На сцене Самарского академического театра оперы и балета прошел VIII Музыкальный фестиваль «МСТИСЛАВУ РОСТРОПОВИЧУ». Художественный руководитель фестиваля, автор проекта, дирижер – Валерий Гергиев. В фестивале принял участие оркестр Государственного академического Мариинского театра и пианисты – лауреаты международных конкурсов Чайковского.
Маэстро Гергиев задумал и планомерно осуществляет грандиозный проект: в рамках фестиваля, посвященного великому музыканту ХХ века, год за годом перед слушателями разворачивается некий сложный узор. Это узор мировой музыкальной культуры в переплетении композиторских и исполнительских шедевров…
Великий дирижер год за годом появляется этаким рождественским Санта-Клаусом с мешком, полным подарков. Чего только за эти семь лет не было в мешке! И «Лолита» Р. Щедрина, и скрипичный концерт С. Губайдуллиной, и симфонии Г. Малера, и солисты – крупнейшие светила мирового звездного небосклона, и оркестр Мариинского театра, и хор Мариинки. И самого себя он каждый год дарит. Свое дирижерское искусство.
В каждом фестивале – своя изюминка. Иногда такими изюминками щедро начинена вся булочка. Сладкий кусочек публика поспешно проглатывает, как рыбка наживку. Кто бы ожидал, что в Самаре сотни знатоков и любителей грандиозных симфонических полотен Малера. Как будто не кишит Самара и ревностными почитателями сверхсложного и сверхсовременного авангарда – творчества Губайдуллиной. Но как не пойти на Гергиева? И вот весь город у его ног.
Но долой метафоры. На этот раз главная идея фестиваля формулировалась однозначно и определенно: марафон Рахманинова. Три симфонии, «Симфонические танцы» и четыре фортепианных концерта. Все это слушатель получил в три приема за два дня (отдельный разговор – о совершенно необычной интенсивности гергиевских гастролей, о феноменально уплотненном графике концертов). И одна-то Вторая симфония Рахманинова разворачивается как целый мир с музыкальными ландшафтами гигантской протяженности, и великий Третий концерт: жизнь отдай – и мало. А тут – сразу восемь.
Что значит духовная пища! Вкушали бы ее да вкушали. С восточной щедростью угощает нас Валерий Абисалович блюдами рахманиновского пира.
Опять же, оркестр Мариинского театра. Говорят, входит в первую двадцатку оркестров мира. Но когда его слушаешь, об остальных девятнадцати как-то не думаешь.
«Кто ту птицу слышит, все позабывает». Волшебными птичьими голосами поют свои соло деревянные духовые. Знаменитые на весь мир петербургские тромбоны, валторны. Мы-то, бедные, привыкли, что у гобоя хронический насморк. А там, а у них…
К восточной щедрости добавлен у Гергиева могучий восточный темперамент. Взрывы кульминаций катастрофичны, как горный обвал. Фортиссимо сотрясает Вселенную. Гергиевское аллегро втягивает весь мир в вихревой танец. В плохом исполнении симфонии Рахманинова невыносимо длинны и слушателю малопонятны.
Исполненные вот так, единым полотном, симфонии очень явно обнаруживают некую сверхидею творчества Рахманинова. Словно провели раскопки на холме, прилегающем к храму Покрова на Нерли, – помните, лет тридцать назад археологи выяснили, что храм этот был окружен белокаменной галереей пятиметровой высоты? Время засыпало ее аккуратным холмом земли, травка на нем зазеленела.
Как археолог, выяснил Гергиев ушедшее под почву белоснежное основание рахманиновского храма. Да в общем-то, его слышно невооруженным слухом – зыбь, волнообразное движение: то ли ветер траву в степи колышет, то ли водная гладь под ветром морщится. Переливаются, ступеньками струятся вниз да вниз секундовые волны секвенций.
И только к позднему Четвертому концерту делается окончательно ясно, куда текли струи рахманиновских секвенций. То, что начиналось в 1890-е годы, к 1920-м обрело пугающую ясность. То, про что успел Блок в начале ХХ века в своем стихотворении «Гамаюн, птица вещая» и что уже не успел констатировать, когда страшное пророчество начало сбываться: «Предвечным ужасом объят, прекрасный лик горит любовью». Из-под воды глядит на нас – нет, не будем так, а то какой-то толкиеновской жутью вдруг из текста плеснуло, а ведь в четыре ночи пишу, самой страшно стало. В общем, «водяные» интонации превращаются у Рахманинова с годами в интонации похоронной секвенции «День гнева», части заупокойной мессы.
