Мнения: , ,

Для чего нам «Мариинский»?

4 декабря 2018

Этим вопросом задавался, как кажется, не один слушатель концертов знаменитейшего коллектива — Симфонического оркестра Мариинского театра.

Назывались баснословные суммы гонорара (преувеличенные, как водится, на порядок), обсуждался немилосердный для провинциальной Самары репертуар (и в самом деле непростой для восприятия), сетовали и на невыносимую продолжительность оркестрового звучания (значительная часть публики не привыкла к музыке, длящейся более пяти минут).

Но говорилось это тет-а-тет, в тесном кругу потерпевших, так сказать. В роскошных театральных фойе, в буфетной очереди, на ступенях главного театра города можно было слышать иные реплики: «Какой оркестр!», «Гениальный маэстро!», «Эта скрипка разбила мне сердце!», «Вся жизнь Дафниса и Хлои как перед глазами прошла!».

Три симфонических концерта в зале Самарского академического театра оперы и балета состоялись в хмурые дни поздней осени, скрасив череду однообразных будней и дав повод собраться людям, которые чрезвычайно редко, а то и вовсе не бывают на концертах классической музыки.

Что же привело всех нас, таких разных, в праздничный зал театра, что заставило слушать редко звучащие сочинения музыкальной классики? Думается, что одних привлекло имя Валерия Гергиева, других — возможность услышать игру высококлассного оркестра. Третьих — удачный повод почувствовать себя в окружении роскоши материальной (театр предоставляет не только прекрасный зрительный зал, но и великолепные фойе для фланирования нарядно одетой публики). А иных — как говорится, обогатиться духовно (приобщившись к художественной сокровищнице мастеров).

Концерты симфонической музыки прошли в рамках Музыкального фестиваля «МАРИИНСКИЙ». Большой симфонический оркестр и хор Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева исполнили ряд сочинений Клода Дебюсси, Мориса Равеля, Сергея Прокофьева, Николая Римского-Корсакова, Антона Брукнера.

Десять лет минуло с того дня, когда по инициативе Валерия Гергиева и Правительства Самарской области впервые прошел фестиваль «Мстиславу Ростроповичу» с участием Симфонического оркестра Мариинского театра. И сразу была задана высокая планка репертуарной политики. Наряду с популярной классикой в рамках фестиваля всегда исполняются сложнейшие сочинения, в том числе и современных авторов.

Может показаться, что художественного руководителя фестиваля мало волнует готовность публики к восприятию исполняемой музыки. Однако это не так. На пресс-конференции он живо интересовался, что за люди в зале и кто будет слушать следующий концерт. Дирижер вспоминает о самых разных группах слушателей: «о детях и юношестве, о малоимущих и просто любителях музыки». Один из концертов по традиции всегда благотворительный.

С беспокойством маэстро спрашивает, придут ли дети на исполнение музыки Антона Брукнера: «Томить детей симфонией Брукнера не в моих правилах». Но здесь организаторы несколько просчитались: именно на третьем концерте, где исполнялась Пятая симфония австрийского композитора, было много детей — празднично наряженных и в торжественно-приподнятом настроении (во всяком случае, перед началом).

Организаторы с гордостью повторяли, что публика не спрашивает о программе. Им, дескать, все равно, что слушать в исполнении оркестра Мариинского театра. Не было видно ни буклетов, ни программок концертов. Лишь нерешительный анонс опубликован на сайте театра оперы и балета.

Нужно ли знать слушателю программу или готовность пуститься в рискованное плавание присуща самарскому меломану? Филармонический слушатель никогда не задумывается об этом, он всегда живет в состоянии лектория, зная, что перед исполнением каждого сочинения он будет непременно настроен вступительным словом. Фестиваль «Мариинский» (в этом году он сменил свое название) открылся дневным благотворительным концертом, в котором, кроме имени композитора, названия произведения и исполнителей, ведущей ничего не было сказано. Такова традиция, но не наша самарская, а столичная, где лектория на концертах симфонической музыки давно уже нет.

***

В первом же концерте на присмиревшую аудиторию нахлынуло неимоверное количество звуков, тембров, красок, ритмов… И это длилось без перерыва (!) полтора часа. А ведь мы уже почти разучились читать большие тексты. У кого в руках толстый роман? Кто увлечен поэзией или драматургией? Очень многие, если не сказать большинство, привыкли легко серфинговать по блогам и постам соцсетей в Интернете.

Знание стало слишком доступным. Но только не знание музыки. Интернет нам не в помощь, когда мы вдруг захотим понять и принять академическую музыку. Для этого нужны время, упорство и, вероятно, предрасположенность, если не талант.

Но у маэстро своя скорость, свои цели. Он говорит: «Наша максимальная задача, задача лидеров — помочь молодым». Просветительская направленность концертов высокой классики предназначена в первую очередь для молодой аудитории. В каждый свой приезд Валерий Абисалович сетует и на отсутствие в Самаре высшей школы музыки — консерватории. Вся музыкальная инфраструктура мегаполиса требует образовательной базы. Эта важнейшая тема живо занимает Гергиева. При его непосредственном участии реализуется ряд образовательных проектов в Приморье и на Кавказе. На очереди ли Самара?

