Главное – не уснуть. Даже днем во время вахты клонит в сон. А сейчас глубокая ночь. Ветер попутный, северо-западный. Холодно. Градусник показывает +4, но после трех часов ночи становится как-то особенно зябко. Наверное, дело не в температуре и влажности, а в состоянии организма. Все-таки холод – это субъективное переживание.
Море плавно поднимает и опускает наши крохотные деревянные кораблики. Длина 9 м, ширина 3 м, мачта 8 м, прямой парус, который позволяет ходить только при попутном ветре, небольшой сарайчик вместо каюты, внутри 4 шконки. Так называемые обводы судна – яйцеобразные.
Приблизительно так был устроен малый коч – парусное судно поморов и сибирских промышленников. Наши кораблики построены специально для историко-географического эксперимента по реконструкции мореходных технологий, которые использовались русскими первопроходцами при освоении Сибири и Арктики. Правда, в отличие от первопроходцев, у нас есть и карты, и эхолоты, и навигация, и спутниковая связь, и даже небольшой мотор, что позволяет нам двигаться, когда нет попутного ветра.
Сейчас мы идем там, где 365 лет назад прошел Семен Дежнев. Волна почти в корму. Небо темно-синее. Луна на убыли. По спутниковому телефону получили метеосводку. Через три часа обещали усиление ветра до 20 м/сек. Для наших суденышек это предельно. А до ближайшей «прятки» (так мы называем бухту или остров, за которым можно спрятаться от ветра) идти часов семь.
Две недели назад около острова Айон, сразу же после устья Колымы, попали в шторм такой же силы. Чуть не погибли. До этого много штормов было, но в море Лаптевых и Восточно-Сибирском море. Они невероятно мелкие, и волны там совсем не такие, как в глубоком Чукотском море, где мы находимся сейчас.
Взяли запас пресной воды, рассчитывая, что будем заходить в устья рек, которых по пути нашего следования немало, и пополнять его. Но не тут-то было. В море Лаптевых глубина 1,5-2 м на расстоянии 15-20 км до берега. У одного нашего судна осадка 1,2 м, у другого – 1,5 м. Не смогли подойти к берегу и на надувной лодке. За пять километров до берега глубина 20 см. Причем на дне грунт не твердый, а так называемая «няша», что-то вроде ила. Глубина няши – «весла не хватает». То есть в сапогах до берега по мелководью тоже не дойти.
В XVII веке, конечно, все не так было. Это последние годы море летом полностью открыто. Встречаются ледяные поля, но плотность льда небольшая. Берега по большей части «сделаны» из вечной мерзлоты. Каждое лето мерзлота тает, и море забирает у берегов до 100 м в год.
В XVII веке море даже летом редко освобождалось ото льда. Малый ледниковый период. Тогда и Черное море замерзало. По Темзе и Дунаю катались на санках. Москва-река полгода была надежной площадкой для ярмарок. В то время глобальная температура понизилась на 1-2 градуса по Цельсию. В России – неурожай, голод, последствия Смутного времени. В Европе растет спрос на меха. В шубы кутались даже арабы.
Кто мог – подались в Сибирь за мягкой рухлядью. Это было спасение. Освоение Сибири и Арктики русскими было профинансировано европейцами и арабами, наши вполне обошлись бы овчиной.
Тогда и берега, и глубины, и проблемы были другими. А сейчас море свободно ото льда, но к берегу не подойти. В общем, не смогли мы пополнить запасы пресной воды. Начали пить забортную. Старались брать ее в местах, где реки впадают в море. Там она хоть немного опреснена.
Столько радости было, когда прошли устье Колымы и вышли в Чукотское море. Берега живописные. Скалы, сопки. Море очень красивое, изумрудного цвета, и глубокое! Можно, наконец, подойти к берегу. И все так поначалу спокойно было и очень красиво. Волшебно даже! На мысе Летяткина вышли на берег, чтобы набрать воды. На сопках увидели огромных каменных истуканов. Это кекуры – результат выдавливания (интрузии) магмы в осадочные породы. Когда-то магма была выдавлена в горах, состоящих из мягких осадочных пород, которые потом в течение сотен тысяч лет «выветрило», и остались стоять такие огромные столбовидные скалы. Казалось, что до них идти минут пятнадцать. Но в Арктике при оценке расстояний легко можно ошибиться. Оказалось, что до них ходу часа полтора.
