Ты куда, Одиссей?

Не буду пересказывать многократно повторенную историю о том, как Анатолий Праудин и Алексей Елхимов предприняли свою собственную — в течение месяца — одиссею к берегам Гренландии, как несли вахту, переносили штормы и качки, накапливая наблюдения, анализируя собственные ощущения. Каким образом путешествие помогло им в работе над спектаклем, какое отношение оно имело к Гомеру и классическому эпосу — для зрителя, в общем-то, неважно. Важно, что есть спектакль и самарские театралы дождались показа.

Одиссей — один из самых знаменитых героев древних греческих мифов. А «Илиада» и «Одиссея» — два древнейших литературных памятника европейской цивилизации. Созданные плюс-минус в VIII столетии до нашей эры, они повествуют о делах еще более давних (по одной из научных гипотез — в XIII веке до нашей эры), о людях, то ли живших когда-то, то ли выдуманных; о богах и богинях, в которых уже давно никто не верит. А между тем без малого три тысячи лет эти тексты живут. В одной из областей современной Греции до самого недавнего времени еще существовала семья, мужчины которой в течение многих столетий были сказителями «Илиады» и «Одиссеи»: в раннем детстве они с голоса выучивали эти стихи, написанные неторопливым гекзаметром, усваивали от старших с незапамятных времен сохранившиеся интонации, мелодику, ритм, и по особым торжественным случаям, подобно древним рапсодам, произносили-пропевали историю троянской осады и одиссеевых скитаний.
Поэмы традиционно приписываются слепому Гомеру, столь же мифической личности, как и его герои. Фабульно тексты объединены и персонажами, и событиями, и первоосновой — циклами античных мифов. Но вот что любопытно: в одном очень важном вопросе две части этого древнего диптиха как бы спорят между собой. В «Илиаде» троянский царь Приам, утешая Елену, осознающую себя причиной стольких бедствий, говорит:
Ты предо мной невиновна; одни только боги виновны;
Боги с войной на меня многослезной подняли ахейцев.
А в «Одиссее», сразу же после ритуального обращения к Музе, Зевс, восседающий на Олимпе, жалуется:
Странно, как смертные люди за все нас, богов, обвиняют!
Зло от нас, утверждают они; но не сами ли часто
Гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают безумством?
Война войной — там некие высшие силы играют человеком. А где же сам человек? Как сам он распоряжается своей судьбой? «Одиссея» гомеровская, конечно, не совсем об этом. В восьмом или около того веке до нашей эры этот вопрос едва ли был по-настоящему актуален. Хотя в величие человека и его способность противостоять внешним обстоятельствам древние греки верили. И великий Гомер как бы предвосхитил ту мысль, которую окончательно и на многие века оформил позднее не менее великий Софокл:
Много есть чудес на свете,
Человек — их всех чудесней.
Он зимою через море
Правит путь под бурным ветром
И плывет, переправляясь
По ревущим вкруг волнам… («Антигона»)
Впрочем, хватит об античных авторах. Вернемся к спектаклю, который начинается с того, что на стенке металлического ящика краской долго и подробно выводится: «НЕ ГОМЕР ОДИССЕЯ».
Не Гомер — это концептуально для спектакля. Хотя в программке все-таки написано «Гомер».
Программка — особая тема. Темный глянцевый фон испещрен линиями веревок и тросов, посреди которых странно и очень натурально выглядит ломоть черного хлеба. Откровенная театральная игра не скрывается от зрителей, оксюморонно сочетается театральная условность с достоверностью и натуралистичностью деталей.
Текстовая часть программки откровенно провокативна: «В главной роли — НИКТО. За инструментами — КУК».