Гастроли столичного коллектива — это всегда новые впечатления от неожиданных трактовок известных произведений, открытие в привычном неведомых сторон, радость знакомства с новой музыкой. И, конечно, волнующее творческое сотрудничество слушателей с выдающимся дирижером и его великолепным оркестром.

В каждом из трех концертов фестиваля поражала работа дирижера и оркестрантов. Трудно понять, каким образом оркестр сохраняет свежесть и энергию исполнения, красоту и слаженность звучания. Невозможно поверить, что накануне оркестр был в Сибири, играл в Югре, где температура за стенами концертного зала −25 ºС. А несколько дней назад музыканты давали концерты на другом конце планеты, во Флориде, где в ноябре еще летняя жаркая погода. Вероятно, постоянная погруженность в музыку высокой традиции, активная вовлеченность в художественный материал дают силу и энергию, превышающие все мыслимые возможности.

Музыканты предстали перед самарскими слушателями на сцене театра оперы и балета, заряженные готовностью к активному действию, как будто и не с трапа самолета. Два концерта в один день диктовали свои жесткие условия: дневной концерт прошел без антракта. Прозвучали «Ноктюрны» Клода Дебюсси и музыка балета «Дафнис и Хлоя» Мориса Равеля. Если первое сочинение исполняется не так уж редко, то музыка балета Равеля целиком, без сокращений, звучала в России впервые (привычнее для симфонического концерта две небольшие сюиты из балета, адаптированные автором для концертного исполнения).

И в «Ноктюрнах», и в «Дафнисе и Хлое» особой краской звучит хор, у Дебюсси — женский, у Равеля — смешанный. Стилистически близкие сочинения (различия понятны лишь для специалиста) составили непростую задачу для слушателя. Если три части «Ноктюрнов» выстраивались по закону контраста и их названия — «Облака», «Празднества», «Сирены» — так или иначе направляли внимание слушателя, то музыка балета, лишенная явного деления на номера, была довольно проблематична для восприятия большинством аудитории.

Визуальные образы Дебюсси, к которым обращала музыка «Ноктюрнов», сменились «персоналиями» равелевского музыкально-драматического сюжета почти незаметно. Хоровая «краска», завершающая «Ноктюрны», перетекла в начало «Дафниса и Хлои». Музыка Равеля, чрезвычайно яркая, богатая разнообразнейшими ритмами и тембрами, различными прихотливыми движениями, всякий раз направляла сознание к пластическим образам танца, ради которых и была создана.

Использование таких редких инструментов, как альтовая флейта, античные тарелочки, французский барабан и, особенно, элиофон, изображающий дуновения ветра, придавало звучанию характер чего-то фантастического, почти нереального. «Хореографическая симфония», как называл эту музыку сам автор, довольно легко воспринималась в следующем вечернем концерте, где была повторена. Но в соседстве с музыкой Дебюсси была избыточна.

Школьникам, студентам, курсантам, учителям, преподавателям, составлявшим большую часть аудитории, было непросто. Но высокая репертуарная планка, заданная маэстро Гергиевым для самарского слушателя, все же не воспринималась чрезмерной. Да и непривычная продолжительность концерта не раздражала. Наоборот. Казалось, многие думали про себя: если для нас играют такую музыку и в таком количестве, значит, мы можем это воспринять, значит, мы достойны этого. В таком случае установка художественного руководителя на трудный репертуар верна. Ведь говорит же он о своих музыкантах, артистах оркестра и хора, что на таком репертуаре они растут. Значит, растет и слушатель…

***

Вечерний концерт, разбитый на два отделения, представлял произведения разных стилей и форм: музыка балета Мориса Равеля «Дафнис и Хлоя», «Классическая симфония» Сергея Прокофьева и Симфоническая сюита «Шехеразада» Николая Римского-Корсакова. Контрастность произведений способствовала и легкости восприятия. Почти часовое звучание музыки равелевского балета в первом отделении концерта не составило особого труда для слушателя.

Здесь уже более заметна была роль концертмейстера оркестра, проявившего себя в кратких сольных фрагментах в музыке Равеля. Лоренц Настурика-Гершовичи был не просто первой скрипкой оркестра, он был лидером, вместе с дирижером ведшим за собой весь оркестр.

После довольно продолжительного антракта в начале второго отделения концерта прозвучала Симфония № 1 Сергея Прокофьева, названная молодым автором «Классической» не только в отношении стиля (симфония стала одним из первых произведений, которое можно причислить к направлению неоклассицизма).

В названии заключена своеобразная ирония, присущая композитору: Прокофьев уже в самом начале творческого пути без ложной скромности причисляет себя к композиторам-классикам. Гайдновский состав оркестра, моцартовские легкость и прозрачность оркестровой фактуры, блестящий юмор и тончайшая лирика — отличительные черты прокофьевского шедевра. В исполнении этой музыки требуется особо тонкая «фокусировка» интонирования, иное, нежели в музыке Равеля, обращение с музыкальным временем, настройка слуха на свойства прозрачнейшей оркестровой ткани.

