Самкульт публикует текст Виктора Долонько о Светлане Петровне Хумарьян.
Ее уход выбил из колеи совершенно. Мы были знакомы четыре с половиной десятилетия, а последние четверть века общались часто: встречались, но в основном это были многочасовые телефонные обсуждения. Темы — широчайшие: литература, музыка, но в основном —театр, и прежде всего — театр музыкальный. Это были увлекательные разговоры, и я обязательно напишу о том, что, как мне кажется, может быть предназначено для публичного чтения. Чуть позже: пока тяжело, но есть множество бесед, опубликованных в разных самарских СМИ. Я выбрал одно из них. 2000 год, я — корреспондент «Волжской коммуны», а выбор, наверное, определила придуманная мною рубрика: «Диалог с эпохой». Вот только фото к тексту я взял более раннее — из 1970-х. Волюнтаризм, конечно, но фото мне нравится.
Светлана Хумарьян. Год спустя
Минул год как рабочий кабинет начальника областного управления на Красноармейской, 17 покинула Светлана Петровна Хумарьян — человек, с именем которого связано четыре десятилетия истории самарской культуры.
— Светлана Петровна, руководитель управления, как мне помнится, работал по четырнадцать часов в сутки. Интересно, как вы «перестроились»?
— Не встаю в семь утра. Для меня — ярко выраженной «совы» — это огромное облегчение. Свободы же в полной мере еще не ощутила. Продолжаю работу в правлении самарской организации Союза театральных деятелей, в жюри «Театральной музы». Приняла предложение руководства телекомпании «Терра» войти в состав ее общественного совета. Попробовала себя в новом амплуа — ведущей юбилейного вечера солиста оперы Вячеслава Храмова. В марте минувшего года в Самаре родилась новая газета — «Промышленность и бизнес» — опубликовала на ее страницах более двадцати статей о культуре, искусстве.
Давно интересовал театральный фестиваль «Балтийский дом», но разве я могла себе позволить выбраться в Санкт-Петербург на две недели. Прошлой осенью в качестве почетного гостя посмотрела более десятка лучших спектаклей театров Москвы, Санкт-Петербурга, Прибалтики. К сожалению, по личным причинам вынуждена была отказаться от предложения возглавить жюри международного театрального фестиваля в Мурманске:
По-прежнему много звонков, и мне дорого то, что звонят не только из театров и концертных организаций, сферы, которая как бы считается «моей», но и из районов, и «музейщики». Советуются, приглашают на концерты, репетиции.
— Светлана Петровна, разговаривая с вами, я ощущаю себя собеседником «эпохи», и это не кокетство. Одни ее хвалят, другие — ругают, но общепринято, что «эпоха Хумарьян» — эпоха расцвета театров. Когда же проанализируешь, то получается, что не только театров, но и музеев: их было открыто, по-моему, более десяти.
— Театр — моя большая любовь, моя профессия — я окончила театроведческий факультет ЛГИТМиКа, работа в течение сорока лет. Я ведь «начальник» только с начала 90-х, а до этого возглавляла отдел искусств, еще раньше трудилась в нем инспектором. Но когда круг обязанностей расширился — и музеи, библиотеки, клубы стали для меня столь же любимы.
Мне очень хотелось, чтобы не только жители областного центра получили возможность жить полнокровной художественной жизнью. Поэтому и появились целевые программы — «Год Алабина», «Россия сильна провинцией». Было открыто восемь театрально-концертных филиалов. Проходили годы, там, где работали филиалы, сформировался серьезный зритель и слушатель, и в результате филармония и СамАрт в дни выступлений Российского национального оркестра, Мастерской Петра Фоменко, Мстислава Ростроповича «опоясывались» сельскими автобусами.
Меня же более детальное знакомство с районами укрепило в мысли, что нужна опора на местные традиции, «питание» через корни — культурные, исторические. Решили увеличить сеть краеведческих музеев: новые не создавались в области много лет.
На открытии музея в Сергиевске — хороший музей получился! — беседовала с главой районной администрации Виктором Ивановичем Трубаковым. Тамошние «крутые» здание роскошное продавали по очень низким ценам, но у культуры денег лишних никогда не было, и администрации в одиночку особняк не осилила бы. Решили сложиться: теперь в Сергиевске библиотека — многим городам на загляденье!
С благодарностью вспоминаю подаренное мне судьбой десятилетие 90-х, когда я смогла получить мощный душевный, человеческий заряд.
