Георгий Квантришвили отметил единолично 221 день рождения поэта Михаила Дмитриева — забытого нашего земляка, входившего в пушкинский круг и оставившего значительное, но малоизученное литературное наследие. В своем ФБ Георгий продолжает публиковать отрывки из произведений Дмитриева, которые Самкульт считает исключительно поучительными.
Кто такой Михаил Дмитриев? [неизвестный самарский поэт пушкинского круга!]
Из мемуаров М.А. Дмитриева. Полевые этнографические наблюдения, район Жигулёвской луки, позапрошлый век.
«…наблюдал я нравы крестьян, уже не так, как помещик, а просто как человек, для которого […] ничто человеческое не чуждо. Не могу сказать, чтобы нравственность их была отличная: о добре и зле, кажется, они имеют самые смутные понятия. Во-первых, верность и неверность супружеская есть между ними дело совершенно случайное; и если женщина начинает вести себя бурно, ее не удерживает тот стыд, который в нашем [дворянском?] быту или предохраняет от многого, или по крайней мере заставляет таиться от других. Самое слово «любовь» принимается у них не иначе, как в самом постыдном, физическом смысле.
[…]
Продолжаю мои замечания о их нравственности. – Воровство у них хотя и на худом счету, но только по опасным своим последствиям, и едва ли считается грехом. Редкой крестьянин не украдет, даже из самых честных. Например, на молотьбе хлеба непременно стянет соломки и увезет в своей телеге домой. И даже не оттого, чтоб было нужно; а так, по привычке, нельзя не взять дарового. – Я никак не мог убедить крестьян завести огороды. Причина та же: боятся, что покрадут огурцы и капусту, не давши даже дозреть им: так они падки на чужое! – В драках они не знают меры злобе.
Приехавши в первый раз, я, признаюсь, винил наших двух священников, что они не заботятся о нравственности народа; но когда рассмотрел я этот народ поближе, то перестал винить их. В самом деле – с которой стороны подойти к крестьянину, чтоб начать учить его нравственности: они не имеют самых первейших понятий о каких бы то ни было правилах, а руководствуются одним животным инстинктом. Грамоты они не знают, следовательно, катехизис внушить им невозможно; в религии не понимают ничего, кроме наблюдения праздников, которые проводят в гульбе, в пьянстве, в оранье песен и в драках.
[…]
Трудолюбия тоже нет в нашем народе. Он работает много, но все с ленью, и оттого работа у него не спорится. В крайней нужде он готов работать и в праздник; но постоянного труда не любит. […] без присмотра и понуканья, он провозится до ночи и все ничего не сделает.
Я помню, однажды я велел подмести мой сад. Я думал, что это будет, как в Москве, где, бывало, один дворник возьмет метлу, да и подметет сухие листья. Но как удивился я, когда, проснувшись поутру, я увидел в саду пятьдесят баб и девок и над ними десятника с палкой. Мне это чрезвычайно не понравилось, и я заметил десятнику, что его не нужно. Он отвечал мне: «Как вам угодно, а без этого нельзя!» – И что же! – Действительно, как они увидали, что нет начальника с палкой, они ушли подалее за деревья, расселись по садовым скамейкам и запели песни. – В другой раз я сказал им самим: «Зачем это с вами всегда десятник с палкой?» – Они мне отвечали: «Как же! Нельзя без этого! Ведь мы бабы глупы!» – Леность, кажется, один из непобедимых пороков русского человека.
[…]
[…] в праздники, особливо в приходские, они напекут и нажарят, что только под силу, и особенно любят поросят и свинину. Тут, как дикие, едят они напропалую. Пьяные в обыкновенные дни бывают редко; но в эти праздники, как они говорят: душа мера! А душа эта пьет, пока не свалится в бесчувствии; а на другой день, с утра, начинается то же, и это продолжается, пока есть вино и пиво.
Как воздержание их, так и невоздержность бессознательны: одно происходит от необходимости; другая зависит от случая, и в обоих случаях незаметно разумного человеческого действия. Так и должно ожидать от людей полудиких!
[…]
На святой неделе я велел поставить прочные качели. И что же? – Однажды, возвратившись в деревню, я нашел, что с качелей снята перекладина. После многих допытываний, кто снял ее и зачем сняли, виноватого все-таки не нашлось, но причина открылась. Им пришло в голову, что оттого нет дождя, что поставлены качели. Какая между этим связь, то есть между засухой и качелями, никто объяснить не мог; но все верили этому предрассудку. […] народ закоснелый и упорный: он не внемлет здравым понятиям, а руководствуется своими грубыми поверьями.
Такова эта здравая среда народа, в которой Аксаковы с братиею видят коренную силу России, которая должна послужить к нашему перерождению и к освежению элементов, испорченных влиянием гнилого запада! – По моему мнению, мало надежды на эту дикую силу!»