О чем молчит пространство-время?

Безразлично, кто от кого в бегах:

ни пространство, ни время для нас не сводня,

и к тому, как мы будем всегда, в веках,

лучше привыкнуть уже сегодня.

И. Бродский

1.

Вы, конечно, замечали, что в разных местах дышится по-разному. И дышится, и мыслится. Дело не в воздухе, хотя отчасти и в нем: пространство меняет направление мыслей. К примеру, отправляетесь вы в путешествие и берете с собой книгу. Интересную книгу. Предвкушаете, как будете в путешествии наслаждаться чтением. А путешествие приводит вас на берег бескрайнего океана. Чайки кричат, ветер, и волны огромные и медленные…

Вспомните вы про книгу? Или, предположим, оказались вы с этой книгой на вершине горы. Ну, так, что бы облака совсем рядом. А книга та писалась, ну, предположим, в Санкт-Петербурге в XIX веке. И обнаруживается, что интерес к книге, что вы взяли с собой в путь, утрачен. Совсем не интересно ее читать.

По мере вашего перемещения в пространстве изменилось не только направление ваших мыслей, но и ценностные ориентиры. Вы изменились. Вы думаете, что вы прежний, просто книгу не хочется читать, но это не так.

В общем – психогеография. Этот термин предложил кинорежиссер и художник-авангардист Ги Дебор в 1955 году. В статье «Введение в критику городской географии» он писал: «Целью психогеографии является нахождение точных законов и определение частных эффектов географической окружающей среды, которые сознательно или бессознательно влияют на эмоции и поведение людей».

Правда, психогеографией он и его соратники по Леттристскому интернационалу занимались исключительно в Париже, желая доказать, что весь этот «Корбюзье», то есть индустриальный город, – затея абсолютно бесчеловечная и предназначена исключительно для эксплуатации людей.

Уже через десять лет молодые авангардисты начали видеть в психогеографической практике то, что им очень хотелось увидеть – инструмент социальных преобразований. Ну, а к парижским событиям 1968 года они полностью переключились на революционную борьбу, исследования были прекращены и, к сожалению, почти забыты.

Тем не менее, приблизительно в то же время в науках о человеке наметился так называемый «пространственный поворот». До этого пространство, в представлениях философов, было мертвым контекстом. На его фоне разворачивалась история, которую теоретики модерна связывали с развитием. И все они хотели выявить основные закономерности этого развития, полагая, что существенным является только время. Вопросы пространства, как правило, их раздражали. Им хотелось верить, что обнаруженные ими закономерности действуют одинаково в любой точке географического пространства. Представление о пространственных процессах было исключено из человеческого сознания.

К концу XX – началу XXI века вследствие глобализации и интенсификации научного обмена между странами были выявлены геодемографические общности, границы которых не совпадают с границами государств. То есть жизнь человека и социумов находится под влиянием неких пространственных детерминант.

Таким образом, пространство проникло в философский дискурс и прочно там укоренилось.

2.

Поезд «Москва – Самара» перемещает мое тело по Восточно-Европейской платформе на восток. Оно лежит на верхней полке и размышляет над вопросом, который задал мне в письме Илья Сульдин: «Возможно ли, чтобы «куйбышевский рок» состоялся в конце 80-х как культурный феномен? И почему этого не произошло?».

Давно не был в родном городе. Перед отъездом из Москвы участвовал в нескольких круглых столах по урбанистике. Такое впечатление, что молодые московские урбанисты и художники с гордостью предъявляют миру свою потерянность как верный признак хорошего образования. Несколько печально, но при этом уверенно они рекут, что человек проиграл.

Это старая история, но она продолжается и по сей день. Можно было бы предположить, что это просто дань моде, но это не так. Разумеется, московские интеллектуалы начитанны, и философы постмодернизма дают им надежную опору в дискуссии о пройденном человечеством пути и его дальнейших перспективах. Есть на кого ссылаться, но у них есть и собственная точка зрения. Придя в этот мир относительно недавно, они имеют незамыленный и не обремененный заботами о пока еще не рожденных детях взгляд; рассудок, что позволяет сравнивать наличную действительность с некогда продекларированными прогрессивной частью человечества ценностями и целями. Несколько веков человек шел к свободе и прогрессу, но в результате оказался в узилище общества потребления, будучи малодушно зависимым от сложившихся нередко уродливых социальных практик и порабощенным собственной безликостью и трусостью. Конечно, это провал целой эпохи.

3.

На моем правом запястье веревочка. Ее повязали индейцы из племени коги. Мне удалось сблизиться с ними во время экспедиции в Сьерра-Невада-де-Санта-Марта. Индейцы утверждают, что веревочка, которую они повязали мне на запястье, помогает им устанавливать со мной телепатическую связь.

