Мы говорим с Андреем Кочетковым о новом сезоне «Том Сойер Феста». Пытаемся понять, почему фестиваль, несмотря на объективно скромный масштаб, набрал такую популярность. Почему люди уже в 7 (!) городах выходят на улицы, чтобы сделать эти улицы лучше.
— Как так получилось, что ты стал главным самарским ньюсмейкером? Не считая Николая Ивановича, конечно. (Кочетков хихикает) Смотри-ка, на самом деле, публикации в «Русском Репортере», в «Стрелке» — это очень высокий уровень. Что такого ты сделал, что вызвало такой интерес? Тебя ведь не просто спрашивают о том, что ты делаешь. Ты опыт передаешь. Почему так произошло?
— Есть несколько важных моментов. Первый: то, что делается, достаточно удивительно, например, для москвичей… Я разговаривал в Питере с московскими архитекторами, которые приехали на форум Живых Городов. И у них в голове не укладывалось, как так можно выйти и начать что-то менять?! Какие круги ада при согласовании нужно пройти! Потому что при такой сложной бюрократической системе и огромном количестве денег в Москве такого рода воля очень плохо приживается. А в нашей бедной Самаре, где управление достаточно кособоко построено, за счет этого, можно позволить себе гораздо больше. И в этом, определенно, есть момент удивительности.
Второй момент: сейчас очень много говорят про разного рода соучастие. И сейчас такое требование к городским проектам, которые финансируются властями, но мало кто понимает, как это соучастие работает. Как повелось с советских времен, классический субботник, так и сейчас все эти так называемые «добровольные» истории являются либо сгоном бюджетников, либо каких-то таких непонятных активистов, которые мотивированы, не тем, чтобы что-то конкретное сделать, а тем, чтоб лычки на погоны заработать…
— Ну, и деньги.
— Да, деньги. Как в случае со стройотрядами какими-нибудь. Так вышло, что у нас получилось построить настоящее соучастие. И его масштабы очень многих поражают.
— Подожди, Андрей! Вот, давай, про масштаб немножко. Ну, честно. Домов по городу, таких деревянных, которые в «Том Сойер Фест» могут войти, их несколько тысяч.
— Да.
— Делаете вы по 3-4 дома в год, и прироста нет особого, пока. Судя по трехлетней истории. И получается, они не дождутся, эти дома. Просто не дождутся. Сгинут. Или ты всё-таки предполагаешь, что в какой-то момент произойдет количественный рывок, и этим рывком станет, условно говоря, десять отреставрированных фасадов? Пятнадцать? Или ты предполагаешь, что нужно оставить в городе таких домов-памятников, штук 200, и на них сконцентрироваться? Потому что, вот, я — я понимаю, о чем ты говоришь, да. Соучастие — это прекрасно, городские практики — зашибись. Не будем писать про то, что это пережевано уже сто раз (Кочетков смеется) — будем говорить об этом, как о чем-то свежем и действительно интересном. Но все равно, меня это интересует с точки зрения сохранения среды. И с точки зрения среды получается, что это очень такое воздействие…ну, не сказать… мелкое… Оно тоже важное, ценное. И здесь, понимаешь, ценные вещи они не количеством меряются. И понятно, что для человека каждого прикосновение к этому — осознание ценности. Это уже большой результат. Но все равно. Если отойти на два шага назад и посмотреть на весь этот массив деревяшек, то какой будет его судьба в твоих глазах? В рамках развития твоего проекта?
— Не, ну, во-первых… происходящее сейчас, оно, конечно, кривое и косое в городе. С той же самой покраской домов, которая порой анекдотическая совершенно. Но перенимают форматы, и есть положительные, в общем-то, примеры. Я думаю, что мы в какой-то степени стали катализатором этого процесса — одним из: «Если какие-то непонятные дурачки могут выйти и это сделать, то почему вы, строительная компания такая-то…»
— Не сделаете того же самого.
— Да. Вот, и, в общем-то, не обязательно рассматривать так, что мы должны взять и сделать все дома — именно мы.
— Нет-нет, Андрей, я этого как раз не предполагаю. Меня, в этом отношении, интересует твое видение как стратега. Я в отличие от читателей (оба смеются) отлично знаю комплексность твоей личности, потому что ты человек очень разносторонний. Для меня, например, в этой истории — очень важно, как факт, что ты сумел создать очень грамотные оффлайновые обвесы для онлайнового проекта. Ты сумел завязать, условно говоря, идеологию медиа-проекта с реальной деятельностью, а не разовой акцией.
Да, понятно, что «привязка» идет через тебя, как личность, то есть через человека, который управляет. Но все равно, получилось очень органично. Например, взаимодействие «Другого Города» с «Метафестом». С «Том Сойер Фестом» — это вообще выше всяких похвал. Я не знаю подобного рода примеров. Когда я спрашиваю, я не говорю, что вам самим нужно все красить. Я потому и задаю вопрос.
— Это как бы… Это медийная история в широком смысле слова. Это оффлайн-медиа – «Том Сойер Фест». Такое оффлайн-медиа, которое показывает, как вообще может быть. И что, yes we can!
— Отличный пример.
— Я думаю, что именно такие действия, которые сопровождаются, в том числе, и значительными интернет-выхлопами, приведут, в конечном итоге, к изменению сознания энного количество новых акторов, которые могут появиться в виде бизнеса, допустим.
— А сколько их надо?
— Их надо, конечно, много.