Места, где расположены кекуры, считаются священными у коренных народов Севера. Якуты называют их кисиляхи, что в переводе означает «с человеком», то есть духи этих скал доброжелательны. Чукчи считают их хозяевами тундры. Говорят, что иногда, в непогоду или когда какая-нибудь другая опасность грозит оленеводу, кекуры могут открыть врата в другой мир. Там, говорят, тихо и яранга стоит.
Если оленеводы проезжают мимо кекуров, то обязательно делают подношения хозяевам тундры. А если мимо них пьяным пройти, то может потом несчастье случиться. Пьяных среди нас не было, но подношений мы не сделали. И, видимо, напрасно. Не прошло и двух часов после того, как мы отчалили от берега, ветер усилился. А в Чукотском море, как только ветер – сразу поднимается волна. И вот уже вокруг нас огромные валы. Ветер срывает с них водяную пыль. Начался дождь. Стало понятно, что мы влипли.
Все начали жалеть, что пренебрегли приметами и не сделали подношений хозяевам тундры. Ветер и волны несут нас к берегу, до которого километра три, и видно, как валы там становятся все выше и выше, потом ломаются и обрушиваются. Если нас туда вынесет, то обязательно разобьет. Надо уходить как можно дальше в море: там волны не такие крутые.
На вахте стоять приходится у румпеля под открытым небом, на ветру и под дождем. Единственная задача – держать курс от берега в открытое море. Вот и стоишь час за часом, весь мокрый, направив нос судна на волну. Она идет на тебя как гора, если сломается, то на судно обрушатся тонны ледяной воды. Если не сломается, то судно взлетит на высоту метров 5-7.
Так называемая «всхожесть на волну» у кочей оказалась очень хорошей. Это мы экспериментально проверили. Взлетает на гребень волны, даже если волна идет под углом 45 градусов. Поначалу мы боялись, что на крутой волне коч может принять воду на борт: у него нет палубы, как у яхты, поэтому чуть крен, чуть посильнее волна – и вода в лодке. Но этого не случилось ни разу. Вот если бы волна сломалась над кочем, была бы беда. Судно осталось бы на плаву, поскольку оно деревянное, но люди бы оказались в ледяной воде. За бортом в Северном Ледовитом океане человек живет около 4 минут. На борту судна, заполненного водой, мучения продлились бы подольше, но конец был бы неизбежен.
Вот так стоишь перед стихией часами, сутками и прощаешься с жизнью. Паники быть не должно, только трезвое понимание опасности. И очень важно понимать, что каким бы ловким и опытным мореходом ты ни был, от тебя мало что зависит. Но нужно делать то, что должно, а там, как говорится, будь что будет. От морской болезни страдают в этот момент все, но нужно держаться, а сколько – не всегда точно известно. Шторм может длиться неделями. К примеру, кочи Семена Дежнева, пройдя Большой Каменный Нос, попали в шторм 20 сентября. Один коч в ту ночь бесследно пропал. Второй коч был выброшен на берег южнее устья реки Анадырь в начале октября. То есть море играло с ним 2-3 недели.
Есть во время шторма невозможно. В «каюте» все кувырком вперемешку с гречневой кашей и рыбным супом, которые не успели убрать, так как ветер налетел неожиданно. Вся одежда мокрая, сушить негде. Как сходить в туалет в этих условиях, лучше не рассказывать. Спать приходится, привязав себя к шконке веревкой. Ну, это не сон, конечно, а так, забытье. Хотя иногда вдруг вроде бы видишь сновидение о том, как все хорошо. Но потом просыпаешься, а здесь грохот и качка, качка, качка…
И в этом аду рано или поздно в сердце приходит глубокий покой. Это происходит тогда, когда со своей жизнью удастся разобраться. Она же проплывает перед глазами, когда огромные водяные исполины разгуливают рядом в темноте.
