Наследие:

Гулкий перрон. Рассказ Андрея Федорова

12 июня 2024

Самарский журналист Андрей Федоров пропал без вести в мае 2021 года. Самкульт публикует его последний рассказ.

Пролог, написанный сыном Андрея — Олегом Федоровым в 2024 году.

В 2017 году я вернулся в Самару из Ульяновска, где работал несколько лет. Тогда Провидение вернуло меня в родной город не только для нового этапа в профессиональной карьере, но, и чтобы оказаться в нужный момент рядом с Отцом, который уже сильно погрузился на глубину, заполнив балластные цистерны не опресненной забортной водой. И это была отнюдь не перископная глубина… Пару лет я был рядом, сначала думал, что получится помочь, потом понял, что это невозможно и единственным правильным решением было двигаться в одном фарватере с ним, так сказать не отводя глаз. Отец иногда приближался ближе к моему кораблю, и мы с ним, стоя каждый на своем мостике, могли разговаривать и шутить, иногда отдалялся и шел своим путем, но ни разу я не терял его из виду, знал – так нужно, и просто делал. В 2019 году, дела совсем стали плохи, этап «принятия» уже был пройден и все шло, как шло… Вдруг, летом 2019 года произошло чудо. Лариса Матросова, встретив на улице Отца, написала о его положении у себя в «фэйсе», это прочитали большие парни и началось постепенное поднятие на поверхность. Много об этом писать сейчас не имеет смысла – пролог должен быть коротким, но максимально раскрывающим суть самого произведения. Отца тогда окружили славные люди, которые, действовав моими руками, поднимали его с глубины. Конечно, в первую очередь, это Лариса Матросова, тогдашний губернатор Дмитрий Игоревич Азаров, его заместитель Александр Борисович Фетисов, Ирина Цветкова из союза журналистов, Татьяна Акимова, Отец Георгий Шестун, Сергей Силантьев, безусловно, некоторые отцовские друзья, да много кто помогал… всех я и не перечислю, одно знаю: перед всеми снимаю шляпу в полный рост, да и отец был очень тронут и благодарен, хотя, возможно, и не говорил об этом – такой он человек был. И все почти получилось. Я, конечно, обрадовался, потому что появились люди, чей авторитет для Отца был выше моего, и поэтому он согласился попробовать. В конце 2019 года Отец полностью всплыл. Меня это радовало. Стал работать, мы с ним сильно сблизились за год, что то обсуждали и он делился своими мыслями со мной. Я чувствовал, что нужно сохранять эти моменты: просил сохранить его файлы с текстами у меня, когда он оставлял мне записки (работал он у меня дома какое то время), я аккуратно складывал их и убирал, некоторые до сих пор лежат у меня в обложке паспорта. Иными словами, время было доброе такое, но немного грустное, потому что я все понимал… Отец начал писать серию рассказов, написал несколько штук, жаль, что не больше. Когда он прочитал мне «Гулкий перрон», я сказал ему, что это «вышак». У него получилось удивительным образом ухватить всю суть, простоту и сложность собственной жизни. Отец всегда умел хорошо писать и излагать важное простыми словами. В этом рассказе он превзошел сам себя. Безусловно, этот рассказ я сохранил. Ровно через месяц после написанного Отец снова примет решение лечь в дрейф, из которого он уже не всплывет… Думаю, пришло время вас с ним познакомить. Поехали.

«Гулкий перрон»

Пустобаев в нашей спитой компании появился как-то неожиданно. Наш начальник Гриша позвал нас с Димкой к себе в кабинет. У него сидел какой-то справный паренек с внешностью бывшего комсомольского вожака. Прилично причесанный, в ничего так костюмчике, даже с галстуком. Димка – циник до мозга костей, глянув на него, даже усмехнулся. Мы – два известных разгильдяя, сильно отличались от этого «пионера-героя». «Вот наш, вернее ваш новый сотрудник – Андрей Пустобаев»,- как-то даже важно бросил Гриша. Новичок молчал, мы – тоже. Я глянул на Диму и сразу по морде его понял, что тот уже что-то удумал в своей похмельной голове. Гриша нас быстренько выпроводил, и мы уже втроем пошли в наш кабинет. Там, быстренько, то да сё, так, больше формальность. Я Диму знал сто лет, и быстро понял, куда этот гад ведет.

