Наследие: , ,

Осенний портрет

25 декабря 2018

К 100-летию Сызранского театра драмы.

Скляревская Любовь Алексеевна (1921–2001). Актриса Сызранского драматического театра имени А. Н. Толстого с 1957 по 1991 год.

Осенний ясный день. Улица Сызрани: старые особняки, деревянные заборы, немногие машины, проезжающие по улице. Если постараться, можно уловить негромкую прелесть старинного русского «уездного» городка. По улице неторопливо идет немолодая красивая женщина. Это Любовь Алексеевна СКЛЯРЕВСКАЯ. Она отвечает на приветствия, ее в этом городе знают почти все. Еще рано. Она идет в театр, сворачивает в скверик у театра, присаживается на скамейку. Этой дорогой она ходит уже больше тридцати лет. Много лет они ходили здесь вместе с мужем, тоже артистом, Иваном Скляревским, теперь она ходит одна.

Родилась Любовь Алексеевна в Ростове (Великом), но считает Сызрань своей родиной: так долго здесь прожито, так много отдано этому театру, да и дорогие ей могилы, мужа и сына, находятся в этой земле. И вот так из года в год: осенью, зимой и весной ходит она этой дорогой в театр, который, собственно, и есть ее родной дом. В квартиру, где она прописана, она приходит, чтобы поспать, поесть, да еще над ролью поработать в тишине. Но лучше всего ей думается здесь, на этой скамейке. И всякий раз, когда есть возможность, она старается перед тем, как прийти в театр на репетицию или на спектакль, посидеть здесь, собраться с мыслями, с силами, подготовиться к встрече с режиссером или со зрителями. Сегодня у нее спектакль «Генералы в юбках», идет он уже больше года, но все-таки подумать есть о чем. Она помнит, что зритель всегда новый, что жизнь меняется неостановимо и то, что вчера было так, сегодня уже иначе, а играть надо каждый день — как будто это «про сегодня».

Любовь Алексеевна прожила очень трудную, даже страшную жизнь, «но у меня всегда был театр, — говорила она. — Он меня спасал в самые страшные дни, причем в буквальном смысле слова». В годы войны она оказалась в оккупированном Бобруйске и, хотя работала до этого чертежницей, пришла наниматься на работу в театр, потому что всех молодых людей ее возраста немцы угоняли в Германию, а вот артистов не трогали. Она была молодой симпатичной длинноногой блондинкой, к тому же у нее был опыт, пусть небольшой, но театральный.

Еще до войны в Ростове Великом в ее школу пришел режиссер в поисках белокурого голубоглазого мальчика или, на худой конец, девочки. Они нужны были ему для спектакля «Фриц Бауэр», так как он не мог доверить эту роль актрисе-травести. Люба сыграла эту роль, потом еще две роли в разных спектаклях. А еще был драмкружок в Доме культуры. Но перед самой войной она уехала в Бобруйск за своим женихом. Там она попала в оккупацию и, чтобы спасти свою жизнь и спастись от плена, пришла в театр. Так он (Театр) спас ее в первый раз. Правда, от ареста все-таки не уберег.

Война войной, но молодость берет свое, Люба вышла замуж и была счастлива, однако прожили они всего несколько месяцев. Муж участвовал в подпольной работе и чудом спасся: фашисты пришли его арестовывать, а он за несколько минут до этого ушел через черный ход. Ушел к партизанам, больше Люба его не видела, получила от него только одно письмо, но немцы уже следили за ней и перехватили это злополучное письмо.

Она была арестована и вскоре отправлена в концентрационный лагерь в Шербур во Франции. Но Любу спасли, поставив ей фальшивый диагноз, с гнойным якобы аппендицитом ее положили в госпиталь, где потом она и прослужила до конца войны. Освободили Шербур американцы. А русские пленные оказались в репатриационном лагере в Германии. Там из нескольких человек, имевших хоть какой-нибудь сценический опыт сколотили концертную группу, куда Люба, естественно, попала. Некоторое время группа ездила с концертами по советским частям и лагерям. И, наконец, их посадили, вернее поставили в кузов грузовика, набитый до отказа, так что присесть не было никакой возможности, и повезли в сторону родной границы. Люба оказалась прижатой к молодому лейтенанту СМЕРШа. Как в кино, лейтенант с одного взгляда влюбился в голубоглазую блондинку и посадил ее в поезд, которым возвращались неплененные советские граждане. Но доехать до дома Любе не пришлось. В Риге Любу сняли с поезда, так как она заболела тифом. Сняли почти мертвую. Но она выжила.