Попробуем. Перед моим внутренним взором возникает индеец Лаунтано. Рядом его отец. Лаунтано говорит отцу: «Младший брат признает, что он проиграл». Зрачки расширены, взгляд бездонный.

Вспоминаю священный для индейцев камень, на котором изображен петроглиф. Цепочка человечков разделяется на две ветви – нижнюю и верхнюю. В верхней ветви у человечков голова отделена от тела и вокруг нее кружат птицы. Хищные птицы. Индейцы утверждают, что на этом камне начертано пророчество, которое они некогда передали самим себе в будущее: «Однажды человечество будет разделено на две ветви – старшие и младшие братья. Младшие потеряют связь с землей. В результате их голова будет отделена от тела и всякая мысль, попавшая в нее, будет обретать хищный характер».

4.

Чуть позже, уже вечером, бреду в Самаре по Дыбенко, в районе Советской Армии. Развороченный грунт, неухоженная территория, бездарная застройка, запах тополей и цветущего боярышника. Все это пробуждают память о давно забытых состояниях. Людей на улице мало. Впереди силуэты трех приближающихся мужчин. Что-то гложет сердце, похожее на тревогу или депрессию.

Вопрос: «Проиграл ли человек?» кажется несуществующим. Он еще пока и не боролся, что бы проиграть. Жил. Хотел жить. Не думал: «Зачем?». Желаниям следовал. Желания простые, но не всегда осознанные. Вот тянет куда-то, типа, пообщаться. Может быть любви хочется. Но что это такое, не ясно. Что такое секс, понятно. Очень даже понятно. Потом дети, а стало быть, обязательства. Надо «решать вопросы».

5.

Совсем недавно, четыреста с небольшим лет назад, на стрелке при впадении Самары в Волгу появилась крепость. Река Самара тогда совсем мелкой была, кое-где можно было вброд перейти. Особая территория, потому что здесь граница.

Как воспринимали местные народы появившуюся крепость? Наверное, как признак собственного поражения и распада некогда могучей Орды. Вместе со стрельцами, пушкарями и воротниками бояре направили сюда своих сыновей, чтобы те охраняли рубежи отечества от набегов ногайцев и обеспечивали водный путь от Казани до Астрахани.

По мнению Н. Теребихина, в традиционной картине мира география «характеризуется не чисто географическими координатами, – она насыщена эмоциональным и религиозным смыслом, и географическое пространство вместе с тем представляет собой и религиозно-мифологическое пространство. Сакральная география воплощалась в геометрическом образе вписанных друг в друга мировых кругов, расходящихся из одного центра. В центр ее помещают себя создатели космологической схемы – православные.   На периферии обитаемого мира живут инородцы и язычники – нехристи, не имеющие истинной веры. Еще дальше, на самом краю ойкумены, обитают существа, наделенные признаками нечеловеческой природы (карлики, одноногие, одноглазые, песьеголовые…)».

Посланные в крепость Самара для охраны рубежей отечества оказываются на краю ойкумены. По мере удаления от центра, контроль Персоны ослабевает. Энергии вытесняемой в бессознательное. Тени становятся угрожающими. Риск быть захваченным теневыми комплексами резко возрастает.

Священный центр далеко. Настоящая жизнь там. Здесь все ненастоящее. Тишина, жара. Муха прожужжала. Ветер, пыль. Фыркает лошадь. Вдалеке силуэты. Может, свои, а может, ногайцы. Одному здесь нельзя. Нужно держаться всем вместе и, конечно, нужно заручиться поддержкой тех, кто обладает властью, силой и может защитить от насилия. С мурзой нужно вопрос решать. Но ему доверять нельзя. Все-таки пусть бояре вначале разберутся.

Это где-то там, далеко на западе, на берегу океана, все по-другому. Там люди живут морем и зависят от бездны. Всякий человек, выходящий в море, принимает самостоятельные решения. Даже если это простой рыбак. Море не считается ни с монархами, ни с вельможами, ни с колдунами. Соответственно, и те, кто ходит в море, опираются на себя, а не на связи с власть имущими. Им постоянно приходится принимать нестандартные решения. Без свободы и авантюризма им никак нельзя.

А здесь, на Восточно-Европейской платформе, наоборот, самому нельзя. Здесь авантюризм не поощряется. В почете консерватизм. Здесь важнее улавливать настроение общественности и власть имущих, угадывать конъюнктуру, подстраиваться.

В этом отличие между цивилизациями теллурократии (сухопутной мощи) и талосократии (морской мощи).

