В поэтической серии «Цирка «Олимп» выходит книга избранных стихов Дмитрия Веденяпина «Домашние спектакли».
Очень сложно избежать давно уже скомпрометированного пафоса и повышенного градуса серьезности в отношении к собственной литературной жизни, не сваливаясь при этом в бесконечную амбивалентность, обесцененность и неразличение, прикидывающееся остроумием.
В любом случае, сегодня, а это «сегодня» длится по меньшей мере последние три года, я не только стилистически, этически и психологически, но и физически ощущаю оглушительный разлом и бессовестный разрыв времени и культурного пространства.
Вероятно, этот «распад атома» несопоставим с тем, что происходило в России век назад. Вероятно. Но субъективное болезненное чувство потери воздуха и языка, претендующего хотя бы на минимальную универсальность, кажется неотвратимым и беспощадным. Эпоха российского «постмодернистского гуманизма» ерническим шепотом, срывающимся на отчаянно иронический крик и лирическую исповедальность, приказывает долго жить. Завершается не только целый и целостный культурный период зримой свободы и речи, заканчивается (закончилась?) собственная сколь-нибудь социальная биография.
Остается телесная испуганная данность, выглядящая все более фантастично, средневеково, варварски и чудовищно. Остаются усилия и вспышки сознания и памяти, экзистенциальные сны, очень похожие на эмигрантские попытки сохранить речевую подлинность и антропологическую адекватность. С острым и беспробудным чувством человека, пережившего свое время…
В поэтической серии «Цирка «Олимп» выходит книга избранных стихов Дмитрия Веденяпина «Домашние спектакли». Ее издание неизбежно и необходимо. Как память о том авантюрном художественном пространстве, которое с начала 90-х годов смешно, весело и искренне формировалось в провинциальной Самаре.
Это пространство я не представляю без Дмитрия Веденяпина, без его пластической и непокорной просодии. «Жизнь моя в столбе бесплотной пыли, / В облаке, расплывшемся от слез, / В зеркале, которое разбили, / А оно очнулось и срослось».
В веденяпинском постакмеизме, чутком и восприимчивом к меняющемуся сумеречно рассветному миру, всегда было что-то от многозначного, как архитектурный замысел, реквиема. Ранимая, сиюминутная, подробная, хрупкая жизнь в его стихах всегда была прочно, почти навечно защищена светом, стеклом, облаком, дымом, водой, льдом, снегом, музыкой бесконечно длящегося и уже неизменимого воспоминания.
Дмитрий – удивительный переводчик, он серьезно занимался самбо, был инструктором по жонглированию. Ведь чтобы зрительный, экзистенциальный и символический образ не распадался на фрагменты и осколки, чтобы он был одновременно живым, зависящим от твоего собственного дыхания, жонглер ни на мгновение не останавливается. Незаметно для тебя он живет всем сознанием, всем телом, всей жизнью. Он экзистенциально классичен, античен и абсолютно сиюминутен, современен, публичен, уникален. Он свидетельствует о своей биографической вечности на площадной цирковой арене.
И его лицо – это не застывшая маска, как может кому-то показаться. Это лик. В столбе солнечного и электрического света. И языка. Накануне прощания и разлуки, неотличимых от приветствия и встречи.
Сергей Лейбград
Поэт, культуролог, публицист, соредактор вестника современного искусства «Цирк «Олимп».
Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета»,
№ 14-15 (81-82), сентябрь 2015 года