После равелевского первого отделения, напитавшего зал терпкими гармониями и многообразнейшими ритмами, сложносоставными красками и тембрами, прямыми и еле уловимыми аллюзиями, прокофьевская симфония не сразу зазвучала, во всяком случае, не отвечала ожиданиям. Нельзя сказать, чтобы оркестр играл расслабленно, нет.

Но ощущалась некоторая вялость в исполнении главной партии. Досадным следствием этого стала оплошность трубача в заключительной партии сонатного аллегро (музыканты называют это «кикс»). Но уже в разработке все стало на свои места. Оркестр полностью настроился на специфическое интонирование прокофьевской симфонии. Волшебство звука, прозрачность звучания, тончайшее pianissimo в Largetto, терпкая характерность танцевального ритма в Гавоте, характер легчайшего стремительного полета и виртуозная доблесть Финала произвели ошеломляющее впечатление. «Какая смелость! И какая стройность!» — хотелось воскликнуть словами героя пушкинской маленькой трагедии. Восторг и изумление! — именно такие чувства рождали звуки Симфонии Прокофьева.

В завершение концерта прозвучала известнейшая симфоническая сюита Римского-Корсакова «Шехеразада». Все в звучании этой музыки было в высшей степени живым. Музыка вызывала к жизни картины, которые в своей пронзительной правде и живописной достоверности представали перед мысленным взором.

Исполнение «Шехеразады» было чрезвычайно ясным, намерения дирижера абсолютно понятны, все посылы мгновенно достигали цели. Римский-Корсаков — автор «Практического учебника гармонии» и «Основ оркестровки» (которые до сих пор актуальны в консерваторском обучении) — отнюдь не нуждался в использовании экзотических инструментов, дабы окрасить восточным колоритом звуковую ткань или дать картину бурного моря, явить перед внимающим слушателем образы волшебницы-рассказчицы Шехеразады или жестокого царя Шахрияра, вызвать к жизни голоса и звуки багдадского праздника. Все в симфонической сюите сделано традиционными средствами большого симфонического оркестра.

Исполнена же сюита была удивительно цельно и ярко. Многочисленные сольные реплики инструментов — виолончели, флейты, валторны, фагота, трубы, гобоя — создавали всякий раз будто многофигурную композицию, «герои» которой двигались и жили, обуреваемые самыми разными страстями. Над всеми солистами и всем оркестром возвышался выразительнейший голос сольной скрипки. Лоренц Настурика-Гершовичи стал главным героем роскошной восточной драмы и, пожалуй, всего концерта. Проникновенный голос его скрипки подобно сказительнице Шехеразаде способен был растрогать не только самарского слушателя, но и самого грозного царя Шахрияра, случись ему встретиться с таким музыкантом…

***

Третий концерт фестиваля был посвящен музыке австрийского композитора Антона Брукнера. Исполнялась его Симфония № 5. Четырехчастная, около полутора часов звучания симфония достойно венчала музыкальный фестиваль. Сам автор называл свою симфонию «фантастической». И ее исполнение оркестром Мариинского театра можно считать фантастическим, настолько оно было совершенным по форме и воплощению. Сонатное аллегро первой части с ее удивительной разработкой («контрапунктический шедевр», по словам автора) и величественное Adagio второй части, монументальное скерцо и Финал с гигантской двойной фугой пролетели на одном дыхании, оставили ярчайшее впечатление, прочертили глубокий след в сознании. Благодаря мастерству исполнителей и интерпретаторскому таланту Валерия Гергиева огромное симфоническое полотно уместилось как будто на ладони, так было оно понятно и логично выстроено.

***

Возвращаясь к вопросу, поставленному в заглавии, можно предложить несколько ответов. Но прежде всего следует сказать, что фестиваль «Мариинский» нам, конечно же, нужен. Нужен, чтобы хотя бы на несколько часов почувствовать себя гражданами культурной столицы (наш город уже несколько десятилетий всерьез претендует на это звание). Нужен, чтобы в очередной раз услышать от маэстро Гергиева слова поддержки, столь важные для музыкантов-профессионалов, да и для учащихся музыкантов тоже. Нужен, чтобы самарский слушатель верил в свою способность узнавать новое и ценить его, чтобы аудитория расширяла и умножала свои компетенции. Нужен он и для профессиональных музыкантов, творческое горение которых, лишь только оно начинает тлеть, планомерно тушит холодная вода будней и серость ежедневной рутины.

Прощаясь с музыкантами Симфонического оркестра Мариинского театра и его художественным руководителем, мы уже начинаем ждать следующей встречи, которая, верим, принесет нам незабываемые открытия, заставит услышать известное по-новому, доставит редкую радость сотворчества.

Дмитрий ДЯТЛОВ
Пианист, музыковед. Доктор искусствоведения, профессор СГИК.

Фото предоставлены Самарским академическим театром оперы и балета

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 29 ноября 2018 года,
№№ 18 (147)

pNa

Оставьте комментарий