В то время как в начале ХVII века Ф. Бэкон и Р. Декарт указывали путь к рациональности, свободной от религиозных предрассудков, и во всей Европе разворачивался проект освобождения человека от вертикали «Раб – Господин», на стрелке рек Самары и Волги только и думали о том, как эту вертикаль укрепить. Причем все думали. Никто даже и представить себе не мог, как можно иначе.

На берегу Волги человека никто не проигрывал, потому что никто и не боролся за человечность. И свободы никто не искал. Искали влиятельных связей, с тем чтобы улучшить свое положение. Искали природные ресурсы. А свобода – она здесь, среди ногайских племен, казалась смертельно опасной. Нужно устраиваться, кормить детей…

Мне кажется, что любая революция, реформа в восприятии здешних людей – просто смена власти, к которой нужно приспособиться. С человеком, который в эпоху модерна проиграл на Западе, здесь еще не познакомились.

Мог ли на этой территории, которая всего лишь четыреста лет назад была окраиной теллурократического государства, а сегодня находится в его центре, в 80-е годы ХХ столетия возникнуть культурный феномен «куйбышевского рока»?

Мне кажется – нет. Дело не только в памяти, которую хранит это пространство, в состояниях, манерах говорить и способе мыслить населяющих его людей. Здесь всё – воздух, почва, вода, геология, геоморфология и история – является проявлением скрытого в Тишине этого пространства Духа. И он не совпадает с энергией свободы, прорыва, разрушения устоев, которой близок рок-н-ролл. Хотя…

6.

Сидим у Ильи Сульдина дома. Разговариваем о проблемах сохранения культурного наследия, обсуждаем так называемый 7-й критерий ЮНЕСКО: «Объект представляет собой природный феномен или пространство исключительной природной красоты и эстетической важности».

В практике Наследия этот критерий создает определенный спектр проблем, так как связан с субъективными оценками, что неизбежно приводит к спорам среди специалистов. Рядом с нами играет 5-летний сынишка Ильи. В определенный момент он отвлекается от игры, просит слова и начинает излагать свою точку зрения по существу обсуждаемого вопроса. Приблизительно так: «Красота – это очень важно. Кажется, что определить, красива или некрасива природа, очень просто. Если ты пришел на природу в определенное место и тебе не хочется уходить, то, значит, это место красивое. Но это еще не значит, что оно хорошее. Красота может быть хитрой и специально заманивает тебя в ловушку».

Откуда?!! Ребенок – Космос. Рядом с ним я вдруг отчетливо осознаю, что нахожусь не только на стрелке Самары и Волги, и даже не просто на Восточно-Европейской платформе, а в самом центре огромного звездного пространства. И моими сопространственниками являются не только индейцы коги и другие земляне, но и обитатели других планет и миров, в том числе и носители небелковых форм жизни, которые в одну секунду способны обтекать Вселенную. Мне становится понятно и что такое Любовь, и что такое Жизнь, и что такое Истина и Путь.

И если в Самаре есть дети, которые способны ощутить и привлечь присутствие этого Космоса в городское пространство, и соотносить себя с ним, то может быть и прорыв был когда-то осуществлен. Хотя культурного феномена Куйбышевского рока так и не возникло. Да и Бог с ним, с этим Куйбышевским роком. Может быть, возникнет в будущем. А может, возникнет самарская литература, самарская наука, самарская живопись, поэзия. Или укоренившиеся и незримо присутствующие здесь карлики и песьеголовые все-таки со временем возьмут верх над этими чудесными детьми и победят в них Человека?

Перед внутренним взором опять возникает образ Лаунтано. Такое впечатление, что «старшие братья» считают, что будущее этих детей, да и человека вообще связано не с наукой, поэзией или живописью, а совсем с другими смыслами.

Они же – коренные, малочисленные. У них свое виденье. Может, снять их веревочку со своего запястья. Хватит уже. Ничего они не понимают в нашей цивилизации. Однако с ними связан шанс восстановить связь с Матерью–Землей, и присоединить некогда отделенную от тела голову, обратно.

Подожду пока снимать. Тем более, что хищные мысли опять закружили над моей головой. Веревочка все-таки, от них защищает. Вспоминаю, как Лаунтано говорил мне, что для сохранения необходимого для жизни баланса на Земле, важно, что бы человек оставался человеком. Я спрашивал у него: «Что это значит?». Он отвечал: «Чтобы он чувствовал как человек, думал как человек и поступал как человек».

Вот так.

Вадим Рябиков

Психолог, путешественник, музыкант. Заместитель руководителя центра «Морская арктическая комплексная экспедиция и морское наследие России» Института Наследия.

Фото автора

Полный вариант статьи, опубликованной в издании «Свежая газета. Культура», № 11 (99) за 2016 год