На изгибе Волги в сторону Саратова, недалеко от Самары, на песчаном берегу, всегда было солнце. Жаркое-жаркое желтое солнце. Такое же, как в «Бурлаках на Волге». Песок, горы досок, высоченные горы досок, скинутые на берег древними пирамидами. Песчаный намытый обрывчик с ласточкиными гнездами. На обрыве, без забора и какой-либо еще ограды — цветник.
Удивительный маленький цветник. Как в «Снежной королеве», когда Герда неожиданно попадает в сад к старушке-волшебнице. Цветы не как на дачах, а такие, какие растут в городских клумбах. Похожие на искусственные. Оранжевые, красные, синие, желтые. И на каждом цветке — торнадо стрекоз.
Стрекозы — волшебные, сотканные из жары, песка и солнечного света. Среди стрекоз и цветов на деревянной табуретке восседает дядя Миша, в соломенной шляпе, с маленькими черными усиками и с биноклем. Его посадили над обрывом с биноклем, в цветнике, чтобы он контролировал, как бы скучающая и зубрящая историю девочка, среди гор досок втягивающая, как спасение, ноздрями запах мокрой древесины и наблюдающая волжские волны, не порешила себя от отчаяния. Потому что учебник — огромен, совершенно этой девочке неинтересен и непостижим.
В тени, в тылах дяди Миши — сидит тетя Липа. Седая и с кокетливым рыжим шиньоном посреди головы. С нарисованным красной помадой изящным ротиком. И выщипанными насурмленными бровями. Под солнечным зонтиком. Тень создает ветхий сарай на задах деревенского огорода, снимаемый семейством под дачу. В сарае варится суп с клецками. Будет угощенье.
Тетя Липа и дядя Миша Терманы. Осколочек семейства по маминой линии. Из мещан города Самары. Чужой старожильский осколочек. Так как одна дама из этой семьи удочерила мамину маму. И я получила возможность очень-очень редко соприкасаться с этим миром. Дядя Миша — единственный мужчина. Муж Липы. У Липы было три сестры: Мария, Клавдия, Елена.
О Клаве все тихо говорили: ВПЖ. Я тоже с детства всегда слышала: Клава — ВПЖ! Военно-полевая жена. Увела из семьи полковника. Прошагала с ним всю войну. ВПЖ Клава была для меня просто частью общей мозаики: дядя Миша с биноклем, тетя Липа с шиньоном, квартирка в старом доме на Ленинградской, пески, солнце и стрекозы в совхозе Масленникова. И только когда после смерти последней представительницы семейства мама принесла мне мешок с фотографиями, я увидела Клаву в довоенные времена со сногсшибательным разрезом! На оборотной стороне надпись: «Он лживо-льстивыми словами / В тебе стыд-совесть угасил. Написано в марте 1932 г. в память о печальных событиях 1929–1932 г., ставших известными в феврале 1932 г.».
А в «Истории Самарского Поволжья с древнейших времен до наших дней. XX век (1918 — 1998)» читаем: «К 1932 г. в крае было построено и введено в эксплуатацию 65 новых предприятий… В 1929–1931 гг. сложилась система рабочего образования… В 1932 г. создаются курсы технического минимума для рабочих… В 1930–1931 гг. в Самаре были открыты шесть высших технических вузов… 1 января 1932 г. в торжественной обстановке была открыта фабрика-кухня… Осенью 1932 г. педагогический институт окончили первые 179 выпускников историко-экономического и литературного факультетов… Тяжелейшие воспоминания, отложившиеся в народной памяти, связаны с массовыми репрессиями и внесудебными расправами 30-х годов… К концу 30-х годов в стране сложилась целостная общественная система — социализм». Про Клавин разрез и разбитое чье-то сердце — ни слова…
А Клавин разрез на платье 1932 г. — как меч в моих руках, как факел. Я всегда внутри чувствовала, что в России, в провинции, в любые эпохи и времена — такие же, как этот разрез, сногсшибательные, дерзкие «маленькие люди». И я протестую против утверждения, что кто-то с этими «маленькими людьми», с нами, что-то делает, что кто-то может повлиять на нас, что мы — вот такие не элитарные и провинциальные — манипулируемые и втравливаемые в ненависть, в еще что-то…
Всегда, во все времена, женщина могла себе позволить сделать разрез вопреки моралям, нормам, а потом отправиться на общую войну. Да, и параллельно увести из семьи одного из лучших мужчин города. И, как чудесно написал когда-то А. Панченко о М. Цветаевой: «Она… знала, на что шла… и кто бросит в нее камень?»…
Зоя Кобозева
Кандидат исторических наук, доцент СамГУ.
Фото из архива автора
Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета», № 5 (72) за 2015 год