Самкульт тоже решил подводить итоги, но без всяких дурацких имитаций vox populi. Собственное субъективное мнение. В ближайшие дни будут представлены победители в самых разных номинациях. А для затравки — литература. Писателем года, по мнению Самкульта, является Наталья Фомина. Наташа пишет очень хорошие и разные произведения, оставаясь при этом, не самым знаменитым автором. Она прожила очень тяжелый год, но справилась. А так как прошедший год был годом литературы, Самкульт решил, что именно у Наташи жизнь и литература слились, так органично и трагично. Ниже мы публикуем ее «итоговый текст» полностью.
А чтобы подтвердить верность моего выбора, сошлюсь на авторитет Дмитрия Муратова, редактора «Новой газеты» и нашего земляка, который на днях назвал Наталью Фомину лучшим собкором «Новой»! В мире! Поздравляем!
Запись в ФБ: В середине Михаил Горбачев. Слева — Дмитрий Муратов. Только что меня назвали лучшим собкором года. А как отмечаешь корпоратив ты, неудачник?
***
2015 год состоит для меня из трех месяцев: июнь, август и октябрь. Июнь, уже не помню, жарко было ли, тепло или как-то слабосолено, я постоянно в тихой истерике, иногда (часто) истерика рвет рукодельную капсулу и бьет гейзером, фонтаном. Рвота фонтаном, так бывает у детей, рвота истерикой – так бывает у женщин, которых постоянно истерикой тошнит. Я неуправляема, делаю ужасные вещи, говорю ужасные вещи. Вот провожаю детей в Питер, стою на перроне, вхожу в вагон, изучаю соседей и места. Р. курит у входа в вокзал, где там положено сейчас ими курить. Возвращаюсь, Р. нет, и по телефону не отвечает. Иду домой пешком, у нас в традициях семьи с вокзала-на вокзал ходить пешком, потому что рядом. Иду пешком, прямо на улице, ясным утром, рыдаю в голос, рыдаю и звоню Кате Спив. Катя, набери его, он опять не берет трубку, позвони, пожалуйста, пожалуйста. Катя Спив звонит, как делала это вчера, позавчера, весь этот июнь начиная с марта.
Катя Спив тоже не может дозвониться, обещает мне: Наташ, я попозже буду еще звонить, и я напишу письмо, а если надо будет, мы Андрюшку Волкова подключим, ты же знаешь. Я иду и снова реву, прямо до кафе три вяза реву, там успокаиваюсь, такое место силы у меня эти лавки у смешного фонтана, где голуби и бронзовый зеленеющий Швейк.
Сижу на лавке, втыкаю в фейсбук, сморкаюсь в салфетку, какой-то человек прыгает из автомобиля: простите, а вы не подскажете, как проехать к шестому причалу, я тут в гостинице; три вяза – это еще и гостиница. Начинаю рассказывать, потом машу рукой и говорю: поехали, я буду командовать направо-налево, тут недалеко. Размазанная тушь, вспухшие губы, щеки горят; моя коллега Катя Фомина недавно написала «красиво помятая», мне хотелось бы думать, что красиво. И мы едем, конечно же, в какие-то дикие гости заволгу, где я много пью и совсем не плачу, пока не звонит телефон.
Очередной виток гражданской войны, ты же обещал, а ты разве не знаешь — я всегда вру, но ты же собирался притормозить, я не могу, ты не хочешь, я не могу! Хотел бы — смог, ты не знаешь о чем говоришь, ну да конечно это только ты все знаешь, да я все знаю, но надо работать, я не могу, а ты смоги, я не могу! Я не могу! Вот ты не дыши, слышишь? Не дыши, или хотя бы меньше дыши, давай, не дыши, что ты вырываешься, неужели н е м о ж е ш ь?
У меня разбита правая рука – бить человека это больно не только битому. Я не справляюсь ни с чем, я даю слабину, я непоследовательна – вот я даю деньги на водку, а не дашь, я пойду и все равно насобираю у киоска, мне все равно, не давай; вот я запираю квартиру на ключ и слушаю проклятья на лестнице и про прыжок с третьего этажа, вот я планирую тайную от объекта сдачу объекта в клинику, вот едет автомобиль из клиники, вот объект сопротивляется, а клиника говорит: нет, мы так не можем, или в виде тела, или пусть сам. Вот мы с товарищем доводим объект до состояния тела, а тут у клиники сломан автомобиль и надо на такси, а такси не берет, три такси мимо денег, никаких двойных счетчиков, не уговоришь, и даже у меня не получается.
На главной улице тело, все как положено, его надо хоть куда-то и вот уличные музыканты за небольшую деньгу тащат его на руках, буквально на руках, недалеко, в общем, но все-таки. Я сижу на кухне как в окопе, я хочу спрятаться под стол, когда я крашу ногти на правой руке, промахиваюсь и рисую на скатерти темно-красную линию. Штрих-пунктир.
Скоро друг твой, Постум, любящий сложенье, давний долг свой вычитанию заплатит, забери из-под подушки сбереженья, там немного, но на похороны хватит, поезжай на вороной моей кобыле в дом гетер, под городскую нашу стену, дай им цену, за которую любили, пусть за эту же оплакивают цену, — я обещала, и я читаю сбивчиво над гробом, а Катя Спив, Таня Пуш, и Регина держат меня в шесть женских рук очень крепко поперек живота, за плечи, за локти, обещают, что сейчас уже все, уже почти все.
Так что август начинается пятого числа, у городского морга, а заканчивается в начале октября, когда уже давно никому ничего не скажешь, и не надо. Октябрь оказывается хорошим, очень хорошим, продолжается по сей день, но я завершу его принудительно 31 числа, без обнуления. Просто пусть 2016-й, для разнообразия, состоит из двенадцати месяцев, а не из трех, так ведь и было задумано – двенадцать месяцев года.
Фотография из журнала «Собака.ru»