Наследие: ,

Писатель Александр Покровский об Артисте Александре Амелине

19 июля 2017

Этот текст Александр Покровский написал для «Новой газеты» пять лет назад, сразу после смерти Александра Амелина.

Умер Санечка Амелин

Мне позвонил Володя Колосов и сказал: «Саша умер» – а я в ответ сказал такое, что обычно на бумаге не пишется. Умер. «Но ты же знал, что он умрет» – говорил я себе. Знал. Но что я мог сделать? Побежать, заорать? Эх, Санечка, Санечка. Когда мы ездили на Грушинский, то у нас на кораблике был свой артист – капустник на несколько дней – Санечка книжки читал, Санечка анекдоты рассказывал, Санечка представление устраивал, смешил.

Он из ничего мог сделать сценку – мы просто задыхались от хохота.

Ему прощали все, и то, что он брюзжал по утрам, и то, что он спорил о политике, ничего в ней не понимая, и всех ею донимал.

Вернее, он понимал, но это было его собственное представление о политике и политиках, и в нем они должны были заботиться о детях, о людях. Такие смешные, наивные глупости. Он мог отловить Явлинского на десятилетии «Новой газеты», зажать его где-то между стульями и орать: «Нет, Григорий, ты не понимаешь!» – это было очень смешно со стороны, он всегда орал. И когда мне сказали: «Сашу перевели в палату, и он сразу заорал», – я подумал, что я был неправ в своих предчувствиях, он выкарабкается.

Он очень любил жену Инну, дочь Машку и сына Сашу.

Сашка уже был большой, просто огромный, а он все носился с ним: «Саша поспал, Саша поел» – чертовы нежности. А потом отселили верзилу. Послали учиться недоросля в Москву, а Саша при каждом удобном случае сворачивал разговор на него – как он там и что он там.

Я уже не мог это слышать, говорил ему: «Оставь парня в покое, дай ему пожить самому, что ты к нему с ложкой в рот лезешь» – а он говорил, что я ничего понимаю. Наверное, ничего.

А потом Сашка приехал из Москвы через парочку лет – умный, повзрослевший, и я его спросил: «Ну, как, Саша, жизнь-то?» – а он мне сказал, что научился теперь ценить отца, дом и все, что не ценил и ни в грош не ставил раньше.

Это раньше Саша носился с сыном – где он будет спать, что он будет есть, а теперь его сын Саша носился с отцом – что он будет есть и где спать – чертовски было приятно.

Не поеду на похороны. Хватит, я столько друзей уже похоронил. Не хочу.

Не хочу никого хоронить.

И Сашку Амелина не хочу. Санечку. Пусть он живет.

Хотя бы в моей памяти.

***

Опять пишу про Сашку Амелина. Не могу. Я уже вроде бы,написал, но покружил по комнате и еще сел писать.

Санечка, Санечка. Когда мы созванивались, то говорили друг другу: «Здравствуй, Санечка!»

Мы вообще очень редко созванивались, потому что зачем звонить – и так друг о друге думали, помнили. Он мне говорил: «Ты должен мне написать пьесу» – и я обещал. Потом написал для него моноспектакль. Так появился «Леха». Так он его и не сыграл, все говорил мне, что не знает, как к нему подступиться, надо же найти вход и выход, а я видел в этом спектакле только Амелина – под него все и писалось.

Вот теперь уже не сыграет. Да и пусть – все равно это я только для Санечки делал. Только для него.

Он здорово читал рассказы. А как он их читал ночью, на корабле, на Грушинском фестивале, хохот стоял в ночи. Какие-то ребята на катере подплыли и тоже слушали Амелина – он полночи читал – и река хохотала.

А потом нам подарили севрюгу – это Амелин заработал ее своим чтением. Под его руководством сварили уху.

Санечка был большой, я подходил при встрече и никак не мог свести руки у него за спиной, а он мне: «Полегче, спину не дави!».

А в первую ночь на Грушинском фестивале мы с ним как-то остались без койки на ночь, и тогда придумали такой трюк: взяли две кастрюли и спустились к спящим. Я убедил Амелина, что если переливать воду из одной кастрюли в другую над ухом у храпящего, то он не выдержит и встанет в туалет. Вот тогда мы и завалимся на его место.

Поперлись мы с ним и с двумя кастрюлями в темный кубрик и начали переливать воду. Давились от смеха, но переливали добросовестно. Полчаса переливали – никто не встал, зато и нам от смеха совсем спать расхотелось.

Потом Саня ушел щук удить. Он любил рыбалку. Щук он не поймал, зато и сон прогнал окончательно.

Эй, Санечка, Санечка – опять я хожу по комнате.

Я знаю, через неделю отпустит. Не в первый раз.

Я столько друзей уже похоронил.

Александр Покровский

Источник

pNa

Оставьте комментарий