— А как насчет отрицательного эмоционального заряда?
— И потери, и трагедии, и разочарования…
— Предательства?
— А разве без этого может быть? Особенно больно воспринимается предательство тех, в кого много вкладываешь.
Сколько нервов мне стоил приезд Игоря Александровича Чернышева [главный балетмейстер Самарского академического театра оперы и балета в 70-е — 80-е годы; в начале 90-х — директор театра]! А как неинтеллигентно он расстался с городом, ставшим вершинным в его балетмейстерской карьере. Но в истории театра остались «Ангара», «Антоний и Клеопатра», «Гусарская баллада», «Поэма двух сердец», «Ромео и Юлия», «Помните».
До сих пор идет его «Щелкунчик». Я была инициатором приглашения дирижером-постановщиком Геннадия Пантелеймоновича Проваторова. А какой парой были Лариса Синцова — Геннадий Акаченок! Самые яркие, наверное, за четверть века Маша и Щелкунчик (без малого пятьсот спектаклей!). Недавно снова была на спектакле. Вводился Алексей Турдиев, и я подумала: а ведь спектакль живой!
Нет, я не жалею о том, что пригласила Игоря Александровича. И о затраченных на него силах не жалею. Предательство еще никогда не было во благо предавшему:
— Назначения, особенно в советские времена — это согласования, утверждения. Это горкомы, обкомы, облисполкомы… Но вам удавалось проводить свои, зачастую нетривиальные решения. А были ли моменты, когда ваших аргументов не хватало?
— Были, но по сравнению с большим числом кадровых удач очень немного. Серьезных — три. Серьезных и нелепых одновременно. Я не смогла взять — имея согласие, работу, жилье — Эмилия Пасынкова [выдающий оперный режиссер, работавший главным в МАЛЕГОТе, Перми и Новосибирске], Зиновия Корогодского, создавшего легендарный Ленинградский ТЮЗ в 70-х и преданного ближайшими соратниками, и театроведа Анатолия Альтшуллера, ныне известного всему миру как Анатолий Смелянский [завлит «мужского» МХАТа].
Тогдашним обкомом партии, отдел культуры которого возглавляла Зинаида Михайловна Бенгина, было сделано все, чтобы ни Корогодский, ни Пасынков не появились в Куйбышеве. Приезду молодого талантливого критика воспротивились наши театральные лидеры.
Мне много пришлось бороться в своей жизни. За Проваторова, за Шелест, за Чернышева, за Рябикина, за Шварца. Жизнь доказала нашу правоту. Я не представляю сейчас, как можно говорить без них об истории самарской культуры.
— В числе этих людей вы не упомянули Данилову. Самая стойкая, пожалуй, театральная легенда связана с ее уходом.
— Именно легенда. Данилова ушла по собственному желанию. Ее никто не выгонял. Это все ерунда.
— Ушла, ожидая, что позовут обратно?
— Нет. Она уходила совсем. Ей стало уже довольно трудно работать физически.
— Но ей было совсем немного лет — шестьдесят два.
— Ведь, правда. А тогда мне казалось, что она уже очень пожилой человек…
— Светлана Петровна, при всех трудностях, накале страстей Данилова, Проваторов, Чернышев — это ваши удачи. А были ли трагические ошибки?
— Конечно, были. Несмотря на то, что в конфликте Романа Борисовича Ренца и коллектива театра я имела четкую позицию, — нужно было еще более настойчиво противостоять групповому желанию «съесть» лидера. За все 70 лет существования у кукольного театра не было руководителя лучше. Уж очень не творческие, обывательские мотивы были у этого «поедания». И счастья это не принесло ни театру, ни отдельным персонажам.
Жалею, что не по слабости своей, а из-за боязни драматических последствий, не настояла на том, чтобы в Куйбышеве остался работать Валентин Иванович Нестеров [главный дирижер симфонического оркестра в 80-е годы]. Очень одаренный человек. Осложнения, которые после его инфаркта возникли с коллективом, можно было преодолеть. Боясь рецидива болезни, я подписала его заявление об уходе. Он принял предложение возглавить оркестр Минеральных Вод, где и по сей день успешно работает.
Все это отнимало так много сил и энергии…
— Но это коллизии вокруг кадровых решений. А были ли ошибки из тех, что сейчас любят называть системными?
— Я считаю, что в такой сфере как культура от кадров зависит очень многое.
