События: ,

Что нам Шекспир? Что мы Шекспиру?

30 января 2017

 

Я начала писать эту статью сразу по возвращении из Новокуйбышевска. Но, поскольку последний в 2016 году номер газеты уже вышел, а судьба следующего плохо просматривалась, торопиться было некуда, и попытка зафиксировать в словах самые первые ощущения от спектакля не была завершена. Весь этот месяц, посреди других событий и забот, король Лир с его печалями никак не хотел уходить. И пьесу я перечитала, и разные умные книжки отрыла у себя на полке.

В самом деле, почему в России всё ставят и ставят Шекспира? Никто толком не знает, он ли на самом деле написал все эти удивительные пьесы и сонеты – спорят уже лет 250 и всё подыскивают подходящие кандидатуры на авторство. Четыре сотни лет прошло, как не стало того человека, которого так звали в жизни. А его переводят и ставят. Ставят и переводят.

Пытаясь освежить в памяти свои познания о «Короле Лире», наткнулась на любопытный факт: почти ровно 410 лет тому назад, 26 декабря 1606 года, в Уайтхолле пьеса была представлена в присутствии короля Иакова. Полагают, что это и была первая постановка. Не верь после этого в мистические совпадения.

«Лир» в «Грани». Само по себе название уже вызывает интерес. А тут интерес особый: семь актеров на совсем небольшой сцене – и такая громада, одна из самых знаменитых шекспировских трагедий, в которой, если не считать совсем уж безымянных и безмолвных, около двадцати персонажей с текстом.

Конечно, никто и не ждал от Дениса Бокурадзе и его актеров «традиционного» решения. Да и кто сейчас так играет – хоть Шекспира, хоть Чехова, хоть кого угодно. Невеликие размеры сцены и зала, скромные технические возможности побуждают театр к поиску особых выразительных средств. На этот раз основу сценографии составили стулья. Или кресла? Троны? В общем, массивные конструкции, которые по ходу дела перемещались, составляли разнообразные композиции и преобразовывали сцену, перенося место действия из замка Лира в замок Гонерильи, в дом Глостера, в открытое поле…

Задняя стенка с дверью посередине обита каким-то материалом, который в сумеречном свете напоминает войлок: что-то рыхлое, грубое, невзрачное, неопределенного цвета. И что-то такое же рыхлое, грубое, неопределенного цвета надето на персонажах. Не одежда даже, а некие знаки одежды поверх условных черных комбинезонов, у всех одинаковых. Все они, как это уже стало привычным в «Грани», босиком. На лицах грим, а руки и ноги, видные из-под черной одежды, создают ощущение наготы, неприкрытости: голый человек на голой земле. Метафора обретает дополнительный смысл еще и потому, что почти все актеры (кроме двух) играют две, а то и три-четыре роли, а значит, все время переодеваются, т. е. меняют какие-то детали своего внешнего облика.

Два героя – Кент и Эдгар – меняют внешность по ходу сюжета, чтобы остаться неузнанными. Одежда как раз и становится той личиной, которая скрывает подлинного человека. Потому, наверное, в финале Лир выносит на сцену лишь платье умершей Корделии. И, умирая, свою одежду кладет рядом. На поклоны все актеры выходят уже без каких бы то ни было внешних признаков своих персонажей. Просто актеры. Просто люди.

Шекспировский Лир в течение пьесы несколько раз переходит из одного состояния в другое. Автор подвергает его испытаниям, переживание и преодоление которых в финале полностью изменяют его, позволяя избавиться от всего лишнего, видимого, оставляя лишь главное, сущностное.

Первое его появление – парадный выход короля, для которого все присутствующие – его подданные, верные вассалы. И дочери тоже. Все их привилегии существуют лишь до тех пор, пока они соблюдают правила поведения вассалов по отношению к королю. Корделия нарушила правила игры – и вот она уже не дочь, она недостойна отцовской любви. Но гнев-то на нее обрушивается отнюдь не отцовский – королевский.

Королевское величие подчеркнуто мизансценой. Лир появляется над высокой спинкой стула-трона, нависая не только над сидящей на нем Корделией, но и над всеми остальными, над всем пространством сцены. Он кажется огромным. Впечатление усиливается гигантским воротником, охватывающим его шею. Он делит свои земли, снимая с плеч воротник, отдавая Гонерилье и Регане половинки. То есть Англия – это он. И он – король forever. А все остальные – его вечные подданные.

Однако, как верно понял Бард еще 410 лет назад, король – это не сущность. Вспомните весьма примечательный и очень шекспировский по духу диалог Гамлета и Горацио. Горацио, вспоминая умершего короля, говорит: «Его я помню – истый был король!» Гамлет возражает: «Он человек был! Человек во всем!» Только будучи человеком, можно заслужить право именоваться королем. А если королевское звание лишь функция, то оно напрямую зависит от наличия королевской власти. А власть есть у того, кто владеет королевством. Лир забыл об этом, отдал королевство, а с ним и власть. С этой минуты начинается освобождение от функциональности и обретение собственной сущности.

Даниил Богомолов точно обозначает все смены внутреннего состояния Лира – от добродушного тирана до бессильного старика, раздавленного не столько внешними бедами, сколько сознанием своих ошибок. Он абсолютно доминирует на сцене. Не только благодаря мизансценическим решениям, но и в силу своего собственного темперамента. Его выбеленный бритый череп кажется массивным. Его тело, укрупненное и утяжеленное рыхлой и объемной фактурой костюма, ни минуты не находится в покое. Сначала движения размеренные и величественные, королевские. Затем в этой величественности вдруг проглядывает растерянность, даже некоторая суетливость.