— Смотря, что считать «много». Я думаю, если их много в абсолютном исчислении, скажем, — тысяча, то по сравнению с населением города это совсем не много — <0,1%. Я хочу вот это понять. Ты считаешь — для того, чтобы в городе начались какие-то позитивные изменения, чтобы вот эти деревянные районы стали выглядеть не хуже, чем в Хельсинки…
— У нас получше даже.
— У нас даже поинтереснее местами. Ну, вот. И вопрос такой: сколько, по-твоему, нужно вот этих акторов, и насколько это большой процент от общего числа населения?
— Я думаю, что сотня. Сотня-две людей, которые способны вести какую-то деятельность вменяемую.
— А сейчас их сколько?
— Не знаю. Может, с десяток. Ну, таких, я имею в виду, кустов, которые растут…
— Я понимаю, да. И все равно, тебе нужно еще на порядок нарастить их число. А может так получиться, что их просто нет?
— Ситуация развивается так, что их естественным образом становится меньше. В Самаре. Потому что они отсюда уезжают. Но появление таких акторов может стать и аргументом для того, чтобы остаться. Это, в общем-то, пластилин, из которого можно лепить. В Москве пластилина нет.
— Ну, да.
— Там всё уже поделено.
— С одной стороны, поделено. С другой, люди всё равно стремятся в Москву, потому что общий уровень возможностей не в том, чтобы покрасить или пошкурить деревянный дом, или сделать, как Андрей Сяйлев, произведение, а в том, чтобы в Москве, на аукционе, это произведение продать. И тут мы, к сожалению, никаких возможностей новых не предоставляем. Это вопрос меня очень волнует. Ты как считаешь, подобного рода действиями можно вытащить остальную культурную среду, городскую культурную среду? Или всё равно это чисто такая история, архитектурная, о сохранении наследия?
— Это и работает, собственно, потому что есть очень много граней. «Том Сойер Фест» работает, потому что он как произведение Мухиной (граненый стакан –ред.) — все смотрят на него с разных сторон и всем нравится. Тут есть и градозащитное, есть арт-тема, есть какие-то там понятные чиновникам партисипаторные практики. За счет этой многогранности вокруг него люди и собираются. Это такая история, когда про проект может написать и журнал «Русский Мир», и «Новая Газета». (ухмыляется) В общем-то, ничего плохого в этом нет.
— Андрей, на мой взгляд, если взять смысловую ценность происходящего — уж извините за пафос — то она где-то в этом спектре находится. О проекте можно писать и то, и это. Все медиа, даже очень разные, будут писать об одном и том же и будут одно и то же хвалить. Сама по себе ситуация уникальная. Ладно, мы понимаем, что это медиа-пространство — голоса и люди — это разные вещи. Но все равно. Где у проекта общая платформа? В чем общий знаменатель? Смысл. Забота о доме? Партисипаторная практика? Я понимаю, что с тобой лично происходит: ты приехал из Парижа, едешь в Красноярск (Кочетков хихикает) Понятно, что все не могут ездить из Парижа в Красноярск. И не все этому стремятся. И ты к этому не стремился, а просто сейчас этап такой. В любом случае, что по смыслу, для всех людей, всех участников фестиваля, ценно?
— Это преодоление безразличия. Собственно говоря, любая осмысленная деятельность не спекулятивного характера, она направлена на преодоление безразличия, на личную заинтересованность, которая начинается со среды, с людей. В чем тут проблема? За что все лагеря критикуют чиновничий аппарат? Они действительно в большинстве случаев выполняют свою функцию, и там есть люди небезразличные, но их ограниченное количество. Поэтому чиновники выглядят зачастую достаточно странно на фоне обычных гражданских людей. Не знаю, то ли сама система, то ли механизмы функционирования порождают это безразличие. Это такой врачебный или исторический цинизм, когда человек постоянно сталкивается с болезнями, он перестает эмпатию ощущать. Так и большинство чиновников, с которыми мы имеем дело, не ощущают эмпатию к городу. Это два каких-то разных города: у них 74 фасада посчитано, а что это такое в реальности, эти 74 фасада, им наплевать.
— Естественно. Если количественный показатель подходит под написанные программы, то всё остальное не важно.
— Понятно, что люди, которые хотят, чтобы город, страна куда-то двигались, в правильном направлении, видят преодоление безразличия одним из основных драйверов развития.
— Да, с такой точки зрения «Том Сойер Фест» хорошо работает, и медийная его составляющая тоже становится ясной.
— Ты идешь по городу и видишь чуваков, которые масляной краской красят бордюр. Гранитный. Ты думаешь: «Ё-моё, ну как же так? У тебя вообще что-то в голове есть? В душе твоей?» Это такие же самарцы, это не какие-то гастарбайтеры — такие же люди, которые живут в том же городе. Или, например, строительная компания «Новое Время», которая заливает из краскопульта дома за 15 минут. У них рядом находится объект, в котором они продают квартиры, у них там находится офисы. Неужели вам самим не стыдно, что ваши же клиенты ежедневно ходят мимо этого?
— Конечно, абсолютно никакого стыда нет. Стыд — категория, которая сейчас почти утрачена и вытравляется дальше.
— Вообще, если смотреть на мировые процессы переформатирования системы левых и правых, и всего, что сейчас происходит на планете… Собственно, это «небезразличие» и здесь, и на мировом уровне становится понятным.
— Неужели это пассионарность?
— Возможно. Да.
— Passion? Страсть?!
— Да! (смеется)
Беседовал Илья Сульдин
Текст подготовила Ольга Халезова