***
В прошлом первопроходцы гибли в этих морях. В той же экспедиции Дежнева из Нижнеколымского острога вышло 7 кочей, на борту которых было 90 человек. Два коча вскоре разбились о льды во время бури, люди с них были вырезаны каряками или умерли от голода. Два других коча унесло во время бури в неизвестном направлении. Есть версия, что их унесло на Аляску, где позже были обнаружены следы построек русского типа XVII века, известны и легенды местных жителей о бородатых голубоглазых людях. Остальные к концу сентября добрались до самого востока континента. Ну а там случился шторм, о котором я уже рассказывал. За время этого похода в живых осталось всего 12 человек.
Поморы с детства были приучены к морю и к смертельной опасности, а потому у них и отношение к жизни особое. Люди у поморов были трех видов: живые, мертвые и те, кто в море. Море было сакральным пространством и ассоциировалось с миром мертвых. А потому само морское путешествие ими воспринималось как смерть. Иногда мореходов, которых родные отчаялись ждать из плавания, отпевали в церкви. Поэтому среди поморов было много отпетых. Они считались «живыми мертвецами», перешагнувшими границу жизни и смерти и получившими потому «полную волю» – абсолютную божественную свободу.
Считалось, что судно происходит от слова «суд» и во время плавания на нем вершится судилище. Профессор Н. Теребихин в монографии «Метафизика Севера» пишет: в те времена считалось, что если мореплаватель – «настоящий герой», то, пережив испытание «морской смертью», он, «преображенный», возвращается в родной дом. Если же герой оказывается ложным, самозваным, то, не выдержав смертного испытания, он навсегда погребается в пучине морской. В море происходит испытание, поединок, «прение живота и смерти», в котором испытываются не физические качества человека (плоть), а его духовно-нравственные основания. Отсюда разный характер «морской смерти». Для нарушителя божественных и человеческих установлений – это кара, наказание за преступления («вечная смерть»). Для человека, живущего в согласии с миром, морская смерть оборачивается спасением, перерождением («вечная жизнь»). Для одного смертного морская вода оказывается «мертвой», а для другого – «живой».
И вот как будто бы и я начинаю ощущать в морской пустыне присутствие незримого духа, который видит меня насквозь. И как только мои мысли становятся темными или даже просто приземленными, ветер начинает усиливаться. Как только я пробуждаюсь и с восторгом воспринимаю и эту ночь, что, возможно, последняя, и прожитую жизнь, ветер как будто стихает. Ей-Богу, это так. Это почувствовали все мои спутники, даже самые законченные атеисты. После нескольких таких ночных вахт шутить с этим пропало желание у всех.
Проходит три часа, шторм не начинается. Волна поигрывает иногда, но в пределах допустимого. Наступает утро, по-прежнему все не так уж и плохо. Проходит пять, шесть, семь часов. Наконец мы достигаем желанной «прятки», и тогда ветер начинает усиливаться. Когда же мы заходим в тихий лиман и бросаем якорь, в море начинается ад.
На берегу нас встречают чукчи-морзверобои. Они знали, что мы должны прийти, но признаются, что не предполагали, что наши суда такие маленькие. Изумленно поглядывая то на них, то в море, они говорят: «Ваши боги вам помогают». Мурашки по коже. Мы понимаем, что это так. И еще понимаем, что если останемся живы и дойдем до цели, то никогда вот так, ради любопытства, пусть даже научного, на таких судах в море не выйдем. Не потому, что страшно, а чтобы не искушать силы, нам покровительствующие. Становится понятно, что так нельзя. Стыдно.
***
А собственно, чем наше странствие отличается от путешествия по морю житейскому? В нашей жизни на суше тоже случаются шторма. И тошнит, и голова кружится, и с жизнью приходится прощаться. И если сделаться внимательнее, то можно обнаружить тихое незримое присутствие духа, который как бы знает о нас больше, чем мы о себе. И испытание, которое выпадает на нашу долю, – для того, чтобы мы в себе разобрались. И важно, чтобы для нас стало очевидно то, что очевидно для него. От этого зависит наша причастность к этому таинству. Судя по всему, ради него мы и пустились в это странствие – дойти до той цели, ради которой мы пришли в этот мир.