Наследие: ,

Культурный капитал

14 сентября 2017

Я завещаю себя грязной земле, пусть

Я вырасту моей

Любимой травой,

Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня

У себя под подошвами.

У. Уитмен

Я разговаривала с тридцатью жителями нашего города, задавая вопросы о предках и об исторической памяти.

Он сидел в своем офисе напротив меня. Порождение успеха 1990-х. Из той породы знати, которая усвоила язык европейского нонконформизма. Мятые джинсы, байк, книжки западных философов и писателей. Умудренный искусством отвечать на вопросы так, чтобы ничего не ответить, он мял и мял воздух своего кабинета бессмысленными паузами, репликами. И выдернуть из него информацию о памяти предков, переживших революцию 1917-го, все события советского строительства, все траектории миграций и оседаний, было практически невозможно. Пока вдруг из него не выплеснулась картинка. Его бабка. В одной из деревень Самарского края. Узнала, что завтра ее придут раскулачивать. Сколотила за ночь плот. Положила на него свой скарб. И уплыла от «большой истории» по речке.

Ему более 90 лет. Но мужчины, любящие женщин, не стареют. Интеллигент в трех поколениях – большая редкость для нашего города. Один предок окончил до революции Варшавский университет, другой был основателем одного из самарских вузов. Кого-то в семье репрессировали. Потом реабилитировали. Кто-то был за красных, кто-то – за белых. Мать водила его к окну тюрьмы, в которую был заключен отец за неверный прогноз в отношении погоды для посевной. Красивый мужчина, похожий на Пастернака, сидит у открытого окна своей квартиры, выходящей на Заволжье. И говорит: «Как приятно смотреть на красивых женщин! В жизни главное – природа. И любовь мужчины к женщине»…

Она была девочкой из простой семьи. Очень любила английский. Очень хотела вырваться из хрущевского двора. Жизнь сложилась по-другому. Стала воспитателем в детском саду. Окончила заочно истфак. Все предки – в деревнях Самарской области. Вот это как раз и типично для нашего города. По одной линии – мордва эрзя. Из далекой и ныне практически заброшенной деревни. Но на Троицу все собираются. Из разных городов большой страны. Плетут березовые венки и идут на кладбище. Поминальные столы накрываются не как у русских. Но себя, тем не менее, идентифицируют с русской культурой. И говорят: а в деревне напротив живут кулугуры. Вот у них все неправильно, не как у нас, православной мордвы. А потом добавляют: но у нас, конечно, много язычества…

Он назначил мне свидание для интервью на шестом причале. Весь какой-то пират. Только со строительных лесов на реставрируемом самарском доме. Ночь. Волга нефтяная, стылая, тяжелая, колышется. Машины черные припаркованы. Зеленые полудохлые комары на экране моего ноутбука. Мы сидим на камнях. Из теней кричат и подвывают самарские старожильские маргинальные тени. Он весь соткан из ветров других российских территорий, предки не из Самары. Но вот приехал, вырванный с корнем в 1990-е, и влюбился в наш город. Влюбился так, что начал заниматься реставрацией старых домов. Его истовость во многом зажигает нашу самарскую слегка ленивую волжскую благоспешность. Висит на строительных лесах, любит наш город. Но почему-то не любит «красных». Вот откуда это в его исторической памяти?!

Я любила к ней приходить еще советской школьницей закрытого Куйбышева. И понять не могла: откуда холеные полные руки в бирюзе? Халаты-платья, расклешенные в пол? Седые букли, уложенные в милую гибсоновскую шишечку? Кухонный большой стол рядом со старинным буфетом? Вазочки, розетки, изысканность, разложенная по масленкам и закрытая фарфоровыми крышечками? И только потом-потом все сложилось. Знаменитые самарские купеческие роды. Дома, еще сохранившиеся. И историческая память.

Благодаря этой моей любимой купеческой фее с седыми буклями на голове я познакомилась с другим потомком самарского купечества. Богатырь. Тяжелый крест на шее. Такая слегка воинствующая русскость. Рассказы невероятные! Про женщин и мужчин, спрятавшихся после революции в старых самарских коммуналках от своей бывшей социальности. Схоронившихся, но гордых. Потому что капиталы были нажиты крестьянскими руками и крестьянской смекалкой и хваткой. Многолютыми и многотрудными. И вылетаешь из этой купеческо-холостяцко-русской мужской берлоги и чувствуешь себя обласканной глазом сословным, купеческим.

Очень красивая женщина – дочь любимого профессора, сама профессор. Такие золотые мелкие кудри, выпрямленные благородно. Я вот сама люблю стиль уличных лохматых побирушек. Мне легко в бродяжной сумасшедшинке. А настоящие академические профессора – элегантные. Как она.

И самый первый вопрос в интервью для всех: существует ли региональная идентичность? И в чем вы видите самарскую региональную идентичность? И все по-разному, но отвечают одно. Как эта прекрасная продолжательница рода самарских учителей-историков, краеведов мне ответила: Волга! Такой Волги, как в ее средокрестии, в излучине, – нет больше нигде. И Воля! Волжская Воля!..

Он говорит, что потомок украинских крестьян. Но кажется, что он – пылкий пан. Или нервный трепетный еврейский скрипач. Тоже страстно влюбленный в наш город. Деятельно политически влюбленный. Я, наверное, раскрою его подпольное революционное имя: Главный Библиограф.

Только в Самаре, нашей крохотулечке, мы все друг друга знаем. Вот тебе и сословные рамки и их наследие?! Все исторически размыто. Вчерашний крестьянин из беспаспортных – городской голова. Блестящий интеллигент с университетскими корнями роднится с выходцами из крестьян. Роды только крепнут. Мой пан в тени каталожных ящиков пламенеет с идеями памятников. Бесстрашный – однозначно. Я даже пикнуть боюсь в сетевом пространстве с выражением своей позиции. А он участвовал в процессе возвращения городу его исторического имени. Самара не терпит слабых мужчин. Только дерзкие и яркие оседают в ней и пускают корни…

И, наконец, невероятный и интереснейший проект по анализу исторической памяти жителей нашего города в зарубежной историографии обобщен понятием культурный капитал. И я в гостях у самарского Маркса, редактора «культурного капитала» города, с вопросом о корнях и исторической памяти. Я этого нашего выразительного Маркса жуть как люблю. За идентичность. Мне нравится, когда представители разных национальностей самарского ковчега спокойно и радостно говорят о своей национальной идентичности. Просто любуюсь поэтому своим визави, рассказывающим мне о поколениях выдающихся представителей еврейской национальности, вливших свою харизму в процветание Самары. Самара любит таких, как мой Маркс, – самодостаточных и ярких.

Но вот и меня нашла моя четвероюродная сестра по линии прабабки из Большой Глушицы. По Интернету. Оказалось, что род был купеческий, из Центральной России, осевший в конце XVIII века в Самарском крае. Моя прабабка была старшей из 15 детей. Взяла коньки и уехала покорять город. И вышла удачно замуж за управляющего самарской конторой братьев Крестовниковых. И вот до меня добрались представители самой младшей сестры этого огромного семейства. И говорят: «Катя (моя прабабка) уехала в город и забрала все семейные сережки! Где «капитал»?!»

Зоя КОБОЗЕВА

Доктор исторических наук, профессор Самарского университета.

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 14 (122), 2017, Сентябрь

pNa

Оставьте комментарий