Кук (известный самарский музыкант Владимир «Кук» Елизаров) — единственный исполнитель, он же — самостоятельный (не гомеровский) персонаж, который поименован. Других исполнителей, как и их героев, мы можем узнавать или не узнавать, догадываться, кто и что они в ту или иную минуту действия. В конце программки все работавшие над спектаклем даны общим списком. Конечно, актеров можно узнать: грим, забавные, словно в детстве из маминых-папиных больших одежек сделанные костюмы, многократно сменяющиеся маски — все это не слишком скрывает знакомые лица. Но не будем нарушать правила игры.
Главным героем объявлен Никто. Конечно, по ходу дела его называют Одиссеем. А Никто, по Гомеру, он назвался, чтобы обмануть циклопа Полифема. Но для идеи спектакля, видимо, особенно важно было, что он никто, без имени собственного, без ярко выраженной собственной личности. Он появляется на сцене в семейных трусах, в растянутой майке, которая, конечно же, хорошо знакомая нашим людям застиранная «алкоголичка», но и — странным образом — намек на греческую тунику. Он выглядит очень обыкновенно, очень знакомо — как все. Я бы назвала его Всякий. Или Каждый. Или Любой. Он не Никто, а кто-то. Неотличимый в толпе, похожий на всех, но — вспомним и великую русскую традицию, и не менее великую традицию европейского экзистенциализма — проживающий свою, отдельную, индивидуальную жизнь. Маленькую, скромную, но для него — единственную и неповторимую. Такой вот маленький человек, переживающий экзистенциальный конфликт (про «Улисса» джойсовского рассуждать не буду, и так уже много реминисценций).
Маленький человек живет своей обычной бытовой жизнью: дом, жена, ребенок, телевизор… Телевизор/монитор/дисплей приоткрывает иные миры, иную жизнь, полную страстей и движения. На реальном экране он видит (и зрители тоже) боксерский ринг, бой, экстаз зрителей. И, надев боксерский шлем, закрыв зубы боксерской каппой, герой устремляется на войну. И лицо его — с жутким оскалом и остановившимся взглядом — как маска войны, и бег в никуда — на месте — как знак бессмысленности и бесцельности войны.
Бег этот, с тем же бессмысленным взглядом, с оскалом, в этом шлеме, который словно в жесткую рамку забирает живое человеческое лицо, потом будет повторяться многократно — такой лейтмотив спектакля. Дальше будет уже не война. Но бежит герой всякий раз как на бой. И воюет. С кем? За что?
Спектакль насыщен — даже, пожалуй, перенасыщен — символами, аллегориями, аллюзиями, намеками, нацеленными на пробуждение ассоциативных рядов. Все и не перечислить. Но один знак никак не обойти. В центре всей той пестрой, постмодернистски дискретной картины мира, которая выстраивается (или, наоборот, разрушается?) в спектакле, — хлеб. Даже, наверное, ХЛЕБ.
Далекие миры, которые манили к себе Одиссея и которые посетил он в своих странствиях, живут в спектакле своей немножко игрушечной, но трогательной жизнью в виде миниатюрных композиций из хлебных буханок: и остров Эола, и бык Гелиоса, даже свиньи Цирцеи — все из хлеба. Хлеб замешивает (самым натуральным образом из муки и яиц) и печет (в духовке) Одиссей перед своим путешествием в царство мертвых. Хлеб — как строительный материал мировой гармонии. Но гармонии не получается, потому что все эти «хлебные» миры, в которые попадают Одиссей и его спутники, безжалостно и как-то совсем бессмысленно разрушаются. И красивые румяные буханочки сиротливо валяются кругом. А Одиссей бежит и бежит, все дальше и дальше.
В финале спектакля герой, как и у Гомера, добрался-таки домой, победил ненасытных и наглых женихов Пенелопы и улегся спать с блаженной улыбкой на лице. Однако в этот благолепный финал как-то плохо верится. Он получился несколько торопливый и не слишком убедительный. Игра закончилась, но остановился ли Одиссей? К каким богам обратит он опять свои просьбы и жалобы, куда побежит он, когда проснется?

Экспериментальная площадка театра «СамАрт» в рамках проекта «Дискуссионный клуб»
Одиссея
Гомер
Над спектаклем работали: Нина Басманова, Алексей Елхимов, Владимир Елизаров (Кук), Игорь Каневский, Сергей Макаров, Татьяна Наумова, Анатолий Праудин, Кирилл Рогозин, Александра Сальникова, Алексей Фирсов