Пыль полувека
– Я тут лежу. И не могу иначе, – с лютеровским упорством сказала пыль полувека.
– А вот я тебя отряхну! – непочтительно по отношению к пыли, этой материальной носительнице времени, ответила я.
Я вытерла пыль. Под нею скрывалось выразительное название: «Пушкинский календарь». С явной аллюзией на замечание Пушкина по поводу «Евгения Онегина»: «Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю». 1937 год. Этим «Календарем» советская страна отмечала столетие со дня смерти поэта.
Еще двадцать лет, и будем отмечать еще более печальную дату – 200 лет. Впрочем, у Пушкина свои отношения с временем.
Как на лунной пыли следы космонавтских ботинок, отпечатались на пыльном слое советского и русского пушкиноведения следы пушкинистов. Заглядываю в томик 80-летней давности. Издан с большой любовью: в суровые черно-белые времена раннесоветской полиграфии тексты предваряет цветная репродукция знаменитого тропининского портрета, трепетно прикрытая папиросной бумагой.
Разглядываю в пыли времени следы могучей идеологической концепции. Язык лозунгов: «Создатель русского литературного языка и родоначальник новой русской литературы, обогативший человечество бессмертными произведениями художественного слова» (из постановления ЦИК Союза ССР). «Произведения слова»? Пушкин бы удивился.
«Что же дает Пушкин читателю-пролетарию?» – Максим Горький в статье «О Пушкине». Пушкин бы удавился…
Российская пушкинистика росла и крепла. Постепенно доросла до Валентина Непомнящего. Вот что он пишет перед другой датой, в 1999 году: «Недавно мы с моим коллегой Михаилом Филиным составили большую книгу. Называется она «Дар. Русские священники о Пушкине». В этой книге собраны наиболее характерные речи, слова, проповеди, беседы, статьи и отчасти даже исследования творчества Пушкина, его судьбы, его пути, личности, созданные православными священниками начиная с 1880-х гг. до нашего времени. В ней есть, в частности, составленный М. Филиным раздел, где собраны письменные свидетельства (воспоминания, письма, документы и пр.) прижизненных отношений Пушкина с Церковью и Церкви с Пушкиным».
Круговращение времен… Видно, доковыряли пролетарии из мостовой булыжники, и дикие тунгузы со степняками калмыками до такой степени пробудились лирой Пушкина, что вошли в лоно Церкви – там, по Непомнящему, в основном дух Пушкина и пребывает. Действительно, не с ярмарки же Пушкина нести, как утверждал ядовитый Набоков.
Мерный круг
Что мы думаем о времени? Примерно через полвека после написания романа в ненавидимой Набоковым опере (за что только он ее грязью облил?) возникает самая лучшая русская теноровая ария: «Что день грядущий мне готовит? Его мой взор напрасно ловит».
Тут, кстати, о тунгузах, финнах да калмыках. На мой извращенный вкус, лучше всех поет ее немец – и, соответственно, по-немецки, в первоклассном переводе – Фриц Вундерлих. Если не считать гениального нашего гордого внука славян, Собинова, – запись 1903 года.
Да, как бы не сойти в гробницы таинственную сень. Все зыбко, эфемерно, неизвестно, что нас ждет завтра. Холоден и печален лунный свет «Зимней дороги», дороги нашей жизни. И отуманен лунный лик. Но как выразительна звукопись! «Отуманен» – глухое «т», темное гулкое «у», как вуаль, приглушающая сияние луны, дальше сонанты «м – н – л – н» – как льющийся, текучий лунный свет.
Но с таким мастерством под ногами поэта, конечно, не зыбкая лунная пыль. Под ногами – гранит мастерства. И время на календаре пушкинских часов – не романтические ламентации Ленского, не стилизация под туманную Германию, не поток, низвергающийся в пропасть. Никаких романтических туманов! Сверкающая ясность российского классицизма, циферблат, по которому с правильными промежутками вращается стрелка. Время равномерно, будущее известно.
Завтра, Нина,
Завтра, к милой возвратясь,
Я забудусь у камина,
Загляжусь не наглядясь.
Звучно стрелка часовая
Мерный круг свой совершит,
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.
Лет сорок назад нам в Гнесинке культуролог Олег Сергеевич Семенов читал лекцию о времени у Пушкина. Этот пример и приводил. Кстати, лекционный курс Семенова был посвящен отнюдь не Пушкину и отнюдь не времени в поэзии. Это была просто-напросто история изобразительных искусств. Но ученый щедро поделился с нами своими научными изысканиями. Очень мы его тогда любили, и с удовольствием отсылаю своего сегодняшнего читателя к работам Семенова – мне кажется, «вечности жерло» их еще не поглотило.
Наше всё? Чье – «наше»?
Как-то знакомая германистка обидно сказала про мой перевод немецкого стихотворения: «Да какое она имеет право этим заниматься? Кто она такая?!»
И правда, тварь я дрожащая или право имею? 1972 год. Сидим на скучных лекциях (увы, были в Гнесинке и такие). От нечего делать «Евгения Онегина» пишем, Пушкину помогаем.
2017 год. Времена меняются, а мы вместе с ними – нет. До сих пор пишем.
Это была маленькая кода. Себе в оправдание.
Наталья ЭСКИНА
Музыковед, кандидат искусствоведения, член Союза композиторов России.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», №№ 1–2 (109–110), 2017, Январь