицом страдательным». Ведутся споры о «сумерках», «осени» филологии. Наверное, это не случайно. Перестав быть идеологическим оружием, Олимпом властителей дум, литература и филология, ее изучающая, оказались предоставленными самим себе, стали в глазах общества чем-то маргинальным, несущественным, вещью в себе и для себя.

Однако признаемся: хотим мы этого или не хотим, но филология будет всегда, пока есть текст, требующий своего адекватного осмысления, скрупулезного прочтения/погружения. А поскольку поток пишущих отнюдь не иссякает и тексты всё создаются и создаются, постольку в их профессиональной рефлексии есть и смысл, и насущная потребность.

Филология и филологи бывают разными. Поговорим об одном таком феномене. В канун своего семидесятилетия вступил известный в Самаре педагог, филолог и библиофил ВЛАДИМИР ПЕТРОВИЧ ТАРСУКОВ. В его профессиональной жизни было все то, что есть в жизни многих филологов: учеба в вузе, московская аспирантура, долгие годы преподавания в средних школах, гимназиях, педагогическом институте, Самарской областной академии (Наяновой).

История нашего знакомства-дружества перевалила за 50 лет. В 60-е мы учились на одном курсе, слушали, как вдохновенно, вставая на цыпочки и по-ораторски потрясая рукой, читал свои лекции о Маяковском и Блоке громогласный и неутомимый И. М. Машбиц-Веров. Как размеренно выстраивал учебный материал по исторической грамматике неторопливый А. А. Дементьев. Как лилась ручейком обстоятельная речь профессора Я. А. Ротковича. Как знакомили с тайнами чешского языка супруги Гребневы.

Настоящим подарком судьбы была для Владимира Тарсукова встреча с профессором С. В. Фроловой, под руководством которой он писал курсовую работу по ономастике, опираясь на материал ревизских сказок прошлых столетий. Серафима Васильевна имела настоящий дар вдохновлять студентов на научный поиск, щедро открывала перед ними заманчивые перспективы. Первая статья ее курсовика вышла в авторитетном московском академическом сборнике. Правда, языковедческие штудии студента не имели продолжения, не определили основное направление профессиональной деятельности молодого филолога. Его увлекало литературоведение.

Сколько помню, Владимир был своим в царстве книг, в библиофильской самарской тусовке тех лет. Визиты в букинистический на Ленинградской были почти ежедневным ритуалом. Там можно было постепенно, по томику, приобрести собрания сочинений писателей. У каждого библиофила была непременная записная книжечка, куда заносились номера покупаемых отдельных томов.

Библиотека Володи прирастала самостоятельно сооруженными полками: пристрастие, унаследованное от отца, профессионального столяра. Дерево дарит ему живое тепло, ошкуренная до безупречной гладкости полка отвечает взаимностью своему мастеру. Стеллажи, стеллажи… Сотни, тысячи книг стали теми веточками и прутиками, с помощью которых сплетает свое гнездо влюбленный в литературу гуманитарий.

Филология, что в ее литературоведческом изводе, что в лингвистическом, может быть делом, результаты которого выражаются в защищенных диссертациях, опубликованных книгах и статьях, различных обзорах и отзывах. Но может стать и деятельностью несколько иного плана, деятельностью не менее значимой и серьезной, так сказать, «чреватой» интересными открытиями, наблюдениями.

Случай Тарсукова именно таков. До диссертации и книг дело как-то не дошло, и статей написано немного, но немалые профессиональные обретения нашлись в другом – в научно состоятельном живом общении. Это своеобразное сократическое искусство собеседования, рассчитанное на формат «глаза в глаза». Общение не с далеким читателем, а с непосредственным живым собеседником. Владимир Петрович – человек, владеющий тонким искусством страстного и пристрастного монолога. Такой монолог имеет скрытую диалогическую природу – он побуждает так или иначе эмоционально отозваться на сказанное, согласиться или возразить.