Вернулась домой в Ростов в 1946-м, лейтенант уже перестал ее разыскивать, решив, что она мертва. Они встретятся, но через много лет, когда у нее, и у него будут свои семьи, дети. А в сорок шестом выжившая Любовь пришла в театр и стала работать артисткой. К своим двадцати пяти годам она нахваталась боли, крови, горя, унижений, ужаса так, что на несколько жизней хватило бы. И театр во второй раз спас ее, потому что ничем другим она заниматься уже не хотела, а если бы не взяли в труппу, кто знает, смогла бы она отойти душой, стать опять живым человеком, женщиной, почувствовать себя нужной. Да еще клеймо, что горело на ней, — «была в оккупации» и еще страшнее — «в плену», смыть было непросто. Ее первый директор театра, ставший для нее вторым отцом, часто говорил: Любочка, мол, не обращай внимания, привыкни, что тебе всегда будет труднее, чем другим, и долго тебе не простится твоя судьба. Но в театре она встретила много хороших людей, а главное, вскоре в ее жизни появился Ванечка Скляревский и стал самым близким ее человеком на всю жизнь. Когда он умер — уже здесь, в Сызрани, — Любовь Алексеевна слегла. И опять ее спас театр.

Она играла во многих спектаклях про войну, про людей, которых эта война искалечила, особенно дорогим для нее стал моноспектакль, над которым она работала два предпоследних года своей жизни. Она буквально заболела рассказом Юрия Нагибина «Колокола». О том, как смертельно больной Сергей Рахманинов, узнав о нападении гитлеровской Германии на Россию, помогал своей покинутой Родине тем способом, который был ему доступен, несмотря на бойкот и остальные пакости. Спектакль она делала самостоятельно, потом к работе подключился главный режиссер Дмитрий Леонтьев. И вот она надела черное бархатное платье и вышла на сцену, забыв, что уже года полтора не может ходить без трости. Люди плакали так же, как и она, когда нашла в поезде забытый кем-то журнал и прочла впервые рассказ Нагибина.

Любовь Алексеевна переиграла много ролей. Когда-то она завела тетрадку, в которую их записывала, дошла до цифры 150, а потом тетрадка потерялась. Так что точное количество невозможно установить. Удивляться здесь нечему: маленький провинциальный театр вынужден был выпускать по 10–12 премьер в год. К тому же Любовь Алексеевна была актрисой надежной (в том смысле, что не уедет из города через год и не запьет) и безотказной. Играла роли главные, и вторые, и даже эпизодические, несмотря ни на стаж, ни на положение.

Она прошла классический — до банальности — актерский путь. В молодости играла «героинь», очень любила «Марию Тюдор» В. Гюго, Елену в «Детях солнца» М. Горького, Мели в «Эзопе» Г. Фигейредо. Она получала удовольствие, играя эти роли, и сама же сознавалась, что это так важно для актера — получать удовольствие от того, что играешь.

Позже, естественно, перешла на роли мам, а потом и бабушек. Актрисы обычно тяжело переживают этот переход на возрастные роли, но у Любови Алексеевны не было ни страха, ни сожалений, ни отчаяния. И среди ее ролей этого периода появились любимые: Софья в «Последних» М. Горького, Валентина в пьесе С. Алёшина «Куст рябины», Дарья Власьевна в пьесе А. Рябцева «Новоселье в старом доме».

Все эти спектакли поставил Александр Авраамович Ривман, с которым Любовь Алексеевна проработала много-много лет и переиграла в его спектаклях всё, что только можно: и драматические роли, и романтические, и комические. Наибольший успех выпал на долю актрисы Скляревской как раз в зрелые годы. Она уже собралась было на пенсию уходить: здоровье стало сдавать, ходить становилось всё труднее, не говоря уже о танцах, которые она так любила в юности. Но тут в театр пришел новый молодой режиссер Анатолий Болотов и, практически не зная никого из труппы, назначил актрису Скляревскую на главную роль в пьесе Г. Мамлина «Салют динозаврам».

«Он переломил мою актерскую судьбу, — говорила она, когда мы сидели на ее маленькой кухоньке и пили чай с вкуснейшими творожными пирожками с картошкой. — Работали мы с упоением. И я вдруг поняла, что можно чувствовать себя уважаемой, незаменимой, что ли, потому что то, что можешь сделать ты, никто другой не сделает, то есть может быть хуже или лучше, но не так. Я стала иначе себя чувствовать. Пришла какая-то радость».

Ее последние работы объединяет тема человеческого одиночества, но ее героини привыкли жить для других и делают это с удовольствием; они живут в добре и для добра.

Про добро — это не для красного словца. Перенеся много горя и наглотавшись страха в молодости, Любовь Алексеевна не ожесточилась, не озлобилась и, главное, не потеряла вкуса к жизни, не разучилась любить, радоваться жизни, людям, ее окружающим, возможности творить. И всегда главным в ее жизни оставался театр. У нее рос сын, единственный, любимый, но и его ей пришлось схоронить (неожиданный, нелепый инфаркт в сорок с небольшим лет). Она опять осталась одна. И вновь спасала работа, именно тогда ей попался в руки случайно (случайно?) журнал с рассказом Нагибина. Это была последняя работа Любови Алексеевны Скляревской, которую она успела записать на телевидении. А потом мы сидели в Доме актера, глаза ее сияли, и смех ее звенел по-девичьи радостно и беззаботно.

Галина ТОРУНОВА

Фото предоставлено автором

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 13 декабря 2018 года,
№№ 19-20 (148-149)

pNa

Оставьте комментарий