Переглянувшись, перешли к «линии партии». Ну, познакомились, спрыснуть бы надо. Тем более, после вчерашнего ой как требовалось. И здесь Пустобаев-то и сделал свой первый ход конем. Говорит: не надо никуда бежать, открывает свой дипломат и достает пузырь водки. Ну, и как в том анекдоте: выпили мы вчера, потом еще чуть-чуть и – не останавливаться же! Кажется, в тот самый веселый вечер мы и подвесили Андрюхе эту кличку – Пустяк. Он был мужик умный и ничуть не обиделся, ну, что обижаться на двух придурков. Мы быстро задружились. Молодые, вроде умные, да еще с общим знаменателем, который частенько прозрачно плескался в бутылке. Тем более, Пустяк приехал к нам из другого города и здесь у него никого, кроме нас и не было. Кроме жены и дочки. Родители его жили в другом городке. Мама была строгая дама. Она как-то приехала к нам на работу и, зайдя в наш кабинет, строго отчитала за то, что мы его спаиваем. Димка после этого втыка даже вскипятился: мы что, насильно ему заливаем, что ли. Он был умный черт, и после этого разговора как-то мягко отчалил. И каждый пошел своею дорогой, а поезд пошел своей. Кто был поездом, я до сих пор не понял, но с Пустобаевым мы как-то закорешились. Он перешел в отдел с тогда уже дурацким названием Отдел партийной жизни. В отличие от меня он был членом тогдашней КПСС, как-то строго-бережно к этому относился, а отдел возглавлял его бывший земляк. Одна кровь, хоть и коммунистическая, слишком явно красная. Я над ним посмеивался, а он гордо терпел. Мы с ним как-то остановились у двери кабинета его начальника, и я ему сказал, что табличку надо бы сменить.
— На какую?
— Отдел партийной смерти! Так оно честнее будет.
Андрюха усмехнулся, но, думаю, оценил мою наглость. Мы были очень похожими не бесталанными разгильдяями, нам все прощалось, тем более, что вокруг были по сути-то такие же не члены профсоюза. Все мы кочевали. Каждый по своей траектории и по своему сценарию. Мы с Пустяком тогда были дружными попутчиками. Крутились на работе, иногда, да ладно врать, не иногда, а часто спрыскивая эту беготню. Что-то там ловчили, пытаясь заработать лишнюю копейку, чтобы жены не так гнобили. И ведь, удавалось. Зашел как-то Андрюха ко мне в кабинет, сказал, что познакомился с директором какого-то комбината в сельском районе, который начал выпускать крекеры. Закурили, стали думать, что с этим делать. Решили, что он договорится о покупке целой машины этих модных печенюшек, а я пристрою их на реализацию в знакомый магазин. Где-то нашли денег, купили и пристроили. Крекеры быстро раскупили, и я тогда получил целую сумку денег. Они в то время дешевые были, миллионами. В сумках приходилось таскать.

А потом был страшный для меня эпизод, в котором Андрюха сыграл роль печального глашатая. Мы тогда с женой были на какой-то турбазе, под Сызранью, на речке Усе. Уже позавтракали, и я еще даже не успел закурить, когда появился Пустобаев. Вид у него был напряженный. Начал нам говорить, что с моей мамой случилось несчастье, она попала под машину, в реанимации и все такое. Я его отвел в сторонку, усадил на скамейку, встал перед ним и сказал: «Ну, а теперь говори». «Она погибла». Я тогда сразу даже не понял, просто тупо пошел к своим, сказал, что мы едем в город. Ехали долго, я все время молчал и смотрел в окно. Пришел в теперь уже не мамину квартиру. За столом сидел ее муж. До жути потерянный. Я налил себе пиалу холодной воды, поставил перед собой. Потом снес ее ударом ладони вдребезги и пошел в магазин. Купил бутылку водки. Вернулся, налил стакан и выпил. После этого случая, мы с Андрюхой стали еще ближе. Ну, не каждый мог бы выполнить его миссию. Правда.

У меня тогда была знакомая, у которой мы с ним часто зависали. Причалили как-то вечером. Капитанша откланялась спать, а мы остались на кухне. Была осенняя ночь. Выключили свет, смотрели в темное окно, задумчиво курили, часто отхлебывая из рюмок. Как-то правильно все это казалось. И вот в ту ночь родился этот образ. Несемся мы в скором поезде. Весело и стремительно. А когда становится тошно от скучно-довольных физиономий слишком уж справных пассажиров, выскакиваем на незнакомый гулкий ночной перрон. Вальяжно идем в станционный буфет, цепляем дешевый пластиковый столик и пару стульев. Вытаскиваем их на улицу. Небрежно садимся, закуриваем, прихлебываем дешевую провинциальную водяру и спокойненько так провожаем взглядом несущиеся мимо поезда. Почему спокойненько? Да, потому что когда надоест торчать на этом заплевано-бычкастом перроне, легко и весело вскакиваем в следующий поезд и мчим дальше. Так и жили. Потом — так бывает всегда – рельсы наши как-то сами собой разошлись. Поменяли работу, разбежались с тогдашними женами. Гулкий перрон как-то остался в прошлом. Иногда виделись, о чем-то болтали, вспоминали прежние подвиги, ностальгировали, наверное, понимая, что в ту реку уже не войти. Было жалко тех себя, молодых и нахальных. Почему было? А потому, что Андрей в один не прекрасный день умер. Он тогда жил у мамы, утром пошел на какое-то совещалово, вернулся, лег на диван и – все.

Со старинным другом, который меня и огорошил этой вестью, поехали проститься с Андреем. Теперь уже не в его городок и уже не в его квартиру. Присели у гроба. Я смотрел на его лицо, вспоминал все наше былое. Нахальные фортели, красивых женщин, брызги шампанского. И – тот самый перрон, на которым, переполненные глупой гордыней, мы так часто сиживали.
На кладбище я не поехал. Потом, жизнь вроде пошла своей чередой. Об Андрюхе почти не вспоминал, крутясь в колесе каких-то якобы дел и событий. Как часто бывает, навернулся на крутом повороте. Опять остался в постылом одиночестве, без работы, денег и каких-то понятных дорог. И в одну бессонную ночь, опять, глядя в темное мертвое окно, вдруг почувствовал себя на том самом гулком перроне. Сидел один, глядя то на пустой стул, то на проносящиеся мимо поезда. Им было весело, мне грустно. Понимал, что вот так же бодро в следующий поезд, как это было в нашей молодости, уже не вскочить. Пепельница уже была через край, веселящую жидкость, хоть и в долг, добавляли. А потом меня просто впинули в проходящий поезд и даже дали купе и налили чай. За окном ночь, сижу, благодарно прихлебываю остывающий чай и ловлю глазами пролетающие перроны. Там сидят, весело пьют и курят, провожая мой поезд сытыми взглядами. Хочется выскочить, но уже не получится. Все проходит. И это пройдет.

Андрей Федоров

11. 08.2020

pNa

Оставьте комментарий