Секрет притягательности Тарсукова-лектора в его максимальной увлеченности тем литературным произведением, о котором он в данную минуту ведет речь. Я бы назвал эту увлеченность одержимостью в самом высоком значении слова. Увлеченность заразительна, высокий коэффициент такой заразительности делает лектора личностью харизматичной, умеющей обращать в филологическую веру молодых слушателей.

Конечно, увлеченность сродни влюбленности, она бывает непостоянной, переменчивой. Менялись пристрастия, связанные с теми или иными писательскими именами, конкретными текстами. Я помню страстное увлечение Владимира лирикой раннего Маяковского. Это было в годы педагогической работы в куйбышевской школе № 88, где Владимир Петрович успешно вел ученический литературный театр. В аспирантские годы Тарсуков не на шутку увлекся романтически окрашенной прозой 1920-х годов. А потом накатывали волны влюбленности в поэзию Иннокентия Анненского, Велимира Хлебникова, Анны Ахматовой, Виктора Сосноры. Уже в совсем недавнее время был памятный год, когда Владимир систематически, день за днем, читал и перечитывал всего Блока и всё блоковедение, обрастая читательскими впечатлениями, филологическими наблюдениями и оценками. А разговоры о Державине, Пушкине, «Тихом Доне»! И это все, оседая в памяти, укрепляло мировоззренческий фундамент педагога-филолога.

Можно без сомнений сказать, что Владимир являет собой цельную личность, явленную в совокупности своих самостоятельных историко-литературных оценок, эстетических вкусов, читательских предпочтений. Духовный багаж Тарсукова-филолога – это отнюдь не сундук, доверху набитый случайно припомнившимися цитатами, фабульными схемами, чьими-то аналитическими построениями, разными вольными «измышлизмами», как это порой бывает у поверхностно мыслящего гуманитария, нахватавшегося наспех приобретенных знаний и щеголяющего модными словечками и наукообразными сентенциями. Его эрудиция другого сорта. За многими фразами педагога стоят годы неустанных размышлений, годы многократного дотошного перечитывания, казалось бы, хорошо известных текстов.

Цельность личности Владимира Петровича обеспечивает его незыблемая вера в органичность литературного творчества. Для него литературное произведение отнюдь не простая машинерия, не ловко смонтированный холодный механизм, подчиненный чисто рациональным соображениям, а, скорее, трепетно дышащий организм, порожденный и выращенный художником-творцом. И Владимир Петрович хорошо чувствует внутренние токи и импульсы этого живого литературного организма, которые проступают в отдельных словесных деталях, интонационных перебивах, в скрытой усмешке повествователя.

Тарсуков-филолог так же внимательно вслушивается в органику литературного текста, как он, скажем, вслушивался в органику капризного стремительного речного потока во время разнообразных байдарочных походов-сплавов (а этих походов было у него более сорока!) с непременным затяжным сидением у костра, с созерцанием изменчивых языков пламени. Наверное, во всех этих стихиях – воды, огня, творчества – есть что-то общее, необъяснимо манящее и влекущее. Литература открывает перед ним горизонты, как их открывают в поездках Саяны и Урал, озерная Карелия, родное степное Поволжье. Творчество только тогда по-настоящему оправданно и приобретает особую значимость, когда оно обнаруживает незримые органические связи со всем сущим.

***

В любом старом городе постепенно, из века в век, из года в год, формируется специфическая гуманитарная среда, придающая городу неповторимость его облика. В созидании такой тонкой, но прочной духовной ткани принимают посильное участие местные педагоги, журналисты, музейные работники, актеры, увлеченные подвижники. И находящиеся с ними в состоянии непрерывного содержательного диалога друзья, коллеги, ученики и последователи выражают им за это свою благодарность.

Владимир Петрович Тарсуков поистине счастлив в своих друзьях и учениках, а это значит, что его страстные монологи во славу литературы не прошли даром.

 

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 15 (123), 2017, Сентябрь

pNa

1 комментарий к “Живет в городе увлеченный книжник…

  1. Кроме всего прочего, Володя Тарсуков ещё и создатель городского киноклуба — того, что предшествовал «Ракурсу». Вообще этого человека есть чем вспомнить и за что уважать.

Оставьте комментарий