— Согласен. Культура, пожалуй, самый персонифицированный вид деятельности. Однако, нужно признать, что Самара в большей степени живет петербургскими и московскими «вливаниями», тогда, как ближайшие соседи — Саратов и Нижний Новгород — производят собственные кадры.
— Во-первых, в Саратове и университет, и консерватория имеют давние традиции. У нас же университету — чуть за тридцать, ни театрального вуза, ни консерватории нет. Это к вопросу о трагических решениях.
Куйбышев дважды отказывался от предложения открыть консерваторию. В первый раз — в середине 60-х. Обком отказался, и эту «единицу» передали Астрахани. Вторично вопрос о творческом вузе возник в 1969 году. Что открывать, институт культуры или консерваторию? Я была среди тех, кто считал — необходима консерватория, но… До сих пор мы пожинаем плоды этого непродуманного решения. Отсюда порой полупустые залы на тех концертах, где у наших соседей аншлаг, и то, что мы начали перекармливать громкими именами (порой, можно слышать, что самарская афиша интереснее столичной).
— И все-таки в последние годы Самара из монокультурного города — с одним драматическим театром, одним музеем и так далее — превращается в центр с достаточно разнообразной собственной, «негастрольной» жизнью. Я говорю не столько о качестве производимого продукта, сколько о том, что «процесс пошел».
— Пошел. Например, муниципальная «Камерная сцена» Софьи Рубиной. Но деньги, которые они получают от городских властей, — ничтожны. А ведь живут, отметили пятилетие, имеют своего зрителя, регулярно показывают премьеры! И они, и «Самарская площадь» Евгения Дробышева, и «Понедельник» нуждаются в поддержке. Процесс пошел, но процессу нужно
помогать.
— В том, что вы сейчас рассказываете, столько уроков. Не собираетесь ли зафиксировать все это на бумаге, выпустить книгу?
— Нет. Только год прошел со времени моего ухода, еще продолжаю переживать. И хочу сказать, что мне очень обидно, когда зачастую уроки, по-моему, оцениваются не верно. То, что я считаю удачами, пытаются представить в качестве негатива.
Я по-прежнему считаю, что поступила правильно, пригласив художественным руководителем драматического театра Вячеслава Алексеевича Гвоздкова. Посмотрите «Униженные и оскорбленные» — его последнюю постановку. Спектакль, который позволяет говорить о переходе театра в другое качество. Московские критики посмотрели утверждают: это Госпремия, это «Маска»! А мы до сих пор выясняем, где Гвоздков — Художник, и каков он вне сцены. При этом никого не волнует, каково было Вячеславу Алексеевичу в течение пяти лет жить в обстановке агрессивности приходить на репетиции, а затем отправляться на суды, писать объяснительные, доказывать свою невиновность в связи с огульными обвинениями, отвечать на коллективные письма.
А «Иоанн»? Сама Самара виновата в том, что вокруг оперы, в которой удалось собрать столь фантастическое для провинции собрание имен, оперы, которая стала безусловной удачей для всей труппы, была создана нездоровая обстановка. Все обсуждали не художественный результат, а жонглировали мнимыми цифрами затрат, не имеющих к реальному делу ни малейшего отношения. А вот читаю петербургское «Невское время» за 12 марта нынешнего года: «В истории русской сцены наиболее примечательным событием конца ХХ века оказалась премьера оперы Сергея Слонимского „Видения Иоанна Грозного“, состоявшаяся под управлением Мстислава Ростроповича в Самаре два года назад».
— Да, но сложилось впечатление — и последующие два года вроде бы подтвердили его — что бюджет «Видений» съел десятилетний бюджет театра, и тот просто «просел», вынужденный выпускать концертные варианты опер вместо полноценных постановок.
— Очень старались такое впечатление сложить. Управление культуры перечисляло 700 тысяч на постановку «Бориса Годунова» — есть социально-творческий заказ с указанием срока выпуска — конец 1999 года. Затем были перечислены средства на постановку оперы Верди — «Трубадур» или «Риголетто», по усмотрению театра. Однако, ни одной полноценной постановки.
Пишут: все ресурсы поглощены «Иоанном», все средства расхищены. Хотелось бы только понять, как можно получить и потратить бюджетные средства будущего года? А на деле все проще — слишком много проблем в организации четкой работы такого действительно сложного творческого организма, как оперный театр.