Смерть танцует и в «Симфонических танцах». Ни у кого не слышала таких «Симфонических танцев», как у маэстро Гергиева! Жуткая тишина перед вселенской катастрофой. А вот и она, катастрофа. Космический катаклизм.
Уловил же Рахманинов… Правда, к моменту завершения «Танцев», к 1940 году, Вторая мировая уже шла. Музыка – искусство чрезвычайно чуткое по отношению к социальным процессам. Назревающую войну за версту чует. Перечитываю как раз сейчас «Одноэтажную Америку» Ильфа и Петрова – 1934 год, Гитлер уже у власти. Простые американцы, с которыми удалось побеседовать писателям, с железной убежденностью говорят: скоро будет война, а советские авторы над ними смеются. Не верят. Пессимисты, мол, эти американцы. Какая же война, когда мы за мир боремся?!
Выковыриваем еще три изюминки из фестивальной булочки. Притягательна у Гергиева не только программа. Это еще и исполнители. Три пианиста, исполняющие концерты Рахманинова, победители конкурса Чайковского: юный лирик Даниил Харитонов (3 премия и бронзовая медаль), очаровавший публику Люка Дебарг (4 премия) и самый зрелый из них – Мирослав Култышев (победитель 13-го конкурса).
О вкусах не спорят. Но, поглощая изюм пианистических интерпретаций, слушатели то и дело сцепляются в яростных спорах. Вкусы фестивальных изюминок – они, знаете, к этим спорам прямо-таки подталкивают. Как там Пушкин в «Евгении Онегине» писал: «Меж ними все рождало споры».
Мне-то казалось, что Харитонов с его тонким, лиричным, очень по-русски звучащим Первым концертом Рахманинова – бесспорен. Никаких замечаний. Вдруг чрезвычайно почитаемая мною подруга-пианистка безапелляционным тоном говорит: «Ну какой же это Рахманинов?!» Да чем же тебе не Рахманинов? Рахманинов самый настоящий, Сергей Васильевич. Он и есть. И Харитонов настоящий. Но послушаем: что за аргументы у моей собеседницы? «Ему же только семнадцать лет!» Ну что мальчика обвинять? Недостаток скоропреходящий. Впрочем, наши с ней аргументы друг друга сто́ят.
Центром притяжения для многих является Люка Дебарг. Вокруг его имени светится этаким нимбом легенда. Любим легенды! Странная пианистическая карьера: начинал, бросал, выучивает сложные произведения на слух, а не по нотам, профессионально заниматься музыкой начал с 20 лет. Странно сыграл Четвертый концерт. Собой, говорят, остался недоволен и после концерта еще час занимался, «чистил» программу. Плюсы: чрезвычайно красивый звук. Только очень большая любовь к инструменту и к музыке может породить такой теплый, поющий тембр. Еще к плюсам относится манера общаться с произведением и с публикой. С залом – без «четвертой стены». Нет холодной дистанции между собой и уважаемой публикой. С произведением – словно сам его только что сымпровизировал. Тоже без «четвертой стены». Заглянула между делом в Интернет. Умилилась. Отсмеявшись, скопировала строчку, которую и преподношу публике: «Его нейроны и синапсы работают в обход косной материи пианистической кухни».
Мирослав Култышев только недавно был у нас. Играл. Пал жертвой моей статьи. Осторожнее с его Вторым концертом Рахманинова: там крутится какая-то жуткая воронка. Должно быть, на дне ее, как у Пелевина в «Принце Госплана», «разрезалка пополам». Его Третий концерт был несравненен.
Добавим в букет журналистских цитат еще одну. Комплиментарно-бессодержательную, но чем-то милую: «Петербургские меломаны, которые следят за эволюцией дарования Мирослава на протяжении уже чуть ли не двух десятилетий, не устают любить его. Их почитание переходит прямо-таки в некий культ (не случайно, быть может, слово это совпадает с началом его фамилии!)».
***
Маэстро Гергиев, удостоивший господ журналистов полуторачасовой (!) пресс-конференции, пообещал привезти подарок, равного которому мы еще не получали: «Хованщину» М. Мусоргского! При одной мысли об этом начинаешь волноваться. «Хованщина», Мариинка, Гергиев… И это все – нам?!
Наталья Эскина
Музыковед, кандидат искусствознания, член Союза композиторов России.
Фото Елизаветы Суховой
Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета», № 21 (88) за 2015 год