Особенно это удалось в сцене, где Лир подвергается нападкам двух своих дочерей. Почти смирившись с тем, что не они его вассалы, а, напротив, он полностью зависит от их милости, Лир пытается определить, которая же из них ему больше дочь, в ком больше если не любви, то хотя бы сочувствия. В интонациях слышится ирония человека, понявшего безысходность ситуации, а в глазах, в жестах – нервозность затравленного зверя, который все еще надеется найти какой-то выход. Он перебегает из одного конца сцены в другой, подсаживается то к Регане, то к Гонерилье, пытаясь заглянуть в их лица, в их глаза. Но лица и глаза обращены в пространство, в голосах звучит металл. И тут в последний раз в Лире просыпается король. Он грозит страшными карами непокорным дочерям и в гневе покидает замок.

Второе действие спектакля – постепенное и мучительное превращение короля в человека. В сцене бури прежде громкий и властный голос стихает почти до шепота. Лир-Богомолов не с бурей ведет диалог, а с самим собой. И с изумлением открывает для себя простые истины, которые в конце концов и сводят его с ума. Сцены безумия (их две в спектакле) очень выразительны и эффектно поставлены и сыграны, но, пожалуй, несколько дублируют друг друга, развития характера от одной к другой как будто бы не происходит. Однако пронзительный финал по-настоящему трогает. Актер оставляет на сцене две бесформенные одежки – Корделии и Лира – эту метафору тленной человеческой плоти, а сам в своем черном одеянии уходит в мгновенно вспыхнувший свет, сменившийся чернотой.

В решении образов остальных персонажей режиссер сделал акцент не на внутреннем, а на внешнем рисунке, стремился показать не столько сами характеры в их движении, сколько некие знаки, условные схемы. Сценографически решенный в графическом стиле, спектакль и актерски стремится быть графическим.

Гонерилья (Любовь Тювилина) при первом же своем появлении словно бросает всем вызов: ее мрачное лицо, напряженная поза (нога на ногу, скрещенные на коленях руки, сведенные плечи), резкие интонации голоса – все с начала и до конца говорит о стремлении добиться своего любой ценой.

Регана (Юлия Бокурадзе), напротив, изо всех сил демонстрирует любезность и душевную открытость, конечно же, притворную: корпус развернут, руки разведены, на лице неизменная нарисованная улыбка.

Корделия (Екатерина Кажаева) нарочито не похожа на сестер: угловатая, но естественная поза, живое, с минимумом грима, лицо, простая прическа. Так во внешнем облике, в пластике, в манерах обозначаются эти разные женские типы, которые, однако, на всем протяжении спектакля остаются неизменными и потому слегка однообразными.

У дочерей в спектакле нет самостоятельной функции – они воплощают «предполагаемые обстоятельства», в которых осуществляет себя характер Лира.

Зато вторая работа Юлии Бокурадзе – Шут – становится важным эмоциональным и смысловым центром спектакля. Шут получился странным и каким-то не шекспировским. Он совсем не смешной, а вроде бы больной, слегка убогий. Этакий юродивый. Его физическая немощь, слабость, жалкость акцентированы намеренно. Ради этого даже не звучат в спектакле некоторые важные реплики шута, потому что они требуют другого характера. Шут обнимает, баюкает Лира, напевает-приговаривает, как обычно матери укачивают своих детей. Это практически невозможно записать, но каждый из нас когда-то в детстве слышал эти звуки. Потом так же будет баюкать обессиленного отца Корделия, и, наконец, сам Лир навеки убаюкает единственную оставшуюся у него дочь. Круг замкнется.

Шут, таким образом, – это воплощенное сострадание, которое неведомо Лиру-королю и которого лишен Лир-скиталец. А бастард Эдмонд, напротив, полностью лишен и сострадания, и страдания. Он – воплощенное зло. В своем стремлении к власти и богатству он значительно превзошел злодеек-сестер. В странной пластике Сергея Позднякова проскальзывает что-то инфернальное, нечеловеческое. Так образуются как бы два полюса, между которыми, не ведая того, мечется Лир – король и человек.

Прочие действующие лица – и зловещий Освальд (вторая роль Екатерины Кажаевой), и граф Кент (Сергей Поздняков), и Эдгар, Корнуэл, Король Французский (Кирилл Стерликов), и Глостер, Альбани, Герцог Бургундский (Василий Яров) – остаются хорошо прописанным, но лишь фоном, который поглощает в себя вторые и третьи шекспировские планы. В частности, история несчастного Глостера и двух его сыновей несколько теряется. Она даже кажется лишней в той истории, которую поведал нам театр. Похоже, режиссер и актеры, завороженные величием пьесы и имени ее автора, слишком почтительно отнеслись к тексту, побоялись его сократить. А можно было бы.

И все же – браво! Браво за смелость, за то, что не испугались взять пьесу, до которой надо расти, взрослеть, набираться опыта. И заставили нас плакать над старой историей про старого короля.


 

Театр-студия «Грань» (Новокуйбышевск)

Уильям Шекспир. Король Лир

Режиссура и сценография – Денис Бокурадзе

Художник по костюмам – Елена Соловьева

Художник по свету – Евгений Ганзбург

Композитор – Арсений Плаксин

Куратор пластической лексики – Анастасия Шаброва

 

Татьяна ЖУРЧЕВА

Литературовед, театральный критик, кандидат филологических наук, доцент Самарского университета, член Союза театральных деятелей России.

Фото Леонида ЯНЬШИНА и Дмитрия НЕДЫХАЛОВА

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», №№ 1–2 (109–110), 2017, Январь

pNa

Оставьте комментарий